— Ну что, доченька, опять не придут? — Галина Петровна с тяжелым вздохом поставила на плиту кастрюлю с водой. Привычным жестом протерла несуществующие пылинки с безупречно чистой клеенки.
— Мам, у них свои дела, — Татьяна старалась говорить спокойно, хотя внутри все кипело. — Взрослые люди, сами решают.
— Вот именно что взрослые! — В голосе матери прорезались знакомые металлические нотки. — Тридцать пять лет Костику, а ведет себя как подросток. И жена его… — Галина Петровна поджала губы.
«Начинается», — подумала Татьяна, расставляя тарелки. Воскресные обеды у мамы когда-то были традицией. Собирались всей семьей — она с мужем, брат с женой и детьми, иногда забегала тетя Люда. Но три месяца назад все изменилось.
— Я вот что думаю, — Галина Петровна присела к столу, разглаживая скатерть, — может, ты с ним поговоришь? Все-таки старшая сестра…
— Мам, — Татьяна развернулась от шкафа, — я уже говорила. Костя не ребенок, у него своя семья. Ты же знаешь, они квартиру купили в ипотеку, делают ремонт. Им сейчас не до обедов.
— При чем здесь ремонт? — Мать всплеснула руками. — Раньше-то приходили! А как эта твоя Марина работу сменила, так и началось. Думаешь, я не вижу? Демонстративно игнорируют.
— Никто никого не игнорирует, — устало произнесла Татьяна. — У Марины серьезная должность, она теперь руководитель отдела. График сложный.
— Ой, знаю я эти должности! — Галина Петровна поднялась, гремя стульями. — В мое время семья была на первом месте. А сейчас что творится? Все только о карьере думают. Детей вон до сих пор не родили…
Татьяна сжала челюсти. Тема детей была больной для всех. Особенно для нее — после двух неудачных попыток ЭКО врачи сказали, что шансов практически нет. Но мать будто специально давила на больное.
— Мам, давай не будем, — она попыталась перевести разговор. — Лучше расскажи, как твои…
— А что рассказывать? — перебила Галина Петровна. — Вот раньше, когда папа был жив… — Она осеклась, часто заморгав.
Татьяна подошла, обняла мать за плечи. После смерти отца прошло пять лет, но боль не утихала. Может, поэтому мама так цеплялась за эти обеды — последнее, что осталось от прежней жизни.
— Ничего, мам. Может, в следующее воскресенье придут.
— Да ладно тебе, — Галина Петровна высвободилась из объятий. — Что я, не понимаю? Совсем отдалились. А я ведь как лучше хотела… Сколько сил в них вложила.
Татьяна промолчала. Сил мать действительно вложила немало. Только вот методы были… специфические. Вечный контроль, придирки, сравнения. Особенно доставалось невестке — то готовит не так, то одевается неправильно, то работает слишком много. А теперь удивляется, почему молодые избегают встреч.
Телефон в кармане завибрировал. Сообщение от брата: «Как там мама? Сильно расстроена?»
«Держится», — быстро набрала Татьяна. — «Но лучше позвони ей вечером».
«Постараюсь. Просто реально времени нет — ремонт, работа. Да и Маринка психует, когда про мамины обеды заходит разговор».
Татьяна вздохнула. Еще бы не психовать. После того скандала три месяца назад…
Марина тогда впервые решилась поделиться новостью о повышении. Для нее это было важно — пять лет на одном месте, бесконечные переработки, и вот наконец результат. А в ответ — маминого ледяного: «И что теперь, совсем про семью забудешь? Когда детей планируете? Или карьера важнее?»
Невестка побледнела, потом покраснела: «Галина Петровна, вы же знаете, мы стараемся. Но пока не получается…»
«Конечно не получается! — фыркнула свекровь. — При такой нагрузке… Вон, посмотри на своих подруг — все уже по двое родили. А ты все в начальники рвешься».
Костя пытался вмешаться, но мать было не остановить: «Я в твоем возрасте уже двоих вырастила. И работала, между прочим. Только другие ценности были. А сейчас…»
Марина встала из-за стола: «Простите, но мне пора. Спасибо за обед».
С тех пор молодые появлялись только по большим праздникам — на день рождения матери, на Новый год. Каждый раз находились причины пропустить воскресный обед: то ремонт, то работа, то простуда…
— Может, салат порежем? — прервала воспоминания Галина Петровна. — Я утром огурчики свежие купила.
