никитаФедор Сергеевич протирал очки, когда в дверь постучали — три коротких удара, словно кто-то торопился. Он отложил тряпицу, нацепил дужки за уши и, кряхтя, поднялся из кресла. За окном догорал ноябрьский день, и в комнате уже смеркалось, отчего мебель казалась бесформенной, размытой, будто нарисованной неумелой рукой. От старой печки тянуло теплом, а в углу тикали настенные часы, доставшиеся еще от матери.
— Кого там еще нелегкая… — пробормотал Федор Сергеевич, шаркая к двери.
Он не ждал гостей. В его возрасте — шестьдесят семь стукнуло прошлой весной — гости приходили редко. Разве что соседка, Татьяна Петровна, иногда заглядывала справиться о здоровье да занести свежих пирожков. Но Татьяна стучала иначе — деликатно, как будто извиняясь за беспокойство.
Федор Сергеевич отпер замок и приоткрыл дверь, оставив цепочку. В щель ворвался холодный воздух вместе с запахом прелой листвы и сигаретного дыма.
— Вам кого? — проговорил он, разглядывая незнакомца.
На пороге стоял мужчина лет сорока, в потертой кожаной куртке, с лицом, которое не назовешь ни красивым, ни уродливым — из тех лиц, что забываешь, едва отвернувшись. Рядом с ним, чуть позади, переминался с ноги на ногу худощавый подросток с копной темных волос. Мальчишка смотрел в пол, как будто пересчитывал трещины в бетоне.
— Это твой сын, — бросил незнакомец и толкнул подростка вперед, так что тот едва не врезался в дверь.
Федор Сергеевич почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он снял цепочку и распахнул дверь шире. В тусклом свете лампочки подъезда он увидел лицо мальчика: острые скулы, тонкий нос с горбинкой, глаза… глаза, которые он видел в зеркале каждое утро, только моложе на полвека.
— Я не… — начал было Федор Сергеевич, но вдруг заметил руки подростка.
Мальчик держал их странно, словно боялся пошевелить пальцами. Рукава куртки были слишком коротки, и Федор Сергеевич увидел следы — рваные, неровные шрамы, розоватые рубцы от ожогов. Точь-в-точь такие же, какие были у его младшего брата Витьки, пропавшего пятьдесят лет назад.
— Вы ошиблись, — выдавил он из себя, поправляя очки дрожащей рукой. — У меня нет сына.
Незнакомец усмехнулся, обнажив желтоватые зубы.
— Может и нет. А может и есть. Теперь есть, — он говорил с каким-то странным акцентом, проглатывая окончания слов. — Мне сказали, что ты его дед.
— Кто сказал? — Федор Сергеевич ощутил, как сердце начинает биться чаще.
— Неважно. Документы его в рюкзаке. Паспорт, свидетельство, все дела. Мать померла месяц назад. Я с ней жил последние годы. А теперь уезжаю. Нашел тебя через ее записи.
Федор Сергеевич перевел взгляд на мальчика. Тот по-прежнему молчал, только поднял наконец глаза — серые, как речная вода в пасмурный день. Точь-в-точь как у Витьки.
— Как тебя зовут, мальчик? — спросил старик, чувствуя, как пересохло в горле.
— Виктор, — тихо ответил подросток, и что-то в этом голосе, хрипловатом, будто простуженном, заставило сердце Федора Сергеевича пропустить удар.
Незнакомец тем временем закурил, не спрашивая разрешения, и выпустил дым прямо в подъезд.
— Слушай, дед, мне некогда. Вот пацан, вот документы. Не хочешь — отправляй в детдом. Мне плевать. Свое я сделал.
Он сунул в руки Федору Сергеевичу потрепанный рюкзак и, не прощаясь, двинулся к лестнице. Через минуту хлопнула дверь подъезда.
Федор Сергеевич и подросток остались стоять друг напротив друга. Из квартиры тянуло теплом, с улицы — холодом ноября. Где-то наверху хлопнула дверь, зашумела вода в трубах.
— Проходи, — наконец сказал старик, отступая в сторону. — Раз уж пришел.
Мальчик сидел за столом, обхватив кружку с чаем обеими руками, словно грелся. Пил маленькими глотками, осторожно, как будто боялся обжечься. Федор Сергеевич устроился напротив, разложив на столе документы из рюкзака.
Свидетельство о рождении на имя Виктора Алексеевича Каверина, 2010 года рождения. Мать — Каверина Анна Николаевна. Отец — прочерк. Паспорт, выданный два года назад. Медицинский полис. Школьный дневник с посредственными отметками. Фотография — маленькая, потертая: женщина с усталым лицом обнимает мальчика лет восьми. На обороте надпись выцветшими чернилами: «Анюта с Витей. 2018.»
— Анна Николаевна… — пробормотал Федор Сергеевич. — Не знаю никакой Анны Николаевны.
