Солнечные лучи просачивались сквозь тюлевые занавески, расстилаясь прозрачными дорожками по кухонному столу. Я пригубила чай с лимоном — привычный ритуал субботнего утра. Игорь, мой муж, шуршал газетой в кресле, время от времени хмыкая в усы, когда натыкался на очередную новость о росте цен.
Телефон завибрировал неожиданно, будто вздрогнул. На экране высветилось имя, которое я не видела уже несколько месяцев — Людмила. Мы дружили с первого класса, но последние годы наше общение стало реже. Она вышла замуж, переехала в другой район, а потом родила двоих детей. Жизнь, как это часто бывает, развела нас по разным дорогам.
— Алло, Люда? — откликнулась я, невольно выпрямляясь на стуле.
— Галя… — голос на том конце дрожал. — Прости, что беспокою.
Что-то в её интонации заставило меня крепче сжать чашку. Сколько раз за тридцать лет нашей дружбы я слышала этот тон? Когда у неё умерла мама, когда она не поступила в институт, когда её бросил первый парень…
— Что случилось? — спросила я, уже заранее готовая помочь.
— У нас беда, Галочка. Серёжу сократили на работе. Два месяца без зарплаты… Детей кормить нечем. А теперь ещё и уведомление пришло — если в течение двух недель не погасим долг за квартиру, нас выселят. Восемьдесят тысяч… Я не знаю, где взять такие деньги.
Игорь, услышав наш разговор, отложил газету и поднял бровь. Он всегда был насторожен к чужим проблемам, особенно если они касались денег.
— А родственники? — осторожно спросила я.
— К кому я только не обращалась! — всхлипнула Людмила. — Все отворачиваются. Галя, ты моя последняя надежда. Клянусь, через два месяца верну всё до копейки. Серёже обещали новую работу, с хорошей зарплатой.
Я посмотрела на Игоря. Он едва заметно покачал головой. «Не давай», — прочитала я по его губам.
Но перед глазами вдруг возникла картинка из прошлого: зима 1998-го, я с маленьким Кирюшей на руках, уволена с завода, Игорь в больнице с воспалением лёгких. Именно Людмила тогда принесла пакеты с продуктами и деньги на лекарства.
— Хорошо, Люда, — сказала я, отворачиваясь от мужа. — Я переведу тебе деньги сегодня вечером. Только…
— Галочка! — её голос зазвенел от счастья. — Ты спасаешь нашу семью! Клянусь, как только Серёжа получит первую зарплату — сразу отдам. Не сомневайся даже!
Я помолчала секунду, глядя в окно. На карнизе сидела маленькая серая птичка, встрёпанная и доверчивая.
— Я верю тебе, Люда, — просто сказала я.
Когда разговор закончился, Игорь вздохнул:
— Не увидишь ты этих денег, Галя. Человек познаётся в беде — не своей, а твоей.
— Перестань, — отмахнулась я. — Людмила не такая. Мы с ней через столько прошли.
— Давно вы нормально общались? Года два? Три? Люди меняются, особенно когда дело касается денег.
— Она помогла мне, когда Кирюша болел, а тебя положили в больницу.
— Это было двадцать пять лет назад, — покачал головой Игорь.
Я не ответила. Вечером, сидя перед компьютером, я несколько минут смотрела на цифры на экране, прежде чем нажать кнопку «Перевести». Восемьдесят тысяч… Мы копили на ремонт в ванной. Но разве можно сравнивать плитку и чью-то крышу над головой?
Телефон тут же звякнул сообщением: «Галочка, ты ангел! Дай Бог тебе здоровья! Верну всё до копейки, обещаю! Ты спасла моих детей!»
Я улыбнулась. Хорошо, когда можешь помочь близкому человеку. Не зря говорят: отдай — и к тебе вернётся…
Странно, но в тот момент даже не закралось сомнение, что моя доброта обернётся против меня.
Трещина в доверии
Прошло три месяца. За окном сентябрь расплескал багряные краски, украсив липы под нашими окнами золотыми монетками. Я всегда любила эту пору — время подведения итогов, сбора урожая, неторопливых вечеров с чаем и яблочным пирогом.
Но осень, которая обычно приносила мне умиротворение, в этот раз оказалась тревожной. Наши с Людмилой разговоры стали странными, будто между нами протянулась невидимая струна, готовая лопнуть от малейшего прикосновения.
— Люд, извини, что спрашиваю, но как там с деньгами? — осторожно поинтересовалась я по телефону, стараясь, чтобы голос звучал как можно более непринужденно.
