– Сестра зовет на юбилей. Нужно подумать с подарком. – я закрутила высокую шишку на голове, и достала из кармана шпильку, чтобы закрепить прическу. – Как думаешь, может, золотой браслет подарим?
Муж сделал большой глоток кофе из кружки, и, подняв на меня глаза, пожал плечами:
– Мы на каждый праздник ей цацки дарим. Тебе не кажется, что у нее их уже вагон и маленькая тележка?
– Ну, он любит украшения, как и любая женщина. Я посмотрю варианты. Если что, ты одобряешь?
– Ань, сестра твоя, так что решай сама. Я за любой кипиш, кроме голодовки на дне обледенелого озера.
Расправившись с завтраком, Валера умчался на работу. Я села гуглить ювелирные изделия, и тут мне снова вспомнилась та история с материным кулоном.
В нашей семье эту историю знали все. Наша сколько-то раз «пра» бабушка была первой красавицей и дочерью купца Второй Гильдии. Жили они довольно уединенно, на севере.
Ее дед когда-то поднялся из простых ловцов жемчуга – скопил и приумножил капитал, выкупился сам, выкупил семью и семерых выживших своих детей у барина.
Его сын уже сумел оформиться официально в купечестве, мечтал о Первой Гильдии, но капиталов пока не хватало.
И тут дочка подросла – Марья Гавриловна. Красоты такой, что все ахали «до чего девка пригожая». Коса толщиною с руку, огромные карие, словно у оленихи, глаза, тонкий крепкий стан, плавная величавая походка. Увидел ее дворянский сын, и влюбился без памяти.
– Все-то тебе, лебедушка моя, отдам, только согласись увозом со мною венчаться! – уговаривал юноша красавицу.
Увозом, то есть похищением из батюшкиного дома и тайным венчанием Марья Гавриловна страшилась:
– Да как же это, Гришенька, тетя не переживет позору такого, коли дочь единственная сбежит из дому!
Так вот и пререкались целый год. Марья Гавриловна не соглашалась, а дворянчик тот, который, кстати, всего-то вторым сыном у отца был, а значит, наследовал что-то лишь по остаточному принципу от старшего брата, злился на несговорчивую девицу.
И тут отец Марьи Гавриловны возьми да ударь по рукам о свадьбе ее – да с тем, кто был девице не люб. Ну, она и согласилась бежать со своим Гришей. А на сватовство ей подарил жених, выбранный отцом, кулон с перламутром.
Кончилось все плохо. Гриша Марью бросил, да непраздную, а с уже заметным животом. Бедная молодая женщина родила девочку, и, не смея на глаза отцу показаться, принесла младенчика с этим кулоном к дому отцову, а сама в речку кинулась.
Этот кулон считался у нас в
семье оберегом – передавался он от матери к старшей дочери в нашей семье. Украшение напоминало нам о том, что всегда нужно полагаться на разум, выбирать себя, и не верить пустым посулам.
Моя бабушка и мама верили, что бережет он от злого глаза, от темного помысла да от худого слова, брошенного в спину.
– Гляди, Анечка, этот кулон твой будет, когда подрастешь. Ты у меня старшая доченька.–говорила мне мама.
Иришка, моя сестренка, еще спала в своей кроватке – ей было полгодика. Именно ее рождение и стало причиной маминого недуга, с которым она боролась отчаянно пять лет, но проиграла. Нас растил отец и бабушки.
А пока мама была еще жива, младшая сестра всегда очень меня к ней ревновала.
– Мне первой кашу, мне! – кричала малышка, багровея от гнева.
– Аня старшая, ей первой. И тебя никто не обделит, моя ласточка! – приговаривала мама.
– Я хочу такую же книжку, как у Ани! Ты ее больше любишь, а меня совсем не любишь! – плакала Ирина прямо в магазине.
Мама только руками разводила:
– Вы ласточки одного гнезда, обе мои дочки, обе мои родные девочки. Я одинаково люблю и Аню и тебя, Ириша. Не ссорьтесь, берегите друг друга.
– Я ее ненавижу, ненавижу! – кричала Иришка, и убегала, взметнув темными тонкими косичками.
Потом она будет завидовать моим русым волосам с золотым отливом, как у матери. Говорят, это наша фамильная черта – и когда-то у Марьи Гавриловны были точь в точь такие тяжелые косы.
Сестра была темно-русой, в папу. Мама расчесывала нам волосы, пела. А Ирина могла побежать и дернуть меня за косу, показав язык.
Она была младшей, ей все прощалось. Потом она будет завидовать всему, что есть у меня. Не знаю уж откуда в Ирке така недолюбленность взялась.
На ровном месте придумала, что меня больше в семье любят – и все тут. Затаила придуманную обиду, лелеяла ее в себе, растила.
Мама, за два дня до того, как ее не стало, при бабушке и сестре отдала мне кулон со словами:
– Тебе, Аня, владеть. Пусть он бережет тебя, а ты Иришу береги. Вы сестры, родные люди. В память обо мне, никогда не ссорьтесь.
