никитаГоворят, смех сквозь слезы – это по-нашему. Ну, про нас с Борисом это точно. Смеяться-то мы сейчас смеемся, конечно, а вот тогда… Готова была в крик зайти. Да что там в крик, в вой!
Хотела сапоги новые. Зима на носу, старые совсем того, разлезлись по швам, как моя нервная система в тот день. Не то чтобы я транжира какая, нет. Сапоги – вещь нужная, тем более, работа у меня на ногах целый день. Верчусь как белка в колесе в этом нашем магазине, чтоб на жизнь хватало, да еще и на сапоги вот. Думала, Боря зарплату принесет, вместе выберем, обновку справить.
Принес. Молча так на тумбочку положил, глаза отводит. Ну, думаю, настроение, что ли, не очень? Всякое бывает. Вечером, после ужина, говорю так ласково: «Борюш, а давай это… за сапогами съездим, пока размерчики есть. А то зима не за горами».
Он как-то замялся, в тарелку смотрит, вилкой ковыряет. «Галь, ну какие сейчас сапоги… Ты что?». Я аж обалдела. «В смысле, какие? Зимние! Носить которые! А в чем мне ходить-то, в валенках, что ли, на работу?».
Он вздохнул так тяжко, голову поднял, глаза виноватые-виноватые. «Галь… Ну, понимаешь… Зарплату-то я… маме отдал».
Тут я, признаться, сначала даже не поняла. Думала, ослышалась. Переспрашиваю: «Кому отдал? Маме? Зачем?».
Боря покраснел, заерзал на стуле. «Ну, как зачем… Ей же… нужнее. Лекарства, коммуналка… Пенсия у нее маленькая…».
Тут до меня, наконец, дошло. Как обухом по голове. Всю зарплату! Маме! А мы, значит, так, перебьемся? Я, значит, в развалюхах похожу, ничего страшного? И ведь не то чтобы мама его совсем бедствовала. Пенсия, да, не ахти, но у нее своя квартира, огород, куры там всякие. Не голодает явно.
И тут меня злость взяла, даже не злость, а какое-то… недоумение. Как так-то? Муж, вроде, а как ребенок маменькин. Всю получку – под мамино крылышко. А жена – куда денется.
В тумбочку нашу заглянула, где «семейный бюджет» по идее должен лежать. Пыль одна. И записка маленькая, кривым таким почерком, точно детским: «Маме на лекарства». И подпись – «Боренька». Чуть не заржала в голос. «Боренька»! Мужику под сорок лет, а он все «Боренька».
Схватила телефон, подруге Ленке звоню. Рассказала все, как есть. Ленка хохочет в трубку, аж задыхается. «Галь, ну ты даешь! Это ж надо такое придумать! Боря – маменькин сынок в квадрате! Ну ты хоть что-то с этим делать будешь? Или так и будешь в обносках ходить, а твой «Боренька» мамулю содержать?».
И Ленка как раз то слово «делать» так сказала, что оно у меня в голове засело. «Делать! Надо что-то делать, Галь!»
И правда, надо. Только скандалить сразу – не мой метод. Боря у меня мужик добрый, отзывчивый, только вот мама у него… особая. Зинаида Ивановна, дама с характером, привыкла, чтобы все плясали под ее дудку. И Боря, как старший сын, всегда был у нее на побегушках.
Нет, надо как-то хитрее, по-женски. Раз она у нас тут главная по финансам, ну и посмотрим, кто кого переиграет.
Решила я «игру» свою начать. Тихо, мирно, с улыбочкой. Чтобы Боря ничего не заподозрил, а Зинаида Ивановна … ну, пусть наблюдает.
На следующий день Боря зарплату принес – опять на тумбочку положил. Только я теперь умная стала, сразу взяла деньги – в свой кошелек, подальше. И вечером говорю так весело: «Борь, а давай-ка в магазин заедем. Мне кое-что для дома прикупить надо».
