В приёмном покое пахло хлоркой и страхом. Под потолком надрывно гудела люминесцентная лампа, где-то в глубине коридора надрывно кричал ребёнок. Михаил сжимал в руках потрёпанную медицинскую карту дочери, пока врач заполнял бумаги. Пальцы оставляли влажные следы на картоне.
— Почему так долго? — Лена нервно постукивала каблуком по кафельному полу. — Ей же больно!
— Тише, — Михаил положил руку ей на плечо. — Дай доктору работать.
— Нужно уточнить группу крови, — доктор поднял глаза от документов, поправляя съехавшие на нос очки. — На всякий случай. При аппендиците иногда…
— У неё первая положительная, — Михаил протянул карту. — Как у меня. Мы же сдавали анализы в прошлом году, перед лагерем.
— Странно, — врач нахмурился, листая страницы. — Здесь написано – третья… И это свежие данные.
Лена вдруг замерла, перестала стучать каблуком. Её пальцы, теребившие ремешок сумочки, побелели от напряжения.
— Наверное, ошибка, — голос её звучал неестественно высоко. — В поликлинике вечно путают. Помнишь, Миш, как с Петей перепутали прививки?
Михаил машинально посмотрел на часы – старые, отцовские, с потёртым кожаным ремешком. Половина одиннадцатого. Аня корчится от боли уже четыре часа. В палате её крики разрывали сердце.
— Нужно перепроверить, — врач решительно черкнул что-то в карте. — Без этого не можем оперировать. Правила.
— Какая к чёрту разница? — Лена вдруг взорвалась, вскакивая со стула. — У ребёнка аппендицит! Вы что, не видите, как ей больно? Какая разница, какая там группа?
— Лен, — Михаил удивлённо посмотрел на жену. За пятнадцать лет брака он редко видел её такой… испуганной? — Успокойся. Это же правда важно.
— Стандартная процедура, — врач примирительно поднял руки. — Через полчаса будут результаты. Медсестра уже взяла кровь.
Михаил снова взглянул на часы. Что-то неприятно кольнуло в груди – не от волнения за дочь, от чего-то другого. Он вдруг вспомнил, как маленькая Аня называла их «тикалками» и просила послушать, как они «разговаривают». Забиралась к нему на колени, прижимала часы к уху: «Папа, слышишь? Тик-так, тик-так…»
Интересно, у кого из детей третья группа крови?
Когда Аню увезли на анализы, Михаил остался один в коридоре. Лена пошла звонить младшим – Кате и Пете, оставшимся с бабушкой. «Всё будет хорошо, — донеслось из-за угла. — Просто аппендицит…» В её голосе звенела странная нотка – то ли страх, то ли вина.
Больничный коридор казался бесконечным. Михаил смотрел на облупившуюся краску на стенах, на мигающую лампу под потолком, на свои руки, всё ещё сжимающие медкарту. Перед глазами всплыло воспоминание: пятнадцать лет назад, роддом.
— Поздравляю, папаша! — хлопал его по плечу сосед по палате. — Дочка!
— Вылитая мама, — щебетали медсёстры. — Такая же хорошенькая!
А он сидел на таком же жёстком стуле, смотрел на эти часы – подарок отца на свадьбу – и был абсолютно счастлив. «Носи, сынок, — звучал в памяти отцовский голос. — Время всё расставит по местам. Оно, брат, самый честный судья».
— Михаил Сергеевич? — голос врача вырвал его из воспоминаний. Что-то в этом голосе заставило сердце сжаться. — Можно вас на минуту?
В кабинете пахло кофе и антисептиком. И ещё чем-то – может быть, надвигающейся бедой? На столе лежала раскрытая медкарта, исчёрканная красной ручкой.
— Присаживайтесь, — врач жестом указал на стул. Помолчал, подбирая слова. — Тут какая-то путаница с анализами…
— Какая? — Михаил чувствовал, как немеют кончики пальцев.
— Давайте уточним, — врач постучал ручкой по бумагам. — У вас какая группа крови?
— Первая положительная, — во рту пересохло. — Я же говорил.
— А у супруги?
— Вторая… кажется, — он вдруг поймал себя на том, что за пятнадцать лет брака ни разу не интересовался этим вопросом.
— Вот именно – кажется, — врач тяжело вздохнул, снял очки, протёр их салфеткой. — Понимаете… у вашей дочери третья группа крови. А это… это генетически невозможно при ваших данных.
Время вдруг застыло, как в старом немом кино. За окном замерли птицы, остановился фонтан во дворе больницы, даже воздух, казалось, перестал двигаться. Только часы на запястье продолжали свой бесконечный диалог. Тик-так. Тик-так.
«Время всё расставит по местам…»
— Вы уверены? — его голос прозвучал как чужой.
— Мы перепроверили трижды, — врач отвёл глаза. — Хотите, можем сделать ещё раз…
В коридоре послышались знакомые шаги. Лена. Михаил вдруг вспомнил, как пятнадцать лет назад эти же каблучки стучали по кафелю роддома. «Вылитая мама…» – звенело в ушах.
