никита«Охмурила!» — свекровь с перекошенным лицом трясла документами перед моим носом. «Ты охмурила моего сына!» Глаза её метали молнии, а её палец, направленный мне в лицо, дрожал от ярости. Руки колбасило так, будто она еле сдерживалась, чтобы не порвать бумаги в клочья.
Три года я была лишней в этом браке. Три года наша дочь и я — временная блажь в глазах этой женщины. Телефон зазвонил. Время истины.
Мой муж всегда выбирает между нами — мной и его матерью. Даже если делает вид, что выбора никакого нет. Даже если уверяет, что любит нас обеих одинаково. Какая чушь. В этой жизни всегда приходится выбирать. А мой Костя… он выбирает путь наименьшего сопротивления.
Вот и сейчас стою у кухонного окна. За стеклом весна — капель стучит, солнце пробивается сквозь облака, день становится длиннее. А внутри меня холод, который не растопить никаким солнцем. Для этого нужно, чтобы Костя наконец перестал метаться между мной и своей матерью.
— Марина, хватит уже! Ты должна её понять. Она же моя мать, в конце концов! А я ее единственный сын!
Этой фразой он заканчивает каждый наш разговор о Валентине Петровне. Должна понять, принять, смириться. А меня кто понять должен? Три года совместной жизни, один ребёнок, второй на подходе… и вечное ощущение, будто я в этом браке третья лишняя. Будто это не я его жена, а так — временная блажь, которая скоро пройдёт.
Валентина Петровна заходит без звонка. Просто поворачивает ключ в замке и оказывается в нашей квартире. В «нашей» квартире! Я пыталась сказать Косте, что нормальные люди звонят перед визитом, но он только отмахивался:
— Да ладно тебе, Марин! Мама просто помочь хочет. У нас не королевский дворец, чтоб с церемониями. Подумаешь, зашла без звонка — не посторонняя же.
***
Всё началось с документов. Точнее — с моей беременности. Когда тест показал две полоски, первой мыслью было: «Как же я рада!» А второй: «Теперь нужно оформить квартиру».
— Кость, нам надо поговорить, — начала я тем вечером, когда муж ввалился с работы.
Он рухнул в кресло, даже не сняв пиджак. Галстук съехал набок, под глазами мешки — последние недели на его проекте был аврал.
— Только не сейчас, а? — он потер виски. — Башка раскалывается. Если опять про маму, то я пас. Сил нет.
— Забудь про маму на минуту, — я сделала глубокий вдох. — Дело в другом.
— Что там еще? — он откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза.
— Мы снова станем родителями!
Костя замер. Потом медленно выпрямился и уставился на меня как на привидение:
— Ты… серьезно?
Я молча кивнула. Он подскочил, схватил меня в охапку и заорал прямо в ухо:
— Господи! Пацан будет! Я чувствую!
— С чего ты взял? — я невольно рассмеялась, хотя голова закружилась от его медвежьих объятий.
— Да откуда я знаю! — он глупо улыбался, кружа меня по комнате. — Просто чувствую и всё! А может и дочка. Да какая разница! Это же… это же…
Он резко остановился:
— Стоп, тебя же нельзя так таскать? Я такой растяпа! — он бережно усадил меня в кресло, а сам плюхнулся на пол у моих ног. — Ох, Маришка, я не могу поверить. Мы справимся! Клянусь, все будет круто!
Его лицо светилось такой искренней радостью, что я почти передумала говорить о квартире. Почти.
— Костя, раз уж нас теперь становится четверо… может, пора оформить квартиру на всех? Чтобы у меня тоже была доля. И у детей. Ну, знаешь… для надежности.
Его лицо изменилось мгновенно — будто выключатель щелкнул. Улыбка застыла, стала натянутой, а в глазах мелькнуло что-то похожее на панику.
— Зачем это? — он отодвинулся, словно я предложила что-то непристойное. — Это же… ну, это моя квартира. Я тебе и так все завещаю, если что…
— Завещаю? — я фыркнула. — Костя, мне тридцать лет, и я не собираюсь ждать твоего завещания. Речь о том, что мы семья. Что это наш общий дом, а не твоя холостяцкая берлога, где я и дети временно обитаем.