— Давай, — кивнула Татьяна, доставая разделочную доску.
Они работали молча. Мать ловко шинковала овощи, изредка вздыхая. Татьяна искоса поглядывала на ее поседевшие волосы, новые морщинки у глаз. Постарела. Осунулась. Наверное, действительно переживает…
— Знаешь, — неожиданно произнесла Галина Петровна, — я ведь понимаю, что перегибаю иногда. Но как иначе? Вы же мои дети. Я всю жизнь для вас… А теперь вот…
Она всхлипнула, промокая глаза уголком фартука. Татьяна растерянно замерла с ножом в руке.
— Мам…
— Нет, ты послушай, — Галина Петровна покачала головой. — Я же как лучше хочу. Вижу, что неправильно живут, а молчать не могу. Марина эта… Умная девочка, красивая. Но разве так можно — только о работе думать? Семья же важнее.
— Мам, они сами разберутся, — мягко произнесла Татьяна. — Взрослые люди.
— Вот все вы так говорите — взрослые, сами… А я что, зря волнуюсь? Ночами не сплю, думаю… — Она помолчала. — Страшно мне, Таня. Время идет, а я все одна и одна. Папы нет, вы разбежались…
— Мы не разбежались, — возразила Татьяна. — Просто у каждого своя жизнь. Это нормально.
— Нормально? — Галина Петровна горько усмехнулась. — А по-моему, ненормально, когда мать родная становится обузой. Я же чувствую — тяготитесь вы этими обедами. Приходите через силу, только чтобы совесть успокоить.
— Неправда!
— Правда, доченька. Я же вижу. И Костя с Мариной совсем отдалились, и ты… Тоже небось думаешь — вот, старая, все учит, все в жизнь лезет…
Татьяна отложила нож, вытерла руки.
— Мама, прекрати. Никто так не думает. Просто… — Она замялась, подбирая слова. — Просто дай нам немного свободы. Не дави. Не критикуй каждый шаг. Мы же любим тебя, правда любим. Но когда ты постоянно указываешь, как жить…
— А как по-другому? — В голосе матери зазвучали привычные стальные нотки. — Смотреть, как вы ошибки делаете? Как жизнь свою губите?
— Это наша жизнь, мам. Наши ошибки.
— Вот именно что ошибки! — Галина Петровна стукнула ладонью по столу. — Вон, ты со своим Игорем развелась — разве я не предупреждала? А теперь одна маешься. И детей нет, и…
— Хватит! — Татьяна повысила голос. — Просто хватит, мама. Ты не имеешь права…
Она осеклась, увидев, как дрогнуло материно лицо. Часто заморгала, загоняя непрошеные слезы.
— Прости. Я не хотела кричать. Просто… больно это все, понимаешь?
Галина Петровна молча смотрела в окно. По стеклу барабанил дождь — мелкий, противный, осенний. Деревья во дворе качались под порывами ветра, роняя последние листья.
— Я тоже виновата, — наконец произнесла она тихо. — Характер у меня… Вся в бабку. Та тоже была — кремень, не женщина. Всё по своему разумению делала. Думала, раз старше — значит, мудрее…
Она повернулась к дочери:
— Знаешь, я ведь часто папу твоего вспоминаю. Он все говорил — Галя, не дави на детей, дай им самим дорогу найти. А я не слушала. Все правильности добивалась. Вот и добилась — один сын в месяц раз появляется, да и то с женой собачатся из-за меня…
Татьяна придвинулась ближе, обняла мать за плечи:
— Мы все друг друга любим, правда. Просто… может, стоит что-то изменить? Необязательно каждое воскресенье собираться. Можно по-другому — когда удобно всем. И без напряжения.
Галина Петровна тяжело вздохнула:
— Легко сказать — без напряжения. А как его не будет, если я каждый раз… — Она махнула рукой. — Ладно. Права ты. Надо что-то менять. А то совсем разбежитесь…
Она встала, поправила фартук:
— Ты это… Позвони Косте. Скажи — не обязательно сегодня приезжать. Раз ремонт, дела… Пусть в следующий раз, когда смогут.
— Точно?
— Точно, — Галина Петровна улыбнулась через силу. — Буду учиться. Как там говорят — «отпускать»? Вот, буду учиться отпускать.