Тест ДНК он сделал через неделю после операции. Для всех троих детей. Анализы брал тайком – у Ани во время перевязки, у Кати и Пети, когда они спали. Конверт с результатами жёг руки, словно раскалённое железо.
На кухне играло радио – Лена готовила ужин. Запах жареной картошки, любимой Петькиной еды, наполнял дом. Обычный вечер обычной семьи.
— Дети, мойте руки! — донёсся её голос из коридора. — Ужин готов!
— Подожди, — Михаил выключил радио. — Нам нужно поговорить.
— Что это? — Лена застыла в дверях кухни, вытирая руки полотенцем. Её взгляд упал на конверт с логотипом.
— Ответы, — он медленно положил бумаги на стол. Белые листы на тёмной столешнице казались надгробными плитами. — Присядь.
— Только не говори… — она побледнела, увидев логотип лаборатории. Полотенце упало на пол. — Ты сделал тест? Без моего согласия? Как ты мог…
— А как могла ты? — его голос был спокойным. Слишком спокойным. Как затишье перед бурей. — Пятнадцать лет, Лен. Трое детей. И ни одного… — голос дрогнул, — ни одного моего.
— Миша… — она шагнула к нему, протягивая руки.
— Не прикасайся ко мне! — он отшатнулся. — Просто скажи – кто? Кто отец моих… — он поперхнулся словом, — твоих детей?
— Папа? — в дверях показалась Катя. — Что случилось?
— Иди к себе, — его голос смягчился. — И брата забери. Нам с мамой нужно поговорить.
Когда шаги детей стихли на втором этаже, Лена опустилась на стул, закрыла лицо руками: — Какая теперь разница? Они же любят тебя… Ты же любишь их…
— Большая, — он медленно достал из кармана отцовские часы. Секундная стрелка методично отсчитывала время их разговора. — Знаешь, что сказал мне отец, когда дарил эти часы?
Она молчала.
— «Время всё расставит по местам», — он положил часы на стол рядом с результатами теста. — И знаешь что? Он был прав. Каждый тик – это ещё одна ложь. Каждый так – ещё одно предательство. Пятнадцать лет, Лена. Сто восемьдесят месяцев. Пять тысяч четыреста семьдесят пять дней… И каждый из них был обманом.
— Я любила тебя, — её голос дрожал. — Всегда любила…
— Любила? — он горько усмехнулся. — А его? Того, от кого дети? Его тоже любила? Или их было несколько?
Она вздрогнула, как от пощёчины: — Ты же знаешь… я была молода… глупа…
— Пятнадцать лет подряд? — его пальцы сжались в кулаки. — Три раза подряд? С разницей в несколько лет?
В кухне повисла тяжёлая тишина. Только часы продолжали свой безжалостный отсчёт. Тик-так. Тик-так. Время действительно всё расставило по местам.
Через месяц квартира была продана. Михаил действовал методично, как хирург – шаг за шагом, без эмоций. Новая, купленная на вырученные деньги, оформлена на его мать. Машина – переписана на друга. Счета опустошены, вклады закрыты.
— Что происходит? — Лена перехватила его в коридоре с коробкой документов. — Почему риелтор звонил про квартиру?
— А ты как думала? — он даже не повернулся. — Что всё останется как прежде?
— Ты не можешь так поступить! — она схватила его за рукав. — У нас же дети! Где мы будем жить?
— У тебя – дети, — он аккуратно высвободил руку. — Не у нас. И это твоя проблема.
— Папа, — в дверях появилась заплаканная Аня. — Это правда? Мы… мы больше не будем жить вместе?
Что-то дрогнуло в его сердце. На миг захотелось обнять её, утешить, сказать, что всё будет хорошо. Но отцовские часы на запястье напомнили: тик-так. Время не обманешь.
— Прости, — он отвернулся к окну. — Так будет лучше.
— Для кого? — Лена почти кричала. — Для тебя? Для твоей мести?
— Для правды, — он сложил документы в папку. — Ты же сама сказала – какая теперь разница? Вот и живи с этой разницей.
Катя прижимала к груди старого плюшевого медведя – его подарок на пятый день рождения. Петя цеплялся за мамину руку, испуганно глядя на человека, которого пятнадцать лет называл отцом.
Старые отцовские часы мерно отсчитывали время на его запястье. Тик-так. Всё правильно. Всё по местам. Как говорил отец – время самый честный судья.
В новой квартире пахло свежей краской и свободой. Или одиночеством? Михаил поставил коробку с вещами – такими же чужими теперь, как и воспоминания о прошлой жизни.
Из окна был виден школьный двор. Тот самый, где он учил Аню кататься на велосипеде. Где играл с Петей в футбол. Где забирал Катю с первого урока…
Жёлтое такси остановилось у подъезда. Лена помогала детям с сумками. Аня обернулась, посмотрела на окна – словно чувствовала его взгляд. Губы дрогнули, что-то беззвучно прошептали. «Папа»?
Часы на запястье продолжали свой монолог. Тик-так. Тик-так.
Такси тронулось с места. В последний раз.
Свобода оказалась удивительно похожа на пустоту.