никитаКак странно устроена память — всегда выхватывает именно то, что причиняет наибольшую боль. Сегодня память принесла ей май девяносто восьмого, когда она впервые увидела Алексея.
Это была обычная лекция на юрфаке. Сквозь приоткрытое окно врывалась весна. Пахло сиренью. Анна зевала, подперев щеку рукой, и вдруг кто-то засмеялся. Этот смех заставил её обернуться.
Он стоял, прислонившись к стене. высокий, с насмешливыми глазами. Старшекурсник. Рубашка расстегнута у горла, волосы растрепаны. Она не могла отвести взгляд.
— Простите, — сказал он, обращаясь к лектору.
Лектор посмотрел на него:
— Да?
— Но это абсолютно неверная трактовка прецедентного права. В деле Сидорчука против завода «Серп и молот» суд постановил ровно противоположное.
Лектор замялся, перебирая бумаги. А Алексей продолжил говорить. Легко, уверенно, чётко формулируя мысли.
Она влюбилась не в его внешность. Хотя он был красив. Она влюбилась в его ум. В уверенность. В то, как слова превращались в его устах в отточенные аргументы.
После лекции Анна подошла к нему. Коридор был полон студентов, и она не помнила, что именно сказала. Что-то глупое, наверное. А он посмотрел на неё сверху вниз. И улыбнулся.
— Ты Аня с первого курса, да? Я тебя замечал.
Это была первая из сотен его маленьких побед над ней.
Они не встречались — просто иногда пересекались в институте. Он всегда останавливался. Всегда находил минуту поговорить. И каждый раз, когда он уходил, Анна чувствовала себя опустошённой.
На выпускном он танцевал с другой. Конечно же. Всегда была другая — эфемерная фигура, менявшая имена и лица. Иногда блондинка, иногда рыжая, неизменным оставалось одно — она была не Анна.
А потом Алексей уехал в Москву, получив престижную стажировку. Их пути разошлись на долгие годы. Анна вышла замуж за сокурсника Витю, родила дочь, Настю. Жизнь потекла ровным течением — без особых взлётов, но и без падений. Размеренно. Спокойно. Скучно.
Ей было двадцать семь, когда она случайно увидела Алексея в новостях. Он выиграл какое-то громкое дело, стал известен в юридических кругах. На экране — тот же насмешливый взгляд, чуть поблекший с годами.
В тот вечер она впервые поссорилась с мужем без причины. Просто так. Потому что смотрела на него и видела — не Алексей. Слишком простой. Слишком понятный. Слишком привычный.
Через два года они развелись. Витя плакал, просил остаться, говорил о дочери. Анна молчала, упаковывая вещи. Она думала о том, что пустота внутри стала слишком большой. Огромной, чтобы заполнить её обычной жизнью.
Были другие мужчины. Был второй брак — короткий, болезненный. А образ Алексея всё это время жил в ней, обрастая новыми гранями, становясь полнее, идеальнее с каждым днём. Она вспоминала его фразы, додумывала, чего не знала. Строила воздушные замки, в которых они всегда были вместе.
Ей было тридцать девять, когда Алексей снова появился в её жизни. Конференция по гражданскому праву, куда её отправили от фирмы. Кофе-брейк, гул голосов, и вдруг — его профиль в толпе.
Сердце остановилось, а затем забилось так, что стало больно дышать.
— Анна? Анечка? Неужели это ты?
Это казалось чудом. Все эти годы она ждала этой встречи. И вот — он смотрел на неё. И в его глазах было то самое выражение, которое она помнила.
— Алексей, — сказала она, чувствуя, как дрожат колени. — Сколько лет…
— Двадцать. Почти двадцать лет, — он взял её за руку. — И ты совсем не изменилась.
Они говорили три часа. Она рассказала о разводах. О дочери. О работе. Он слушал, кивал. Иногда задавал вопросы. Его жизнь казалась блестящей. Партнёр в крупной юридической фирме. Участие в громких процессах. Признание. Ни о жене, ни о семье он не упомянул.
Неделя спустя они ужинали в ресторане на Пятницкой. Месяц спустя она просыпалась в его постели. Через полгода она познакомила его со своей дочерью.
— Он такой, как я представляла, — сказала тогда Настя.
Анна не ответила. Потому что Настя была права — Алексей был именно таким, каким она его представляла все эти годы. Все эти бесконечно долгие годы, пока она ждала.
И когда он сделал ей предложение, она почувствовала, что жизнь наконец-то собирается в единое целое. Все кусочки мозаики нашли свои места. Все двери открылись. Все дороги привели её туда, куда она всегда стремилась — к нему.
— Я согласна, — сказала она, и слёзы текли по её лицу.
Это были слёзы счастья. Единственные слёзы счастья перед долгим потоком других слёз, о которых она тогда не знала.