Уголок его рта дернулся. Знаю этот тик — так всегда бывает, когда он нервничает, но пытается скрыть.
— А что, сейчас не наш общий дом? — он перешел в нападение. — Ты считаешь себя тут кем — прислугой? Марин, да все, что у меня есть — твое! Почему ты так хочешь это на бумажке?
— Вот именно — на бумажке! — я уже не скрывала раздражения. — Мы три года как женаты, у нас растет дочь, второй ребенок на подходе. Или ты считаешь, что я могу в любой момент свалить и оттяпать твою драгоценную недвижимость?
— Я этого не говорил! — огрызнулся он.
— А что тогда? Боишься, что с бумажкой я почувствую себя хозяйкой?
— Уверенность в чем тебе нужна? — он уже не скрывал злости. — В том, что я не выставлю тебя за дверь?
— В том, что я и дети — часть этой семьи, а не приживалки у маменькиного сыночка!
Вот оно. Призрак Валентины Петровны тут же материализовался между нами. Костя поморщился, будто зуб заболел:
— Опять ты за свое… При чем тут мама?
— Притом, что она до сих пор считает эту квартиру своей! Своей и твоей. А мы с Алисой так, мебель! Только мебель не лезет со своим мнением.
— Бред какой-то, — процедил он сквозь зубы. — Мама просто заботится. И о тебе в том числе!
— Забота? — я аж задохнулась от возмущения. — Это когда она вываливает все из моего шкафа, потому что «так правильнее»? Или когда втирает, как мне надо ребенка воспитывать? А может, когда выбросила мои серьги, потому что они, видите ли, «валялись»? Чистое золото, между прочим!
Я перевела дыхание. Так, спокойно, мы сейчас не о маме говорим. Хотя, кого я обманываю? Всё в нашей жизни всегда о ней.
— Марина, мы отошли от темы, — Костя прошёлся по комнате. — Если хочешь знать моё мнение, то оформление квартиры — лишняя суета и деньги.
— Не такие уж и большие деньги, — возразила я. — И не такая уж суета.
— Нам сейчас нужно думать о ребёнке, а не о бумажках!
— Именно о детях я и думаю, — я старалась говорить спокойно. — Кость, послушай. Я не собираюсь отнимать у тебя квартиру или что-то ещё. Я просто хочу, чтобы наши дети имели законное право на жилье. Чтобы в случае… ну, мало ли что в жизни бывает… у них и у меня была защита.
— От кого защита, Марин? — его голос дрожал. — От меня?
— От ситуации, Костя! От непредвиденных обстоятельств!
Разговор затягивался, и Костя, как обычно, начал сдаваться. Не потому, что согласился с моими доводами, а потому, что устал спорить. И это меня всегда бесило: сначала уступает мне, потом — маме, потом снова мне… И всё это не потому, что решил что-то для себя, а просто выбрал путь наименьшего сопротивления.
— Ладно, — выдохнул он наконец. — Давай оформим. Только не говори пока маме, я сам ей скажу… попозже.
***
Я знала, что Валентина Петровна придёт, пока нас нет дома. Она всегда так делает — проверяет, всё ли в порядке, всё ли «правильно» лежит на своих местах. Когда мы с Костей только поженились и переехали в эту квартиру, я ещё пыталась деликатно установить границы.
— Валентина Петровна, может, если вы хотите зайти, стоит позвонить заранее? Мы бы подготовились, чайку попили бы…
Свекровь тогда улыбнулась так снисходительно, будто я предложила ей перед визитом встать на голову и пропеть гимн:
— Мариночка, о чём ты говоришь? Я же не посторонняя какая-то! Я Костику с пелёнок здесь всё прибирала. Он же сам не может за порядком следить, сама видишь — носки где попало разбрасывает.
А потом, словно вбивая последний гвоздь в крышку моих надежд на независимость, добавила:
— Костя же сам дал мне ключи, чтобы я могла заходить, когда нужно. Ты разве против?