Боря удивился, но согласился. Приезжаем в магазин, а я там – ну, как оторвалась. Хожу, улыбаюсь, все подряд в корзину кидаю. Скатерть какую-то леопардовую – «Ой, смотри, Борь, какая красивая, нам как раз под люстру!». Поющую рыбу на стену – «Ой, глянь, какая прелесть, веселенькая такая, будет нам утром песни петь!». И самое главное – надувную утку гигантскую, желтую-желтую, во всю ванну. – «Ой, Борь, ну это просто необходимо! Для релаксации! После работы буду в ней плавать, как царица!».
Боря ходит рядом, глазами хлопает, слова сказать не может. А Зинаида Ивановна как раз к вечеру заглянула, «чайку попить». Увидела наши покупки – аж поперхнулась чаем. «Галь, это что такое? Куда деньги дели? На что потратили? У нас что, лишние что ли?».
Я ей так мило улыбаюсь: «Зинаида Ивановна, да какие лишние? Самые нужные! Это же все для дома, для уюта! Вот, утка – это вообще терапия! Надо тратить деньги, Зинаида Ивановна! А то залежатся! Говорят же, деньги должны работать!».
Зинаида Ивановна посмотрела на утку, потом на рыбу, потом на скатерть – и как-то сразу сдулась. Только буркнула под нос что-то про «деньги на ветер» и ушла, не допив чай. А Боря так и стоял с открытым ртом, смотрел на меня как на инопланетянку.
Я его за руку взяла, улыбнулась: «Ну что ты как не родной? Веселее надо быть! Жизнь короткая, а сапоги … сапоги потом купим. Главное – атмосфера в доме!».
Боря так ничего и не сказал, только головой покачал. А утку мы все-таки надули. В ванной. Она и правда гигантская оказалась. Вся ванна желтая от нее. Зато весело!
Дальше – больше. Решила я «тайного агента» подключить. Подругу Светку. Светка у нас актриса еще та. Умеет в любую роль вжиться. Позвонила ей, объяснила ситуацию. Светка сразу загорелась идеей. «Галь, говорит, не волнуйся, все сделаю в лучшем виде. Твоя Зинаида Ивановна мне все как на духу выложит».
Переодела Светка в костюм «социального работника». Строгая юбка, очки в роговой оправе, папка с бумагами. Пошла к Зинаиде Ивановне «по делу». Типа – перепись пенсионеров, льготы новые, социальная поддержка.
Зинаида Ивановна Светку на пороге встретила с недоверием, но в дом пустила. Куда денется, когда про «льготы» заговорили? Светка начала с общих вопросов, потом плавно так – про доходы, про расходы, про жизнь пенсионную. И невзначай так, между делом: «А вот вы говорите, пенсия маленькая. А как вы справляетесь? Может, помощь какая нужна?».
Зинаида Ивановна сразу завелась: «Какая помощь? Вы что! Я человек самостоятельный! Сама как-нибудь проживу! Да пенсия небольшая, но я не жалуюсь. Экономлю, коплю по тихоньку. На всякий случай… В жизни всякое бывает».
Светка глазками хлоп-хлоп: «Копите? Это как же? С такой-то пенсии?».
Зинаида Ивановна даже обиделась: «Ну и что пенсия? Зато огород свой есть! Куры несутся! Да и вообще… у меня еще дача есть! Правда, небольшая, так, домик садовый… два этажа… Ну и что? Зато воздух чистый!». И дальше понесла – про огурцы-помидоры, про клубнику крупную, про цветы редкие. В общем, расхвасталась так, что Светка еле успевала кивать головой.
Вечером Светка мне звонит, отчитывается. «Галь, говорит, твоя Зинаида Ивановна – кадр! Такую оперу устроила! И не бедствует совсем! И дача у нее – не «небольшая», а вполне себе трехэтажная избушка! И куры золотые, наверное, несутся! В общем, живет – не тужит!».
Я как услышала про «трехэтажную избушку», так у меня вообще все на месте встало. Вот тебе и «бедная пенсионерка»! Вот тебе и «на лекарства не хватает»! А Боря-то мой – душа добрая – ведется на эти слезливые песни.