— Ой, Галочка, сейчас такая запарка! — затараторила она. — Серёжа устроился, но зарплату задерживают. Знаешь, как сейчас везде. Обещают со дня на день перевести. Как только получим — сразу отдам, ты же знаешь!
Я знала, что на самом деле не знаю. Интуиция шептала что-то тревожное, но я отмахивалась от неё, как от назойливой мухи. В конце концов, это Людмила — моя Людочка, с которой мы делили последний кусок хлеба в голодные студенческие годы.
Через две недели я позвонила снова.
— У Серёжи проблемы на новой работе, — вздыхала Людмила. — Начальник оказался таким жмотом! Представляешь, обещал одно, а на деле платит в два раза меньше! Но ты потерпи, хорошо? Скоро всё наладится.
Я терпела. Считала дни. Не хотела верить в то, что за красивыми словами подруги может скрываться ложь.
Однажды в воскресенье мы с Игорем пошли в торговый центр. Мне нужно было обновить гардероб — старое пальто совсем обтрепалось, а на новое пришлось забыть после того, как я одолжила деньги.
И вот, проходя мимо витрины дорогого ресторана, я замерла. За столиком у окна сидела Людмила. Она, запрокинув голову, заливисто смеялась. Рядом с ней — две незнакомые мне женщины. На столе — бутылка дорогого вина, изысканные закуски, десерты. А в руках у Людмилы — новенький телефон последней модели, который она крутила, демонстрируя подругам.
Я почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Игорь проследил за моим взглядом и тихо сжал мою руку.
— Пойдём, — шепнула я, отворачиваясь от витрины.
— Хочешь зайти к ней? — спросил он.
— Нет, — голос мой дрогнул. — Не сейчас.
Всю дорогу домой я молчала. В голове роились мысли: может, у них действительно всё наладилось? Может, это просто подруги угостили её в честь дня рождения? Может, телефон — подарок от свекрови? Я хваталась за любую соломинку, чтобы не признавать очевидного.
Через несколько дней раздался звонок от нашей общей знакомой Тамары.
— Галя, ты давно Людмилу видела? — спросила она каким-то странным голосом.
— Давненько, — уклончиво ответила я. — А что?
— Да так… — замялась Тамара. — Просто… В общем, мы вчера с девчонками сидели у Веры, и Людмила тоже была. И знаешь, она так странно о тебе отзывалась…
— В каком смысле? — я почувствовала, как похолодели пальцы.
— Ну… она сказала… — Тамара запнулась. — Не хочу сплетничать, но мне кажется, ты должна знать. Она сказала: «Ну что, Галька у нас богатая, пусть делится, не обеднеет». А потом рассказывала, как выпросила у тебя деньги. Хвасталась даже.
Я молчала, ошеломлённая. В груди будто разливался холод.
— Галя, ты там? — встревожилась Тамара.
— Да, — выдавила я. — Спасибо, что сказала.
Положив трубку, я долго сидела, глядя в одну точку. За окном шелестели листья, но их шёпот теперь казался насмешливым. «Ну что, Галька у нас богатая, пусть делится, не обеднеет».
Вечером, когда вернулся Игорь, я рассказала ему всё, что узнала.
— Я же говорил, — вздохнул он, но в его голосе не было торжества, только усталость. — Что будешь делать?
— Не знаю, — честно ответила я. — Но так оставлять это не собираюсь.
Той ночью я почти не спала. Перебирала в памяти каждый разговор с Людмилой за последние месяцы, каждое её слово, каждую отговорку. Как я могла быть такой слепой? Как позволила себя обмануть? И самое главное — что мне теперь делать?
Рассвет застал меня с открытыми глазами и твёрдым решением. Я больше не буду молча ждать. Я перестану быть удобной «богатой Галькой». Пора заканчивать этот спектакль.
Лицом к лицу
Я стояла перед дверью квартиры Людмилы, чувствуя, как телефон с сохраненной перепиской жжет ладонь. Внутри клокотала решимость, смешанная с горечью предательства. Три раза я уже набирала Людмиле и слышала лишь короткие гудки. Значит, придется говорить лично — глаза в глаза.
Нажала на звонок. Раз, другой. За дверью послышались шаги, затем тишина. Кто-то смотрел в глазок.
— Люда, открой, пожалуйста. Я знаю, что ты дома, — произнесла я ровным голосом.