Виктор молча пожал плечами и отхлебнул чай.
— А этот мужчина, который тебя привел, кто он?
— Дядя Леха, — ответил подросток. — Мамин… друг.
Что-то в том, как он произнес слово «друг», заставило Федора Сергеевича нахмуриться.
— И где ты жил раньше?
— В Озерках. Это под Псковом, — Виктор произнес это так, будто сомневался, знает ли старик такие географические тонкости.
— Знаю я, где Озерки, — проворчал Федор Сергеевич. — У меня там тетка жила, царствие ей небесное.
Он снова посмотрел на документы, затем на мальчика, на его руки, испещренные шрамами.
— Откуда у тебя эти… — он не договорил, кивнув на шрамы.
Виктор инстинктивно спрятал руки под стол.
— Обжегся. Давно.
— Чем?
Мальчик помолчал, затем нехотя ответил:
— Керосинкой. Мы на даче были. Я маленький был, опрокинул на себя.
Федор Сергеевич почувствовал, как по спине снова пробежал холодок. Его брат Витька обжегся точно так же. Они играли на веранде летнего домика, и шестилетний Витька, дурачась, зацепил керосинку. Огонь мгновенно охватил его руки. Федор, которому тогда было четырнадцать, успел сбить пламя, но ожоги оставили уродливые шрамы.
А спустя два года Витька пропал без вести. Вышел из дома за хлебом и не вернулся. Искали всем поселком, прочесывали леса, объявления в газетах печатали. Безрезультатно. Мать до самой смерти выходила к калитке, ждала, всматривалась в дорогу. Отец запил, угас быстро, не дотянув и до пятидесяти.
— Сколько тебе было, когда ты обжегся? — спросил Федор Сергеевич.
— Не помню точно. Лет шесть, наверное.
Совпадение? Федор Сергеевич не верил в совпадения. За шестьдесят с лишним лет жизни он усвоил, что случайности бывают, но не такие.
— А мама твоя… откуда она родом?
Виктор пожал плечами:
— Не знаю. Она не любила про прошлое говорить.
Федор Сергеевич вздохнул и поднялся из-за стола. Колено отозвалось привычной болью — к непогоде. Подошел к серванту, выдвинул нижний ящик и достал старую жестяную коробку из-под монпансье. В таких когда-то продавали леденцы — круглые, прозрачные, кисло-сладкие.
Он вернулся к столу, открыл коробку и извлек пожелтевшую фотографию. На ней были запечатлены двое мальчишек: один — долговязый подросток, второй — мелкий, вихрастый, с щербатой улыбкой. Оба в одинаковых сатиновых шортах и застиранных майках.
— Это я, — Федор Сергеевич ткнул пальцем в старшего мальчика. — А это мой брат Витька. Виктор.
Мальчик взял фотографию, всмотрелся. Между его бровей залегла морщинка — точь-в-точь такая же, какая появлялась у Витьки, когда тот о чем-то напряженно думал.
— Он пропал, когда ему было восемь, — продолжил старик. — Витька младше меня на восемь лет был. Я уже в восьмой класс ходил, когда он… исчез.
Виктор поднял глаза от фотографии:
— И что вы хотите сказать?
Федор Сергеевич и сам не знал, что хотел сказать. Что перед ним сидит сын его пропавшего полвека назад брата? Или внук? Или просто мальчик, похожий на Витьку случайным сходством и такими же шрамами от ожога?
— Ничего, — проворчал он. — Просто странно все это.
Виктор вернул фотографию:
— Так вы… вы правда мой дед?
Федор Сергеевич пожевал губу:
— Не знаю. Может быть. А может, этот твой дядя Леша просто решил так от тебя избавиться. Документы-то настоящие хоть?
— Настоящие, — кивнул мальчик. — Мама умерла правда. От рака. Она болела долго.
В голосе его не было особой печали — скорее усталость. Федор Сергеевич подумал, что мальчишке, должно быть, пришлось рано повзрослеть.
— Ладно, — вздохнул он. — Разберемся. Сейчас поздно уже. Я тебе постелю в маленькой комнате. А завтра решим, что дальше.
Ночью Федору Сергеевичу не спалось. Он ворочался с боку на бок, прислушиваясь к звукам в соседней комнате. Там было тихо — ни скрипа кровати, ни шагов. Мальчишка, видно, крепко спал, умаявшись за день.
Сон пришел лишь под утро, тревожный, путаный. Снилось детство, деревянный дом с высоким крыльцом, мать, развешивающая на веревке влажное от росы белье, отец, колющий дрова во дворе. И Витька — вихрастый, конопатый, с вечно исцарапанными коленками.
Проснулся Федор Сергеевич от запаха яичницы и кофе. Несколько секунд лежал, не понимая, откуда в его квартире могут взяться такие запахи. Он давно не готовил ничего сложнее яйца вкрутую или растворимой лапши. Потом вспомнил про вчерашнего гостя.