Свадьбу сыграли в марте — тихую, почти камерную. Анна не хотела пышного торжества. Она надеялась, что теперь, когда они наконец вместе, будет только счастье. Неторопливое, глубокое. Которое она выстрадала за долгие двадцать лет.
Первые трещины появились через месяц.
В тот вечер она вернулась домой поздно — задержалась на работе. В прихожей их новой квартиры на Остоженке стояли чемоданы.
— Уезжаешь? — спросила она, замирая.
Алексей поднял глаза от ноутбука, сидя за столом в гостиной.
— Дело в Санкт-Петербурге. На неделю. Я говорил тебе еще вчера.
Она не помнила. Может, и говорил — мимоходом, между строк, так, чтобы потом можно было сказать: «Я же предупреждал».
— А почему не вместе?
Он посмотрел так, словно она сказала что-то безнадежно глупое.
— Аня, это работа. Не отпуск. Что бы ты там делала?
Когда за ним закрылась дверь, она села на диван, чувствуя странное опустошение. Всю жизнь она ждала, когда он будет принадлежать только ей. Теперь он был её мужем, но принадлежал по-прежнему кому-то другому — работе, клиентам, бесконечным делам.
Неделя растянулась на десять дней. Он не звонил сам — только отвечал на её звонки, коротко, сухо. А когда вернулся, от него пахло дорогим женским парфюмом.
— Что это? — спросила она, целуя его.
— Аня, — он отстранил её, устало. — Это просто духи секретарши. Ты же знаешь, как близко приходится работать.
Она знала. Она работала с юристами. Но отвратительное, удушающее чувство ревности уже поселилось в ней, и она ничего не могла с этим поделать.
Она старалась быть идеальной женой — готовила его любимые блюда, всегда была красиво одета, не донимала вопросами. Но чем больше она старалась, тем холоднее становился Алексей. Словно её попытки удержать его только отталкивали, раздражали.
— Ты мне не мать, — бросил он как-то, когда она напомнила, что ему нужно принять лекарство. — Не нужно опекать меня.
Свою ошибку она увидела ясно, когда к ним впервые приехала Настя. Дочери было теперь двадцать два, она училась на последнем курсе и готовилась к свадьбе с молодым врачом — робким, заботливым мальчиком, который носил ей кофе в постель и целовал руки.
Настя наблюдала за Алексеем всего день, а вечером, когда они остались одни, сказала:
— Мама, он совсем не такой, каким ты его описывала.
Анна промолчала, вслушиваясь в звук воды из ванной, где Алексей принимал душ.
— Он всегда такой… жестокий? — продолжила Настя.
— Он не жестокий, — покачала головой Анна. — Просто у него сложный период на работе.
— Он сказал, что Димка — мой жених — безнадежный лузер. Просто потому, что тот работает в обычной поликлинике. Это не жестокость?
Анна пожала плечами. В глубине души она знала — дочь права. Но признать это означало бы признать, что ошиблась. А как можно ошибиться в том, чего ждала всю жизнь?
Вскоре она забеременела. Алексей не обрадовался, наоборот, нахмурился.
— Сейчас? Тебе сорок два. Ты уверена, что это разумно?
Она была уверена. Больше всего на свете она мечтала о ребенке от него — завершающем элементе её многолетней фантазии. Их союз должен был быть скреплен новой жизнью.
Беременность далась нелегко. Она часто лежала в больнице на сохранении, а Алексей навещал её редко. Рядом были только мать, которая приезжала из родного города:
— Детка, — сказала как-то мать, сидя у её кровати. — Ты понимаешь, что он тебя не любит?
Анна отвернулась к стене. Слёзы жгли глаза, но она не могла позволить себе заплакать. Не из-за него.
— У него сложный характер. И много работы.
— Нет такой работы, которая мешала бы любить.
Когда родилась Полина — маленькая, с пушистыми темными волосами, так похожая на отца — Алексей провел в роддоме всего двадцать минут.
— Не могу долго, — сказал он, глядя на сверток в её руках. — Завтра слушания по делу Кравцова.
***
Полине было восемь месяцев, когда она впервые услышала, как Алексей кричит на неё — страшно, оглушительно, так, что девочка проснулась и заплакала.
— Не смей будить ребенка, — прошептала Анна.
— А ты не смей указывать мне, что делать в моем доме!
Вот тогда она впервые подумала, что, может быть, сделала ошибку. Но мысль эта была настолько болезненной, что она задвинула её подальше, спрятала так глубоко, как смогла.
Дни сливались в недели, недели в месяцы. У Полины резались зубки, она начала ходить, говорить. Настя родила сына, Анне пришло время возвращаться на работу. А холодность Алексея превратилась в откровенную неприязнь.