Щелкнул замок. На пороге стояла Людмила — в домашнем халате, с безупречным макияжем и свежим маникюром. Никаких следов бедствующей женщины, которая три месяца назад со слезами умоляла о помощи.
— Галя? — она изобразила удивление, но глаза выдавали тревогу. — Что случилось? Почему не позвонила, что приедешь?
— Звонила. Трижды, — я смотрела ей прямо в глаза. — Ты не брала трубку.
Она отвела взгляд, нервно поправляя волосы.
— Да? Странно, не видела звонков… Ну проходи, раз уж приехала.
Я переступила порог, отмечая новые детали в квартире: стильные занавески, о которых она мечтала прошлой зимой, большой телевизор на стене, явно купленный недавно. В коридоре стояли детские велосипеды с бирками — еще не распакованные.
— Я пришла за своими деньгами, Люда, — сказала я без предисловий, когда мы оказались на кухне.
Людмила замерла у плиты, где собиралась ставить чайник. Затем медленно повернулась ко мне с каким-то новым выражением лица — смесью удивления и легкой насмешки.
— За какими деньгами, Галь? — она попыталась рассмеяться, но вышло фальшиво. — Ты же помогла мне тогда просто так, по-дружески. Разве не так?
Я разблокировала телефон и открыла нашу переписку.
— Вот здесь, — я показала экран, — ты пишешь: «Вернем всё до копейки, как только Серёжа получит первую зарплату». А здесь: «Еще пару недель, и рассчитаемся». И таких сообщений десятки.
Людмила дернула плечом.
— Ну мало ли что я написала. Ты же сама знаешь, как это бывает. Сказала, чтобы тебе спокойнее было. А вообще, между подругами разве принято так считаться?
Меня будто окатили ледяной водой. Я смотрела на женщину напротив и не узнавала человека, которого считала близким тридцать лет.
— А между подругами принято говорить за спиной: «Галька у нас богатая, пусть делится, не обеднеет»? — мой голос дрогнул от обиды.
Людмила вздрогнула и прищурилась.
— Кто тебе такое сказал?
— Не важно. Важно, что это правда, — я сделала шаг к ней. — Люда, я всегда думала, что настоящая дружба строится на честности. Я поверила тебе. Отдала деньги, которые мы с Игорем откладывали.
— И что теперь? — она вдруг стала агрессивной. — Будешь таскаться по судам, позориться из-за каких-то денег? Всем рассказывать, что подруга тебя обманула?
Я посмотрела ей в глаза и вдруг ощутила удивительное спокойствие. Впервые в жизни я почувствовала в себе силу — не физическую, а какую-то иную, внутреннюю.
— Если придется — да, буду, — произнесла я тихо, но твердо. — У меня есть переписка, где ты обещаешь вернуть долг. Есть свидетели, которые подтвердят, что это был именно долг, а не подарок. И я уверена, что суд встанет на мою сторону.
Людмила побледнела. В ее глазах мелькнул страх — настоящий, не наигранный.
— Ты… ты не сделаешь этого, — неуверенно произнесла она. — Мы же столько лет дружим.
— Именно поэтому я здесь, а не в суде, — ответила я. — Даю тебе шанс решить всё по-человечески.
Минуту на кухне висела звенящая тишина. Затем Людмила резко развернулась и вышла из кухни. Я слышала, как она открывает ящики в спальне, что-то бормоча под нос. Вернулась она с конвертом.
— Здесь пятьдесят тысяч, — бросила она, кидая конверт на стол. — Больше сейчас нет.
Я взяла конверт, пересчитала деньги. Действительно, пятьдесят. От общей суммы это было меньше половины, но начало.
— А остальные? — спросила я спокойно.
— Через неделю, — отрезала Людмила. — Только хватит этих визитов. Переведу на карту.
Я кивнула и направилась к выходу. У двери остановилась:
— Знаешь, Люда, не в деньгах дело. Я просто не понимаю, как ты могла…
— Уходи, — перебила она, отворачиваясь. Плечи её вдруг опустились, а голос стал глухим. — Просто уходи.
И я ушла, закрыв за собой дверь, которая, я точно знала, больше никогда для меня не откроется. Тридцать лет дружбы остались за этой дверью — перечеркнутые ложью, предательством и… 80 тысячами рублей.
А ведь совсем не в деньгах было дело.
Вкус свободы
Тяжелая дверь подъезда захлопнулась за спиной с глухим стуком. Я постояла минуту, прислонившись к стене, и наконец-то смогла вздохнуть полной грудью. Воздух пах мокрой листвой и почему-то яблоками — в соседнем дворе росла старая антоновка.