На кухне Виктор колдовал у плиты. На сковородке шкворчала яичница с помидорами, в турке пузырился кофе. Откуда взялись помидоры, Федор Сергеевич не помнил — кажется, давно уже их не покупал.
— Доброе утро, — сказал мальчик, не оборачиваясь. — Я нашел кофе в шкафу. Вы не против?
— Не против, — пробормотал старик, опускаясь на стул. — Ты откуда готовить-то умеешь?
— Мама часто болела. Приходилось, — Виктор пожал плечами. — Это несложно.
Он ловко разделил яичницу на две порции, разлил кофе по чашкам и сел напротив.
Федор Сергеевич отхлебнул кофе — крепкий, но не горький. Такой, как он любил. Откуда мальчишка мог знать?
— Я звонил в школу, — неожиданно сказал Виктор. — Тут недалеко есть. Сказал, что мы переехали. Меня возьмут в восьмой «Б». Нужно только документы принести.
Федор Сергеевич уставился на него:
— Погоди-ка. Какая школа? Ты что, остаться здесь собрался?
Виктор замер с вилкой в руке. На его лице мелькнуло что-то похожее на страх.
— А куда мне идти? В детдом? Вы же… вы же мой дед.
— Мы не знаем этого наверняка, — проворчал Федор Сергеевич. — Может, твоя мать меня с кем-то перепутала. Или этот… Леха твой.
— Можно сделать тест ДНК, — Виктор произнес это таким тоном, будто предлагал сходить за хлебом. — Я про это читал. Берут образцы слюны и проверяют.
— Тест-шмест, — Федор Сергеевич отодвинул тарелку. — Дорого, небось. Да и зачем? Мне шестьдесят семь. Какой из меня опекун?
— Я не маленький. Мне четырнадцать. Могу сам о себе позаботиться, — Виктор упрямо вздернул подбородок, и Федор Сергеевич снова увидел в нем Витьку — тот так же смотрел исподлобья, когда настаивал на своем.
— Не в этом дело, — вздохнул старик. — Я один живу сколько себя помню. Привык уже. Что я с тобой делать буду?
— Ничего, — пожал плечами Виктор. — Я сам справлюсь. В школу буду ходить. Готовить умею. Убираться тоже.
Федор Сергеевич покачал головой:
— Всё не так просто. Документы оформлять нужно. Опекунство. Бюрократии сколько! В мои-то годы…
— Если вы меня отправите в детдом, я сбегу, — спокойно сказал Виктор, глядя старику прямо в глаза. — И на вас это будет. Я уже сирота. Хотите, чтобы я еще и беспризорником стал?
— Шантажируешь, значит? — хмыкнул Федор Сергеевич, но в душе шевельнулось что-то похожее на уважение. Не пропадет парень, характер есть.
Виктор промолчал, собирая тарелки со стола.
— Я посуду помою, — сказал он, вставая. — А вы подумайте. Я вам мешать не буду, обещаю.
Федор Сергеевич смотрел, как ловко мальчишка управляется у раковины — будто всю жизнь именно в этой кухне посуду мыл. В его движениях была какая-то знакомая размеренность: так мать, бывало, хлопотала по хозяйству — без суеты, но и без промедления.
— Ты на него очень похож, — вдруг сказал старик. — На Витьку. Моего брата. Не только шрамами. Бровями, когда хмуришься. И руки держишь так же.
Виктор обернулся, вытирая руки полотенцем:
— Значит, это правда? Вы действительно мой дед?
Федор Сергеевич пожевал губу:
— Не знаю. Слишком много совпадений, чтобы быть случайностью. Но слишком странно всё, чтобы поверить.
— У мамы был старый альбом с фотографиями, — неожиданно сказал Виктор. — Она не показывала никогда, но я нашел однажды, когда ее дома не было. Там была фотография мужчины, похожего на вас, только моложе. А на обороте было написано: «Федя. 1977.»
Федор Сергеевич почувствовал, как похолодели руки. В 1977-м ему было двадцать. Он только вернулся из армии, поступил в техникум. Мать еще надеялась, что Витька найдется. Отец уже начал пить.
— И где этот альбом сейчас?
Виктор пожал плечами:
— Не знаю. После маминой смерти дядя Леха многое выбросил. Может, и альбом тоже.
Они замолчали. За окном накрапывал мелкий дождь, стекая неровными дорожками по стеклу. Часы на стене тикали монотонно, отсчитывая секунды.
— Значит, так, — наконец проговорил Федор Сергеевич. — Поживешь пока у меня. А там видно будет. Опекунство оформлять… не знаю даже. Сложно это в моем возрасте.
Виктор кивнул, пряча улыбку:
— Спасибо.
Федор Сергеевич проворчал что-то неразборчивое и поднялся из-за стола.