Ну, думаю, пора и мне артиллерию подключать. И устроила я «конкурс жалости». Началось все с того, что я «заболела». Так, не то чтобы по-настоящему, а так, для виду. Голова болит, слабость, температура небольшая. На работу не пошла, лежу в постели, стону тихонько.
Боря вокруг меня крутится, чай с малиной носит, лекарства предлагает. «Галь, говорит, что с тобой? Совсем плохо? Может, врача вызвать?».
Я глаза закатываю, голову мотаю: «Не надо врача… Само пройдет… Просто слабость какая-то непонятная… Наверное, нервы… Ты же знаешь, работа у меня нервная… А еще … сапоги вот не куплены… Тоже переживаю… Как зиму ходить буду…». И так жалобно -жалобно вздыхаю.
Боря прямо растерялся. И тут как раз Зинаида Ивановна пришла на огонек. Увидела меня лежащую, сразу забеспокоилась. «Галя, что случилось? Ты чего лежишь? Заболела, что ли?».
Я ей еще жалобнее говорю: «Зинаида Ивановна, ой, плохо мне… Слабость жуть… Голова кружится… Прямо не знаю, что и делать…».
Зинаида Ивановна тоже вздохнула тяжко. «Эх, Галя, молодость – она не вечная. Вот и меня сегодня прихватило. Давление скачет, сердце колотится… Прямо жить не хочется…». И так же жалобно вздыхает.
Тут Боря как завертится между нами, как между двух огней. То мне чай несет, то маме валерьянки наливает. Я лежу – стону тихонько, она сидит – головой качает, жалуется на здоровье. И кто громче перестонет, кто жалобнее скажет – тот и внимания больше получает.
Боря так мечется, мечется, а я смотрю на это все и думаю: «Ну что за цирк? Два ребенка маленьких в песочнице ссорятся, кто первый куличик слепил». А тут две женщины взрослые, в болезни играют, внимание делят. Смешно и грешно одновременно.
Но игра есть игра. Раз уж начали, надо до конца довести.
И вот наступает кульминация нашего семейного «спектакля». Зинаида Ивановна, видимо, поняла, что ее влияние ослабевает, что я уже не так просто сдаюсь. Решила «тяжелую артиллерию» в ход пустить.
Приходит она как-то вечером – вся такая загадочная, грустная. Садится на стул, вздыхает тяжко. Боря вокруг нее бегает: «Мам, что с тобой? Ты что такая грустная? Опять давление?».
Зинаида Ивановна головой качает, слезу пускает – показушно так, театрально. «Ой, сынок, горе у меня, горе… Серьезно я заболела… совсем серьезно…».
Боря пугается не на шутку: «Мам, что такое? Что с тобой? Куда тебя везти? Какого врача звать?».
Зинаида Ивановна еще слезу пускает: «Да врачи тут не помогут… Нужна операция… дорогостоящая… за границей только делают… в Швейцарии… или в Израиле… там клиники хорошие… врачи опытные… а у нас что… у нас только калечат…». И как заголосит – прямо по всем правилам драмы.
Я сижу рядом, смотрю на это представление и думаю: «Ну и цирк с конями! Точно Швейцария ей понадобилась! Как же!». Но молчу, интересно же, чем все закончится.
Зинаида Ивановна продолжает голосить, руками машет, плачет – ну прямо трагедия в трех актах. И вдруг – бац! – падает в обморок! Прямо на пол – грохнулась как мешок с картошкой.
Боря как закричит: «Мама! Мама! Что с тобой?!». Начинает ее трясти, водичкой брызгать, суетиться вокруг. А Зинаида Ивановна лежит – не шевелится, глаза закрыты. «Все, думаю, доигралась бабушка. Переборщила с драмой».
И тут меня как прорвало. Надоело мне это все – цирк, фарс, игра в болезнь. Решила я ответить зеркально. Тоже «теряю сознание». Хватаюсь за сердце, стону, шатаюсь – и шмяк – рядом с Зинаидой Ивановной падаю. Тоже глаза закрываю, лежу тихонько.