И я, трусиха, промолчала. Побоялась конфликта в самом начале нашей семейной жизни.
Так и повелось — Валентина Петровна приходит, когда ей вздумается. И тем более приходит, когда нас нет дома. «Заехала полить цветочки». «Привезла пирожки, оставила на столе». «Костик просил рубашку погладить». Сын, конечно, ни о чём таком не просил, но привык, что мать всё делает сама, без просьб. С детства привык. А теперь расхлёбываем.
Итак, документы на квартиру я оставила в ящике комода. Не специально на видном месте, но и не прятала. Если честно, я даже не планировала, что свекровь их найдёт — просто сложила и положила туда после визита к нотариусу. Но в глубине души, наверное, понимала: она найдёт. Она всегда всё находит.
И вот сегодня прихожу домой — Алису забрала из садика, еле дотащила пакеты с продуктами до пятого этажа (лифт опять сломался) — а на пороге она. Стоит, скрестив руки на груди, напряженная как струна. Глаза сужены, ноздри раздуваются. Того и гляди дым пойдет.
— Проходи, Мариночка, — голос медовый, но взгляд как у снайпера. — Нам нужно серьезно поговорить.
По спине пробежал холодок — момент истины, который я ждала и боялась.
Свекровь быстро отправила Алису в комнату, сунув ей конфету. Я прошла на кухню, делая вид, что все в порядке, хотя колени предательски подрагивали. Начала разбирать продукты с таким видом, будто нет ничего важнее, чем расставить йогурты по полкам холодильника.
Валентина Петровна закрыла дверь в комнату, где осталась Алиса, и резко развернулась ко мне:
— Ты заманила его в ловушку! — она почти выплюнула эти слова мне в лицо.
Я застыла с пакетом молока в руке:
— Что, простите?
— Не строй из себя святую невинность! — свекровь подлетела ближе, глаза ее горели нездоровым блеском. — Второй ребенок, переоформление квартиры… Какая продуманная комбинация! Сначала якорь в виде младенца, потом — имущество!
Я медленно поставила молоко на стол, чувствуя, как внутри все закипает. Так вот в чем дело — нашла документы. Но про беременность-то откуда узнала? Мы еще никому не говорили…
— Валентина Петровна, вы бредите, — я скрестила руки на груди. — Какая еще ловушка? Мы с Костей вместе решили…
— Вместе?! — она издала звук, больше похожий на лай, чем на смех. — Мой сын сам бы до такого не додумался! Вообще никогда решения не принимал! Даже в школе за него я выбирала, в какой кружок ходить! Это все твои манипуляции!
«Вообще решения не принимал…» Эти слова резанули слух, как признание в преступлении. Я набрала в грудь воздуха:
— Вы сейчас сами слышали, что сказали? Что ваш тридцатилетний сын не способен принимать решения? Вы так им гордитесь, должно быть.
— Не передергивай! — огрызнулась она. — Костя рассудительный, он не стал бы разбрасываться имуществом!
— Разбрасываться? Я его жена, мать его детей! Мы создаем семью. Общую. Понимаете это слово — «общую»?
— А тест на беременность тоже «вместе» делали? — ядовито процедила она. — Или это тоже «совместное решение»?
Моя челюсть отвисла. Она не просто документы нашла — она рылась в моих личных вещах! В ванной! В мусорном ведре!
— Вы копались в мусорном ведре? — я даже не пыталась скрыть шок. — Серьезно? Вы приходите в нашу квартиру и роетесь в мусоре?
— Я не рылась! — возмутилась она. — Я просто… я хотела проверить, не нужно ли вынести мусор!
— В ванной? — я расхохоталась, хотя внутри меня трясло от бешенства. — Ну конечно! Это же так естественно — прийти к сыну домой и первым делом проверить мусор в ванной!
— Не дерзи мне! — отрезала она. — Лучше объясни, что ты задумала!
— Господи, да что я могла «задумать»?! Мы с вашим сыном женаты три года! У нас ребенок! Мы хотим второго — да, представьте себе, обоюдно хотим! Костя, между прочим, прыгал до потолка от счастья.