Прошла неделя. Виктор устроился в школу. Федор Сергеевич сходил к директору, показал документы, соврал, что является официальным опекуном мальчика. Ему поверили — седой почтенный старик не вызывал подозрений.
Жизнь постепенно входила в новое русло. Виктор уходил в школу, возвращался, делал уроки, готовил ужин. Федор Сергеевич привыкал к присутствию другого человека в квартире — к звукам воды в ванной по утрам, к шелесту страниц по вечерам, к тихому дыханию за стеной по ночам.
Соседка, Татьяна Петровна, заходя с пирожками, всплеснула руками:
— Федор Сергеевич! Да у вас гость! Или…?
— Внук, — буркнул он, не вдаваясь в подробности. — Погостить приехал.
Татьяна Петровна всмотрелась в лицо мальчика:
— Ой, а как похож-то! Прямо одно лицо с вами в молодости.
Федор Сергеевич только хмыкнул.
Однажды вечером они сидели в гостиной. Виктор читал школьную хрестоматию — задали выучить стихотворение Лермонтова. Федор Сергеевич чинил старые часы — барахлил механизм, отставали минут на десять за день.
— А у вас есть фотографии моего… — Виктор запнулся, — …моего отца?
Федор Сергеевич отложил отвертку:
— Если твой отец — сын моего брата Виктора, то нет. Я же говорил: Витька пропал, когда ему было восемь. Ни детей, ни внуков у него быть не могло. Разве что…
Он не договорил, погрузившись в свои мысли. Что если Витька не пропал? Что если его кто-то забрал, увез? Может, он вырос где-то в другом месте, завел семью? Может, Анна Николаевна была его дочерью? А Виктор — внуком?
— Разве что что? — нетерпеливо спросил мальчик.
— Не знаю, — пожал плечами старик. — Фантазии старческие.
Виктор вернулся к книге, но через минуту снова поднял глаза:
— А у вас были дети? Сыновья, дочери?
Федор Сергеевич помолчал, затем нехотя ответил:
— Была дочь. Машенька. Умерла в три года от скарлатины. Тогда антибиотиков нормальных не было… или врачи напутали что-то. А жена после этого детей иметь не могла. А потом и ее не стало — инсульт.
Виктор осторожно коснулся его руки:
— Простите. Я не знал.
Федор Сергеевич только головой покачал и вернулся к часам.
Ночью ему приснился странный сон. Будто он идет по улице своего детства — широкой, обсаженной тополями. Навстречу идет мальчик — маленький Витька, в клетчатой рубашке и шортах. Но лицо у него — лицо нынешнего Виктора.
— Федька! — кричит мальчик. — Я нашел его! Я нашел того человека!
— Какого человека? — спрашивает Федор Сергеевич.
— Того, кто забрал меня тогда. Он здесь, рядом!
Федор Сергеевич проснулся в холодном поту. За окном светало. Из кухни доносился запах кофе — Виктор уже встал и готовил завтрак.
Весь день старика не покидало странное чувство тревоги. Он даже в поликлинику не пошел, хотя собирался за рецептом на лекарство от давления. Всё думал о сне, о словах мальчика-Витьки: «Я нашел того человека!»
Вечером, когда Виктор уже лег спать, Федор Сергеевич достал старую жестяную коробку от монпансье. На самом дне, под фотографиями, хранилась пожелтевшая от времени газетная вырезка. «Разыскивается пропавший без вести мальчик…» — и дальше поблекшие от времени буквы, складывающиеся в описание: «Виктор Каверин, 8 лет, был одет в синие брюки и серую рубашку…»
Рядом с заметкой лежал маленький бумажный квадратик — записка, которую Федор Сергеевич нашел на крыльце их дома через неделю после исчезновения брата. «Не ищите. Ему будет лучше там, где он сейчас.» Ни подписи, ни объяснений. Он не показал записку ни родителям, ни милиции. Боялся — сам не знал чего.
В субботу утром они завтракали вместе. Виктор испек блины — откуда только научился? — и теперь сидел напротив, наблюдая, как Федор Сергеевич старательно намазывает их вареньем.
— Слушай, — вдруг сказал старик, прожевав кусок. — А ты этого… дядю Лешу… хорошо знал?
Виктор нахмурился:
— Не очень. Он с мамой три года жил. Потом уходил, потом возвращался. Особо со мной не общался.
— А как он маму нашел? Они где познакомились?
Виктор пожал плечами:
— Не знаю. Никогда не спрашивал. А что?
Федор Сергеевич отложил вилку:
— Да так. Странно просто. Он тебя сюда привез, адрес откуда-то знал. Сказал, что у твоей матери были какие-то записи обо мне. Что за записи?
— Может, в том альбоме, — предположил Виктор. — Там на обороте некоторых фотографий адреса были записаны. Я не особо вглядывался.
Федор Сергеевич поднялся, прошел к серванту и вернулся с коробкой.