Боря теперь мечется между двумя «больными». На одну брызгает, другую трясет. Кого первого спасать – не знает. Кричит, охает, бегает как угорелый.
И вот в самый разгар этого семейного безумия – дверь открывается, и на пороге появляется … кто бы вы думали? Светка! Моя подруга – «доктор»! Переодетая в белый халат, в смешной шапочке на бок, с огромными очками на носу и с чемоданчиком в руке. Комический образ – не передать словами!
Светка оглядывает картину – две женщины на полу, Боря вокруг них скачет. Потом так строго голосом говорит, с акцентом иностранным: «Так, что тут у нас происходит? Пациенты жалуются?».
Боря на нее смотрит как на спасителя: «Доктор! Доктор! Помогите! Маме плохо, жене плохо! Обе в обмороке!».
Светка подходит к Зинаиде Ивановне, щупает пульс, веки открывает. Потом ко мне подходит, тоже «осмотр» проводит. И вдруг – голосом торжественным так объявляет: «Диагноз ясен! У обеих пациенток – острый дефицит внимания! И избыток драматизма! Лечение – смехотерапия! И финансовая грамотность – для сына!». И достает из чемоданчика … бутылку шампанского и пачку конфет.
Боря опять в ступоре. Зинаида Ивановна потихоньку глаза открывает, Светку рассматривает с подозрением. А я уже не выдерживаю – хохочу в голос. Светка тоже смеется, Боря смотрит на нас как на сумасшедших.
Тут Светка достает из чемоданчика еще кое-что – шоколадку огромную, завернутую в яркую обертку. «А это, говорит, Зинаида Ивановна, ваше лекарство от нервов! Я случайно нашла в вашей сумке! Вы же нам говорили, что вам на лекарства не хватает! А тут целая шоколадная терапия!».
Зинаида Ивановна покраснела как рак, замолчала и больше уже ничего не говорила про свою «болезнь». Фальшивка разоблачилась комично и окончательно.
Боря, глядя на все это безобразие, наконец-то начал прозревать. Увидел весь фарс, всю абсурдность ситуации. И под влиянием «смехотерапии» и здравого смысла – решил взять семейный бюджет под свой контроль.
Вечером у нас был комический семейный ужин. Сидели все за столом – я, Боря, Зинаида Ивановна и Светка-«доктор». Смеялись над всем произошедшим, вспоминали «обмороки», «диагнозы», «шоколадную терапию». Зинаида Ивановна бурчала что-то недовольное, но в целом настроение было уже совсем другое – легкое, веселое.
Боря торжественно объявил, что теперь зарплату будет делить по-честному. Маме – разумную «пенсию» выделять, а остальное – в семью, на общие нужды. И первым делом – сапоги мне купить! И утку новую, если эта сдуется!
Зинаида Ивановна хоть и ворчала еще немного для виду, но в глубине души, мне кажется, даже немного гордилась моей «изобретательностью» и тем, что в семье теперь царит хоть и абсурдный, но мир и смех.
А после ужина, когда Зинаида Ивановна ушла, мы с Борей сели на кухне, чай пьем. Он мне так виновато улыбается: «Галь, ну я и дурак, а? Велся на мамин театр целый год! Как слепой котенок!».
Я его по щеке глажу: «Ничего, Боренька, прозрел же в конце концов. Главное – выводы сделал. И сапоги обещал купить!».
Он кивает головой серьезно: «Обещал! И куплю! И вообще… мы теперь с тобой сами хозяева своей жизни и своих денег!».
И мы с ним как засмеемся – от души, искренне, по-настоящему. А потом взяли этот «семейный бюджет» – те деньги, что Боря мне отдал на сапоги – и спрятали их … куда бы вы думали? В ту самую гигантскую надувную утку! Пусть полежит там, в безопасном месте, пока на сапоги копим. И пусть эта утка напоминает нам о том, что смех – лучшее лекарство от всех бед, даже от маменькиного влияния на семейный бюджет.