Мамы не стало под утро. Я лежала рядом с ней, и последний вздох ее помню. Поцеловала тогда ей руку – еще теплую, такую родную.
Кулон висел у меня на шее. Бабушка заставила его снять, пока мы маму провожали в последний путь. Она считала, что скорбь и украшения, пусть и фамильные, вещи не совместимые.
А когда мы вернулись домой во враз опустевшую квартиру, я обнаружила, что украшение пропало. Чужих людей в эти дни к нам приходило море – кто угодно мог взять. Так что гадать и искать тогда сил не было.
Горе было огромным – оно разливалось внутри черной едкой волной. Я даже плакать не могла. Лежала на маминой постели, а рядом со мной ложилась бабушка, которая гладила меня по голове.
А ночью мне снилась мама – молодая, красивая, здоровая. Она целовала меня в заплаканные глаза, говорила:
– Не горюй обо мне, доченька, я всегда буду рядом.
Столько лет прошло с тех пор.
Ирина вышла замуж, и уехала за границу.
Я осталась в своем городе, встретила Валеру. Мы также поженились с ним, зажили семьей. Мне уже сорок два – выросли наши в мужем дочка и сын, разлетелись из отчего дома.
Ирине господь детей не дал. А недавно сестра позвонила мне, и сказала, что возвращается в Россию.
– Хочу свои тридцать пять отметить с родными людьми! – бодро сказала в трубку сестра.
– А что с твоим мужем?
– А я с ним рассталась. Не мое это – супружество с мужчиной, который видит во мне только домохозяйку.
– Ну, что же. Раз так, приезжай, столько лет не виделись.
И, хоть и не круглая дата была у сестрицы, а хотелось порадовать ее – столько лет мы не виделись, да и созванивались редко. Ирина тогда очень гордилась, что подхватила богатенького турецкого бизнесмена и укатила жить на берег моря.
У меня были еще маленькие дети – кружки, садик, школа, бассейны, репетиторы, курсы английского… Только успевай поворачиваться.
Потом дом купили свой, перебрались из однушки в частный поселок. Жизнь шла своим чередом, и мы с сестрой особо не общались.
***
Юбилей Ирина решила устроить в дорогом ресторане. У входа сама встречала гостей. Я с трудом ее узнала. Роскошная молодая женщина в коктейльном платье, стройная, как точеная статуэтка. В ушах – длинные серьги с барочным жемчугом, а на шее…
Взглянув на золотой кулон своей сестры, я почувствовала холодный пот, ведь он пропал многие годы назад.
Я узнала бы его из тысячи – перламутровая камея в золотой оправе. История Марьи Гавриловны, желание мамы отдать украшение именно мне, как старшей дочери.
Сестра заметила меня, и улыбка с ее лица исчезла, словно стерли. Она поняла, что я вижу у нее то самое украшение, и пошла мне навстречу.
– Прежде чем ты развернешься и уйдешь, послушай меня, Аня. Я прошу у тебя прощения. Тогда, когда мама ушла, я… Я так завидовала тебе.
– И взяла кулон?
– Да. Прости меня за это. Я не носила его. Сперва боялась, что вы с бабушкой все поймете, а потом боялась признаться. Мне было стыдно, я годы не знала, как рассказать тебе о том детском своем поступке.
Я молчала, и только качала головой. Не думала я, что это она тогда взяла. Но еще меньше думала я, что Ирина с ее-то характером сможет передо мной в чем-нибудь, особенно в таком вот важном повиниться и раскаяться.
Ирина сняла кулон на длинной цепочке со своей шеи, и я слегка наклонила голову, позволяя сестре повесить украшение себе на шею.
– Теперь он там, где и должен быть.
– Ирочка, какая ты стала красотка! – это подоспел мой муж, протягивая бархатную коробочку с браслетом моей сестре.
– Ах, какая красота, спасибо! – сестра протянула мне руку, и я застегнула браслет с раухтопазами на загорелом изящном запястье.
– С юбилеем тебя, родная!
– Так ты меня простила, Аня? – сестра смотрела совершенно искренне, в глазах у нее стояли слезы.
Я распахнула руки ей навстречу, и мы крепко обнялись.
Завет мамы мы выполнили – простили друг друга, оставшись родными людьми, сестрами.
Ночью мне приснилась молодая девушка с косами цветом точь в точь, как мои. Она улыбалась мне, и пахала красивой рукой с перстеньками на пальцах. Я точно знала, что это несчастная наша Марья Гавриловна. Она меня перекрестила, и пропала.
А сестра, вернувшись в родной город и отдав мне кулон, через несколько месяцев встретила нового мужчину.
Я всерьез думала, что, быть может, из-за взятого без спроса и благословения украшения с первым мужем у Ирины не сложилось. Теперь же сестра собиралась замуж, летала на крыльях любви, намеревалась жить счастливо и на полную катушку.