— Вот, смотри, — он протянул мальчику газетную вырезку. — Это объявление о пропаже Витьки. Моего брата. Видишь фамилию? Каверин. Как у тебя.
Виктор взял пожелтевший клочок бумаги, вгляделся:
— Каверин… — потом поднял глаза. — Но это же ваша фамилия?
— Моя. И твоя. И твоей матери, судя по документам.
— И что это значит?
Федор Сергеевич покачал головой:
— Не знаю. Может, твоя мать — дочь моего брата. Тогда ты — мой внучатый племянник, а не внук. Но кто тогда отец твоей матери? Витька пропал ребенком.
Виктор вернул вырезку:
— Все это странно. Но какая разница? Вы мне все равно как дед. Родной или двоюродный — какая разница?
Федор Сергеевич хотел возразить, но не нашел слов. Действительно, какая разница? Мальчишка уже неделю живет в его квартире, будто всю жизнь тут прожил. Готовит, учится, не шумит. А главное — смотрит так, что внутри что-то сжимается. Витькиными глазами смотрит.
— Ты это… в школе-то как? — неловко сменил тему старик. — Учителя не пристают?
Виктор пожал плечами:
— Нормально. Математичка вредная, а остальные ничего. Вчера за контрольную четверку получил.
— По математике?
— По истории. Про Петра Первого.
— А-а, — протянул Федор Сергеевич. — Историю-то я любил в школе. Особенно про войны всякие. Про Суворова, Кутузова…
Он вдруг осекся, заметив, как странно смотрит на него Виктор — с какой-то настороженной внимательностью.
— Что такое? — спросил старик.
— Ничего, — мальчик отвел глаза. — Просто мама тоже любила про войны рассказывать. Особенно про Кутузова. У нее даже книжка была специальная.
Федор Сергеевич невольно поежился. Совпадение? А может, и нет. Может, Анна Николаевна действительно была дочерью Витьки? Может, она знала об этом и потому хранила те фотографии, записи? Может, она искала родных — нашла его, но не решилась связаться при жизни?
— Пойду уроки доделаю, — сказал Виктор, поднимаясь из-за стола. — Там еще география осталась.
Федор Сергеевич кивнул, погруженный в свои мысли.
Дни складывались в недели. Федор Сергеевич и Виктор притерлись друг к другу, выработали свой ритм, свои привычки. По утрам мальчик готовил завтрак, потом уходил в школу. Старик занимался своими делами — ходил в магазин, в поликлинику, сидел во дворе с такими же стариками, обсуждая погоду и цены. Вечерами они ужинали вместе, иногда смотрели телевизор — Федор Сергеевич любил старые советские фильмы, Виктор терпеливо составлял ему компанию, хотя сам предпочитал читать.
Вопрос об официальном оформлении опекунства так и висел в воздухе — оба старательно обходили его стороной. Но однажды вечером в дверь позвонили. На пороге стояла строгая женщина в очках, с папкой под мышкой.
— Федор Сергеевич Каверин? — сухо спросила она. — Я из органов опеки. Поступил сигнал, что у вас проживает несовершеннолетний без надлежащего оформления документов.
Федор Сергеевич почувствовал, как холодеет внутри. Кто узнал? Кто сообщил? Соседка, Татьяна Петровна? Вряд ли. Может, в школе кто-то?
— Несовершеннолетний — это внук мой, — буркнул старик. — Витя. Приехал погостить.
— На два месяца? — женщина подняла бровь. — Нам известно, что мальчик посещает здесь школу.
— Ну да. Учится пока тут. А что такого?
— Где его родители?
— Мать умерла. Отца нет.
— Документы на опекунство у вас имеются?
Федор Сергеевич сглотнул:
— Нет пока. Собирался оформить, да все времени не было.
Женщина поджала губы:
— Вам известно, что это незаконно? Фактически, мальчик находится у вас на незаконных основаниях. Мы должны забрать его в приют до выяснения всех обстоятельств.
Федор Сергеевич почувствовал, как вскипает внутри злость:
— Никуда вы его не заберете! Это мой внук!
В этот момент в прихожей появился Виктор. Он успел услышать последние слова.
Виктор прищурился:
— Какие вопросы? Я живу с дедом. Что тут выяснять?
— Твой дедушка не оформил опекунство. По закону ты должен находиться в специализированном учреждении до решения этого вопроса.
— В детдоме, что ли? — Виктор хмыкнул. — Нет уж, спасибо. Я никуда не пойду.
Женщина вздохнула:
— К сожалению, это не обсуждается. Собирай свои вещи. Если твой дедушка действительно хочет оформить опекунство, ему нужно будет собрать необходимые документы, пройти комиссию. Это займет некоторое время.
— Сколько? — угрюмо спросил Федор Сергеевич.
— От нескольких недель до нескольких месяцев. В зависимости от обстоятельств.
Виктор шагнул ближе к старику:
— Я никуда не пойду. Это мой дом.