Она повернулась к плите:
— Только ты-то останься сегодня. Посидим вдвоем, поговорим… Я пирог испекла, с вишней.
Татьяна кивнула, украдкой смахивая слезу:
— Конечно, мам. Посидим.
За окном дождь постепенно стихал. Редкие капли еще стучали по карнизу, но тучи уже расходились, пропуская робкие лучи осеннего солнца. В кухне пахло свежей выпечкой и немного — маминой корицей. Как в детстве.
Галина Петровна возилась у плиты, что-то тихонько напевая. Татьяна смотрела на ее поседевший затылок, ссутуленные плечи — и внутри щемило от нежности и боли. Сложно меняться, особенно в таком возрасте. Но мама пытается. Уже то, что признала проблему…
— Знаешь что, — сказала она, доставая телефон, — я сейчас Косте позвоню. Может, они с Мариной все-таки заедут ненадолго. Без обеда, просто так. На чай с пирогом.
— Не надо, — покачала головой мать. — Пусть сами решают. Я ведь что поняла… — Она помолчала, подбирая слова. — Чем больше настаиваешь, тем дальше они уходят. Вот и получается — хотела как лучше, а вышло…
Звонок в дверь прервал ее на полуслове. Они переглянулись.
— Ты кого-то ждешь? — спросила Татьяна.
Галина Петровна пожала плечами:
— Может, соседка Вера Николаевна? Она говорила, что зайдет за рецептом…
Татьяна пошла открывать. На пороге стоял Костя с большим пакетом в руках. За его спиной маячила Марина, кутаясь в светлый шарф.
— Привет, — сказал брат, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Мы тут мимо проезжали… В строительный за обоями. Думали — может, забежим на полчасика?
— Костя? — Из кухни выглянула Галина Петровна. — Мариночка?
— Здравствуйте, Галина Петровна, — тихо произнесла невестка. — Мы ненадолго. Просто… соскучились.
Мать замерла в дверном проёме, растерянно теребя фартук:
— Проходите… Я как раз пирог достала. И чайник горячий.
— Мам, — Костя сделал шаг вперед. — Ты это… прости, что мы так редко в последнее время. Ремонт этот, работа… Но мы правда скучаем. Да, Марин?
Марина кивнула, все еще стоя в дверях. Лицо напряженное, плечи зажаты.
— И вы меня простите, — вдруг сказала Галина Петровна. — Я ведь… много лишнего наговорила. Особенно тебе, Мариночка. Ты не думай, я горжусь тобой. Правда горжусь. И карьерой твоей, и вообще… — Она всхлипнула. — Просто бабка я старая, все учу всех…
— Ну что вы, — Марина шагнула в квартиру, неуверенно улыбаясь. — Вы не старая. И… я понимаю. Вы же как лучше хотели.
— Вот-вот, — закивала Галина Петровна. — Только не всегда получается как лучше. Иногда наоборот выходит… — Она вытерла глаза уголком фартука. — Ладно, что в дверях стоим? Проходите, раздевайтесь. Сейчас чай поставлю.
— А мы тут это… — Костя поднял пакет. — Обои выбрали для спальни. Показать?
— Конечно! — оживилась мать. — А я как раз думала — может, совет дать… — Она осеклась. — Ой, опять я за своё. Не буду, не буду советовать. Сами решайте.
— Да нет, мам, — улыбнулся Костя. — Нам правда интересно твое мнение. Ты же у нас в этом разбираешься.
Они прошли на кухню. Татьяна смотрела, как мать суетится у стола, расставляя чашки, как Марина осторожно присаживается на краешек стула, как Костя раскладывает на столе образцы обоев… Что-то менялось. Медленно, неуверенно, со скрипом — но менялось.
— А знаете что, — сказала она, доставая из шкафа праздничные блюдца. — Давайте договоримся. Необязательно каждое воскресенье собираться. Но хотя бы раз в месяц — просто так, без обязаловки. На чай с пирогом. Когда всем удобно будет.
— Я за, — кивнул Костя.
— И я, — отозвалась Марина, принимая из рук свекрови чашку с чаем.
Галина Петровна замерла у плиты:
— Правда? Вы правда будете приезжать?
— Конечно, мам, — Костя подошел, обнял ее за плечи. — Куда мы денемся? Мы же семья.
Мать прижалась к его плечу, часто заморгала:
— Семья… Вот и хорошо, вот и славно…