— Еще бы! — осклабилась она. — Ты же ему все преподнесла на блюдечке — вот тебе ребеночек, а теперь отдай мне кусок квартиры!
— Кусок чего?! — я чуть не задохнулась от возмущения. — Это семейное жилье! Семья — это мы с Костей и наши дети. А вы, кажется, до сих пор не поняли, что ваш сын вырос и живет своей жизнью!
— Ты его сломала! — она ткнула в меня пальцем. — Он теперь как болванчик — только головой кивает! А раньше…
— Что раньше? — я подошла ближе, глядя ей прямо в глаза. — Какой он был раньше, Валентина Петровна? Послушной марионеткой, которая танцует, когда мамочка дергает за ниточки?
Свекровь пошла красными пятнами:
— Да как ты смеешь…
— Смею! — я сорвалась на крик. — Потому что я его жена, а не временная пассия! Потому что я мать его детей! И да, эта квартира теперь наша общая — моя, Кости и наших детей. И если вам это не нравится…
— О, мне многое не нравится! — она аж зашипела, как разъяренная кошка. — Ты отвратительная хозяйка! Алиса носится как угорелая — никаких манер! Ты даже рубашки мужу не умеешь гладить — он на работе убивается, а ты…
— А я что? — я прервала ее. — Я плохая жена? Не такая идеальная, как вы? Не умею держать его под каблуком, как вы всю жизнь делаете?
— Как ты со мной разговариваешь?! — Валентина Петровна повысила голос. — Ты забываешь, что это я вырастила Костю! Это благодаря мне он стал человеком! А ты… ты…
— Что я? — я не отступала. — Договаривайте! Кто я, по-вашему?
Она стиснула губы, но я прекрасно поняла, что она хотела сказать. Проходимка. Охотница за имуществом. Лиса, забравшаяся в курятник.
— Валентина Петровна, — я заговорила тихо и отчетливо. — Во-первых, я попрошу вас следить за тоном — Алиса может услышать. Во-вторых, я ничего не «выманивала». Мы с Костей вместе приняли решение.
— Ха! Вместе… — она всплеснула руками. — Ты его околдовала! Окрутила и обманула! Забеременела, чтобы покрепче привязать, а теперь вынудила подписать бумаги!
— Никто никого не вынуждал, — я стояла на своем, хотя внутри все кипело. — Мы оба хотели ребенка. И оба решили оформить жилье на всю семью.
— Ты хотела! — отрезала свекровь. — Ты всегда думаешь только о себе! А Костя… Костя просто слишком мягкий, чтобы тебе перечить. Всегда был таким — добрым, уступчивым…
— Бесхребетным и неспособным принять собственное решение, — закончила я за нее.
Валентина Петровна задохнулась от возмущения.
— Что ты сказала?!
— Именно так вы его воспитали, верно? — я уже не могла остановиться. — Чтобы был удобным, послушным, зависимым от вас. А теперь, когда он начал жить своей жизнью, принимать свои решения — виновата я?
Я видела, как свекровь буквально трясет от злости — лицо пошло пятнами, руки сжались в кулаки.
— С этой минуты, — процедила она, — моя нога не переступит порог этого дома!
И с этими словами она пронеслась мимо меня, схватила свою сумку, оставленную в прихожей, и хлопнула входной дверью так, что задрожали стекла.
Я медленно опустилась на стул. Руки дрожали, в горле пересохло. Что она теперь наговорит Косте? Как извернет эту ситуацию?
В комнате заплакала Алиса, испуганная громким хлопком двери. Я поднялась, чтобы пойти к ней, но внезапно зазвонил телефон. На экране высветилось: «Костя».
А вот и первый звонок. Валентина Петровна работает быстро.
Интересно, что он скажет мне сейчас, после звонка от Валентины Петровны? Что я «всё неправильно поняла»? Что я «должна понять его мать»? Или, может, наконец-то сделает выбор? Нет, сегодня ему придётся выбирать.