— Послушайте, — Федор Сергеевич старался говорить спокойно, — мальчику и так досталось. Мать похоронил недавно. Только-только в школе освоился. А вы хотите его в приют упрятать? Что он там забыл? Тут у него крыша над головой, еда, забота. Я за ним присматриваю.
Женщина покачала головой:
— Мне очень жаль, но таков закон. Если родственник желает взять ребенка под опеку, необходимо пройти определенную процедуру. Доказать родство, подтвердить финансовую состоятельность, соответствие жилищных условий.
— А если не родственник? — вдруг спросил Виктор.
Женщина удивленно подняла брови:
— В смысле?
— Если Федор Сергеевич мне не родственник. Если он просто… близкий человек?
Федор Сергеевич ошарашенно посмотрел на мальчика:
— Ты что такое говоришь?
Виктор взглянул на старика с какой-то странной решимостью:
— Я должен сказать ей правду. Вы мне не родной дед. Не знаю, что там дядя Леха наплел, но это неправда. Я просто… просто не хотел в детдом. А Федор Сергеевич добрый. Он меня пожалел.
Женщина переводила взгляд с мальчика на старика:
— Это правда?
Федор Сергеевич растерянно моргал. Что за игру затеял мальчишка? Зачем отрицает родство, которое только что так упорно доказывал?
— Я… — начал он, но Виктор его перебил:
— Это правда. Мама никогда не говорила, кто мой дед. Дядя Леха соврал, наверное. Просто хотел от меня избавиться. А Федор Сергеевич меня приютил.
Женщина прищурилась:
— И вы не возражали против такого обмана? — это уже к старику.
— Я… — Федор Сергеевич вздохнул. — Поначалу думал, может, и правда родня. Потом… потом привык к нему. Мальчик хороший. Непьющий, неразбойный. Учится, помогает. Куда ж его в приют-то?
Женщина поджала губы:
— Понятно. В таком случае, ситуация еще сложнее. Вы не родственник, а значит, процедура оформления опеки будет более длительной и сложной. И нет гарантии, что решение будет положительным, учитывая ваш возраст.
— Я скоро шестнадцать, — неожиданно сказал Виктор. — Всего два года осталось. Потом я сам буду решать, где жить.
— Тебе четырнадцать, — поправила женщина. — Это не «скоро шестнадцать».
— Полтора года, — упрямо сказал мальчик. — Мне в марте будет пятнадцать.
Федор Сергеевич внимательно посмотрел на Виктора. Что-то в его лице изменилось. Будто повзрослел на глазах.
— Вот что, — решительно сказал старик. — Я оформлю все документы. Как положено. А пока пусть мальчик живет у меня. Не бездомный же он, в конце концов.
Женщина вздохнула:
— По закону я должна забрать его сейчас же. Но… — она помедлила, — учитывая обстоятельства, я могу дать вам две недели на то, чтобы начать процесс оформления опеки. Но учтите: если через две недели не будет подвижек, мальчика придется забрать в приют.
Федор Сергеевич кивнул:
— Договорились. Две недели. Я все сделаю.
Когда женщина ушла, он повернулся к Виктору:
— Зачем ты сказал, что мы не родня?
Мальчик пожал плечами:
— Потому что мы на самом деле не знаем, родня или нет. А говорить неправду органам опеки — это серьезно. Могут потом проверить и вас же обвинить в обмане.
Федор Сергеевич покачал головой:
— А ты не по годам рассудительный.
— Пришлось, — просто ответил Виктор.
Следующие две недели превратились в бюрократический ад. Федор Сергеевич собирал справки, стоял в очередях, заполнял бумаги. Виктор помогал как мог — искал информацию в интернете, на школьном компьютере, звонил в нужные инстанции.
Женщина из опеки — ее звали Ольга Павловна — приходила еще дважды. Первый раз — чтобы проверить жилищные условия, второй — чтобы взять объяснения у Виктора.
В последний вечер перед решающим днем — они должны были отнести документы в опеку с утра — Федор Сергеевич и Виктор сидели на кухне. Старик пил чай, мальчик листал учебник по химии.
— Слушай, — вдруг сказал Федор Сергеевич. — А что, если… что, если мы сделаем этот тест? Ну, ДНК? Узнаем наверняка.
Виктор поднял глаза от книги:
— Зачем?
— Как зачем? Чтобы знать. Родня мы или нет.
Мальчик пожал плечами:
— А что изменится? Вы все равно оформите опеку. Я все равно буду тут жить. Какая разница?
— Мне… мне важно знать, — тихо сказал старик. — Понимаешь, если ты — внук моего брата, значит, Витька не пропал бесследно. Значит, он жил где-то, вырос, завел семью. У меня ведь никого нет. Ни жены, ни детей. Думал, и родных не осталось. А тут…
Он не закончил, но Виктор понял. Кивнул:
— Хорошо. Давайте сделаем этот тест. Только это, наверное, дорого стоит?