— Ты растолстела, — говорил он, глядя, как она одевается. — На кого ты стала похожа?
Она пыталась похудеть, изнуряя себя диетами. Покупала дорогие кремы, чтобы скрыть морщины, которых он не видел раньше. Ходила к психологу — тайком, чтобы не узнал.
— Почему вы с ним остаетесь? — спрашивал врач.
Она не находила ответа, который не звучал бы жалко.
Потому что я ждала его двадцать лет. Потому что мне страшно признать, что я ошиблась. Потому что я всё ещё надеюсь, что это временно.
Полине исполнилось два, когда Анна впервые ушла от него. Собрала вещи, забрала дочь и уехала к своей матери в родной город, в трехкомнатную квартиру, где выросла сама.
Но через неделю раздался звонок.
— Аня, — голос Алексея звучал непривычно мягко. — Прости меня. Я не знаю, что на меня нашло. Это работа, стресс. Я люблю тебя. Правда.
И она вернулась. Потому что хотела верить. Потому что всё ещё видела в нём того юношу из института, с насмешливыми глазами, который так блестяще говорил на лекциях.
История повторилась через полгода. А потом ещё раз.
Мать перестала разговаривать с ней после второго возвращения. Настя плакала в телефон:
— Мамочка, он же тебя уничтожает.
Анна знала, что дочь права. Но как объяснить, что она всё ещё надеется? Что ей кажется — если она будет достаточно терпеливой, достаточно любящей, то однажды он увидит, какой она на самом деле. И полюбит. Так, как она его любит.
Однажды, разбирая бумаги в его кабинете, она нашла письма. От женщины — какой-то Марины.
«Мой дорогой, — писала она, — я так скучаю. Скорее бы Анна опять уехала к матери со своим выводком…»
Она сидела на полу, перечитывая строчки, и чувствовала, как внутри что-то ломается.
«Скорее бы Анна опять уехала к матери…»
Значит, он ждал этого. Значит, её уходы были ему на руку.
Тогда она поняла: всё, что она строила, все эти годы — было самообманом.
Но уйти всё ещё не могла.
Письма Марины она нашла три дня назад, но не сказала Алексею. Ходила по квартире как тень, почти не спала. Вечером он вернулся поздно, налил себе виски, включил новости. Полина уже спала.
— Хочешь поговорить? — спросила Анна, остановившись в дверях.
— О чём? — он даже не повернул головы.
— О нас.
Алексей поморщился.
— Аня, я устал. Завтра, ладно?
Она подошла к креслу, в котором он сидел, но зацепила столик. Бокал с виски опрокинулся на белый ковер.
— Ты можешь хоть что-то делать правильно? — Алексей смотрел на расплывающееся пятно.
— Я уберу.
— Конечно, ты уберешь. Только это всё равно не поможет. Этот ковер стоил шестьдесят тысяч.
Анна посмотрела на мужа и вдруг почувствовала, как внутри что-то щелкнуло. В голове прояснилось.
— Почему с тобой невозможно жить по-человечески? — продолжал Алексей, отставляя телефон. — Твоя дочь постоянно закатывает истерики, ты неспособна поддержать элементарный порядок…
— Полина — наша дочь, — голос был чужим. Спокойным.
Он посмотрел на неё с таким презрением, что она физически почувствовала удар.
— Ты прекрасно знаешь, что я не хотел этого ребенка. Это было твоё решение.
— Иди к чёрту, — сказала она и сама удивилась своей смелости.
— Что?
— Я сказала: иди к чёрту, Алексей. К своей Марине, к работе, куда хочешь. Оставь нас в покое.
Она вышла из комнаты, дрожа. Закрыла дверь спальни и упала на кровать. Сердце колотилось так, что было больно дышать.
«Я правда его любила?» — подумала она. Закрыла глаза и представила его — молодого, с растрепанными волосами. А потом — нынешнего, с презрительной усмешкой.
Это были два разных человека.
Один — реальный, вечно усталый и злой.
Другой — выдуманный ею, собранный из обрывков впечатлений и собственных фантазий.
И внезапно её затрясло от злости. На себя — за то, что двадцать лет ждала. На него — за то, что оказался другим. Она уткнулась в подушку и разрыдалась — впервые за долгие месяцы.
Когда слезы кончились, пришла ясность. Она не любила этого человека. Никогда не любила. Она цеплялась за идею.
— Я ухожу, — прошептала Анна, утирая мокрое от слез лицо. — И на этот раз навсегда.
Она заснула, измученная, с твердым решением: утром собрать вещи и уехать. Проснулась от тихого стука в дверь. Полина, в пижаме с мишками, смотрела на неё сонными глазами.
— Мама, я замерзла. Можно к тебе?
Анна подняла дочь на кровать, укрыла. Алексей спал, отвернувшись к стене. Полина прижалась к матери.