— Ничего, — махнул рукой Федор Сергеевич. — У меня кое-какие сбережения есть. На похороны берег, — усмехнулся он невесело. — Но это подождет.
Виктор нахмурился:
— Не говорите так.
— Как есть, — вздохнул старик. — В моем возрасте об этом думаешь. Но теперь хоть знаю, что будет кому проводить.
Они помолчали. За окном шумел дождь — по-осеннему унылый, затяжной. Где-то вдалеке сигналила машина.
— Вы правда хотите знать? — неожиданно спросил Виктор.
— О чем ты?
— Правду. Обо мне, о маме. Обо всем этом, — мальчик обвел рукой кухню, будто имел в виду не только ее, но и всю их странную ситуацию.
Федор Сергеевич наклонил голову:
— Конечно. Почему ты спрашиваешь?
— Потому что, — Виктор замялся, — потому что иногда правда бывает… сложной. Неудобной. Такой, что лучше бы не знать.
Федор Сергеевич внимательно посмотрел на мальчика:
— Ты что-то скрываешь?
Виктор опустил глаза:
— Нет. Просто… просто вдруг тест покажет, что мы не родня? Вам станет легче от этого? Или, наоборот, хуже?
Старик задумался. Что, если мальчик прав? Что, если все эти совпадения — просто совпадения? Шрамы от ожогов, сходство с Витькой, даже фамилия — может быть, за всем этим нет никакой тайны?
— Я хочу знать правду, — твердо сказал он. — Какой бы она ни была.
Виктор кивнул и вернулся к учебнику. Но через минуту снова поднял глаза:
— А можно я у вас кое-что спрошу?
— Спрашивай, — кивнул старик.
— Вы… вы были первым ребенком в семье? То есть, Виктор был вашим младшим братом, да?
— Да, — Федор Сергеевич нахмурился. — А что?
— Ничего, — пожал плечами мальчик. — Просто интересно. А вы, наверное, сильно переживали, когда он пропал?
Федор Сергеевич поставил чашку на стол. Рука чуть дрожала.
— Сильно, — тихо сказал он. — Мне было всего шестнадцать, но я чувствовал себя виноватым. Будто не уследил. Хотя в тот день меня даже дома не было — в школе был.
Виктор наклонил голову:
— Вы не виноваты. Как вы могли уследить, если вас не было рядом?
— Мог бы… — старик замолчал, подбирая слова. — Мог бы быть лучшим братом. Я ведь дразнил его часто. Витька плакса, Витька рева. Ему восемь, мне шестнадцать — конечно, он плакса по сравнению со мной. А потом… потом я все думал, может, он убежал из-за этого? Может, обиделся?
— Восьмилетние дети не убегают навсегда из-за того, что их дразнят, — спокойно сказал Виктор. — Он не сам ушел. Его увели. Или… или случилось что-то.
Федор Сергеевич пристально посмотрел на мальчика:
— Почему ты так думаешь?
Виктор пожал плечами:
— Логично. Ребенок сам далеко не уйдет. Тем более, если его везде искали.
— Да… — протянул старик. — Искали. Весь поселок на ноги подняли. Участковый, помню, всех опрашивал. Маму чуть до инфаркта не довели этими расспросами.
— А записка? — вдруг спросил Виктор.
Федор Сергеевич вздрогнул:
— Какая записка?
— Вы говорили, что нашли какую-то записку. Что в ней было?
Старик сглотнул. Он никому не рассказывал о той записке. Даже родителям. Как мальчик мог знать?
— Не помню, чтобы говорил такое, — хрипло сказал он.
Виктор пристально смотрел на него:
— Да? А мне казалось, вы упоминали. Ну, раз нет, значит нет.
Он вернулся к учебнику. Федор Сергеевич еще некоторое время наблюдал за ним, затем поднялся и ушел в свою комнату. Там он достал жестяную коробку, извлек с самого дна выцветший клочок бумаги. «Не ищите. Ему будет лучше там, где он сейчас.»
Кто написал эти слова? И почему Виктор знает о записке, которую Федор Сергеевич никому не показывал?
Утром они отнесли документы в опеку. Ольга Павловна, изучив бумаги, кивнула:
— Все в порядке. Комиссия рассмотрит ваше заявление в ближайшее время. Но должна предупредить: учитывая ваш возраст, Федор Сергеевич, могут возникнуть вопросы. Обычно опекунами становятся люди помоложе.
— Я еще не развалина, — проворчал старик. — Да и мальчик уже большой, сам о себе позаботиться может.
— Все равно придется доказать, что вы в состоянии обеспечивать его должным образом.
— Докажем, — кивнул Федор Сергеевич. — И насчет теста ДНК… Где его можно сделать?