«Какой же я была дурой», — подумала Анна. И почувствовала облегчение.
Дождь стучал по карнизу, когда Анна укладывала вещи в чемодан. Руки дрожали, но она не позволяла себе остановиться ни на секунду. Боялась, что передумает.
Алексей застал её в прихожей, уже одетую, с Полиной, сонно жмурящейся у двери.
— Куда это вы собрались? — спросил он, сжимая кулаки.
— К маме, — ответила Анна. — Насовсем.
Его лицо исказилось.
— Опять свои фокусы? Демонстрируешь характер? — он попытался улыбнуться, но вышла гримаса. — Ну поехали, проветришься. А через неделю вернешься, как обычно.
— Нет, Алеша, — она впервые за долгое время назвала его так. — Не вернусь.
Он словно не слышал.
— Я позвоню, когда ты успокоишься. Мне сейчас некогда разбираться с твоими истериками, у меня слушание через три часа.
Анну затрясло от злости.
— Мне плевать на твое слушание! — закричала она, чувствуя, как слезы брызнули из глаз. — Ты слышишь? Плевать! Двадцать лет своей жизни я потратила на тебя! Двадцать лет ждала, мечтала, а ты… ты просто поганый, бездушный…
Она осеклась, увидев испуг в глазах дочери. Взяла себя в руки.
— Прощай.
Такси уже ждало у подъезда.
— Аня, — он схватил её за руку. — Ты что, серьезно? Из-за какой-то глупой ссоры? Из-за ковра?
— Не из-за ковра, — она высвободила руку. — Из-за двадцати лет жизни.
***
Полина уснула, едва поезд тронулся. Анна смотрела в окно на проплывающие мимо поля и думала: что она чувствует? Боль? Облегчение? Все сразу.
Телефон завибрировал. Сообщение от Алексея: «Аня, давай поговорим. Я всё исправлю. Дай мне шанс».
Она хмыкнула. Третье такое сообщение за два часа. Его прежде не волновало, когда она уходила. А сейчас забеспокоился. Почему? Потому что впервые увидел в её глазах то, что напугало его — полное безразличие.
Анна удалила сообщение, а затем и номер из телефона. Ей стало легче — словно отрезала кусок старой жизни. Она закрыла глаза и проспала до самого приезда.
К вечеру они добрались до маминого дома. Полина сразу убежала в комнату, где бабушка заранее разложила игрушки, оставшиеся от Насти. А Анна сидела на кухне, бессмысленно глядя в одну точку.
— Ты как? — мама поставила перед ней чашку чая. Уже третью за вечер.
— Нормально.
— Врешь ведь.
Анна слабо улыбнулась. Мама всегда всё понимала.
— Я просто устала, мам. Представляешь, двадцать лет жизни потратила на этого человека.
Она замолчала. Ком в горле мешал говорить.
— Глупая я, да?
— Нет, милая, — мама погладила её по руке. — Ты просто слишком долго верила в сказку. Но теперь ты здесь. И у вас с Полиной все будет хорошо.
Через неделю Алексей приехал. Без предупреждения, с огромным букетом роз. Анна встретила его во дворе, не пригласив в дом. Он выглядел осунувшимся, под глазами залегли круги.
— Я скучаю, — сказал он. — Возвращайся.
— Нет.
— Почему?
— Потому что я больше не люблю тебя, Алексей. Если вообще когда-то любила.
— Из-за писем Марины? Это ничего не значит. Она просто…
— Дело не в ней. — Анна перебила его. — Дело во мне. Я придумала себе человека, которого никогда не существовало. А ты… ты совсем другой. И я тебя отпускаю. Отпусти и ты меня.
Он смотрел на неё так, будто видел впервые.
— Ты ведь вернешься, — сказал он наконец. — Как обычно.
— Нет, — покачала головой Анна. — Больше нет.
***
Настя приехала к ним через месяц — с мужем и сыном. Они гуляли по набережной.
— Ты как? — спросила Настя, разглядывая мать.
— Нормально. Работаю в конторе у Сергеича. Сняла квартиру недалеко отсюда. Полинка в садик ходит.
— А он?
— Развод подал. Сам. Даже хорошие алименты предложил.
— И как ты себя чувствуешь? — не отставала Настя.
Анна задумалась.
— Знаешь, — сказала она наконец, — какая я была глупая. Влюбилась в придуманного мною человека и ничего не видела рядом. Столько лет потеряла.
— Не потеряла, — возразила Настя. — У тебя Полинка. И мы с тобой. И ты сама. Еще столько всего впереди.
— Думаешь?
— Уверена, — Настя обняла её. — Я так рада, что ты ушла от него, мам. Давно пора было.
Анна улыбнулась. Может, и правда — еще не поздно начать сначала?