Ольга Павловна удивленно подняла брови:
— Вы все-таки решили проверить? В городской клинике делают, на Новозаводской. Недорого, кстати. Но учтите, результат нас не особо интересует. Даже если подтвердится родство, процедура будет той же.
— Я понимаю, — кивнул старик. — Это для нас самих.
Из опеки они сразу отправились в клинику. Процедура оказалась простой: мазок из ротовой полости, заполнение бумаг, оплата. Результаты обещали через неделю.
— И что мы будем делать, если окажется, что мы не родня? — спросил Виктор по дороге домой.
— То же, что и сейчас, — пожал плечами Федор Сергеевич. — Ты останешься жить у меня. Документы на опеку я подал. Если одобрят — хорошо. Нет — придумаем что-нибудь.
Виктор улыбнулся:
— Спасибо.
— За что? — удивился старик.
— За то, что не выгнали тогда, в первый день. И сейчас не выгоняете, даже если окажется, что я вам никто.
Федор Сергеевич хмыкнул:
— Ты мне не никто. Ты мне… — он запнулся, подбирая слово, — ты мне как внук. Родной или нет — какая разница?
Виктор кивнул.
Результаты теста пришли через десять дней, а не через семь, как обещали. Все это время Федор Сергеевич был как на иголках. Виктор, напротив, казался спокойным.
— Результаты пришли. Зайдешь со мной?
— Зайду, — коротко ответил мальчик. — В три буду у клиники.
В назначенное время они встретились у входа в медицинский центр. Виктор был бледен, под глазами залегли темные круги, будто он не спал ночь.
— Ты в порядке? — спросил Федор Сергеевич.
— Да, — кивнул мальчик. — Просто контрольную писали по алгебре. Устал немного.
В кабинете их принял врач — молодой человек в белом халате с аккуратной бородкой.
— Федор Сергеевич Каверин? — он сверился с бумагами. — И Виктор Каверин? Присаживайтесь.
Они сели в кресла напротив стола. Федор Сергеевич чувствовал, как часто бьется сердце.
— Да, — кивнул Федор Сергеевич. — Или дядей и племянником. Мальчик может быть сыном моего брата. Или внуком.
Врач поправил очки:
— Согласно результатам, между вами действительно существует родственная связь. Но…
— Но? — напрягся Федор Сергеевич.
— Но она не соответствует линии «дед-внук» или «дядя-племянник». Судя по анализу ДНК, вы… — врач сверился с бумагами, — вы, скорее всего, являетесь братьями.
Федор Сергеевич почувствовал, как комната поплыла перед глазами:
— Братьями? Но… но как это возможно? Мне шестьдесят семь, ему четырнадцать!
Врач пожал плечами:
— Я не могу этого объяснить. Но генетический анализ однозначен. Вы не дед и внук. Вы братья. Возможно, неполнородные — по отцу или по матери, но братья.
Федор Сергеевич растерянно посмотрел на Виктора. Тот сидел, опустив голову.
Ошибки исключены.
— И что теперь? — Федор Сергеевич чувствовал себя совершенно сбитым с толку.
— Это зависит от вас, — развел руками врач. — Вы хотели узнать правду — вы ее узнали. Что вы будете с ней делать — ваше дело.
Они вышли из клиники молча. Федор Сергеевич не знал, что сказать. В голове крутились обрывки мыслей: «Братья? Как это возможно? Витька? Но ведь…»
— Пойдем домой, — тихо сказал Виктор. — Нам надо поговорить.
Дома мальчик первым делом поставил чайник. Движения его были четкими, уверенными, совсем не детскими. Федор Сергеевич сидел за столом, наблюдая за ним, пытаясь осмыслить услышанное в клинике.
— Братья, — пробормотал он. — Как это может быть?
Виктор поставил перед ним чашку с чаем:
— Пейте. Вам нужно успокоиться.
— Тебе четырнадцать, мне шестьдесят семь, — продолжал Федор Сергеевич, словно не слыша его. — Разница в пятьдесят три года. Как мы можем быть братьями?
Виктор сел напротив:
— А вашему брату Виктору сейчас было бы сколько?
Федор Сергеевич наморщил лоб:
— Пятьдесят девять. Он младше меня на восемь лет. Но при чем тут…
Нет, это невозможно!
Виктор спокойно смотрел на него:
— Вы нашли записку тогда. «Не ищите. Ему будет лучше там, где он сейчас.» И не показали никому. Почему?
Федор Сергеевич почувствовал, как по спине пробежал холодок:
— Откуда ты знаешь про записку? Я никому о ней не рассказывал!
— Знаю, — просто ответил Виктор. — Как знаю и то, что вы боялись показать ее родителям. Боялись, что мама не выдержит. Она ведь и так едва держалась.
Руки Федора Сергеевича задрожали так сильно, что он расплескал чай:
— Кто ты? — хрипло спросил он.
Виктор глубоко вздохнул:
— Вы же уже поняли. Я — Виктор. Ваш брат.