«Господи, как же легко», — промелькнула мысль.
Конверт с деньгами оттягивал карман куртки, но не это ощущение было главным. Я чувствовала странную пустоту внутри — не болезненную, а какую-то… правильную. Как бывает, когда вырвешь больной зуб, и вместо ожидаемой боли приходит облегчение.
До дома решила идти пешком. Хотелось привести мысли в порядок. Серое небо висело низко-низко, того и гляди заплачет дождем. Навстречу спешили люди с покупками, мамы тащили упирающихся детей из садика, старушки с авоськами семенили к подъездам.
А я шла медленно, даже нарочито медленно — впервые за долгое время никуда не торопясь. И с каждым шагом уходила не только от дома Людмилы, но и от себя прежней. От Гали, которая всю жизнь старалась быть удобной для других.
— Ты вечно на поводу у всех ходишь, — говорил Игорь.
Раньше я обижалась на эти слова. Теперь понимала — он был прав.
Дома муж встретил меня настороженным взглядом:
— Ну как?
Молча положила конверт на журнальный столик. Открыла. Купюры веером — ровненькие, хрустящие.
— Пятьдесят. Сказала, остальное через неделю переведет.
Игорь присвистнул:
— Надо же. А я думал…
— Я тоже.
Мы замолчали. Я стянула сапоги, прошлепала на кухню, включила чайник. Руки делали привычные движения, а в голове было пусто и звонко, как в церкви.
Игорь присел на табуретку, внимательно наблюдая за мной:
— Ты как? Нормально?
Я неожиданно фыркнула. Потом еще раз. А потом вдруг расхохоталась — громко, до слез, до икоты.
— Господи, Игорь! Ты бы видел ее квартиру! Новые шторы, плазма на стенке, детям велики еще в упаковке… А она мне про зарплату, которую не платят!
Смех перешел в икоту. Игорь протянул стакан воды:
— Пей давай. Полегчает.
Я отпила несколько глотков, утерла слезы:
— Знаешь, что самое дурацкое? Я не злюсь на нее. Вообще. Как будто… как будто камень с души упал. Я столько лет таскала эту дружбу как крест, понимаешь? А ее уже давно не было. Мы с ней последний раз когда нормально разговаривали? На Машкином юбилее? Два года назад? И о чем говорили — не помню…
Игорь подошел, обнял за плечи — крепко, по-медвежьи.
— Теперь знаешь, кто твои настоящие друзья. И нечего на чужих людей время тратить.
Я прислонилась к нему, закрыла глаза:
— Ты мой настоящий друг, Игореша. Всегда был.
На следующий день телефон пискнул сообщением: «Остальные деньги переведу завтра. Прости за всё. Людмила». С незнакомого номера — видимо, сменила симку. Отвечать не стала.
Когда через день на карту упали тридцать тысяч, я даже не почувствовала облегчения. Просто закрыла приложение банка и пошла готовить ужин.
Вечером мы с Игорем пили чай с вареньем. Телевизор бубнил что-то про погоду на завтра — обещали заморозки.
— Слушай, — я отставила чашку. — А давай на море рванем?
Игорь поперхнулся:
— Чего вдруг?
— А почему нет? В Сочи сейчас бархатный сезон. Туристов мало, вода еще теплая…
— А отпуск?
— У меня еще неделя за прошлый год осталась. А ты фрилансер, тебе вообще начальство не указ.
Муж смотрел на меня с легким подозрением:
— Гал, ты в порядке? Не заболела?
— В полном, — я улыбнулась. — Просто поняла, что нельзя всю жизнь оставлять на потом. Всё время откладываем на что-то важное — то на ремонт, то на машину, то еще на что… А жизнь идет. Мы когда последний раз на море были? На нашу десятую годовщину? Пятнадцать лет назад?
Игорь потер подбородок, усмехнулся:
— Логично. И деньги как раз есть…
— Вот! И билеты сейчас дешевле, и…
— Да уговорила, уговорила! Завтра закажем, послезавтра поедем. Возьми только мою синюю рубашку, ту, с корабликами.
…Море было серое и теплое, как парное молоко. Я сидела на мокром песке у самой кромки воды. Волны лизали пальцы ног, пена оседала на коже соляными узорами.
Игорь ушел за мороженым — я вдруг страшно захотела пломбир в вафельном стаканчике, как в детстве. Небо, затянутое легкой дымкой, постепенно расцвечивалось закатными красками. На горизонте еле заметной черточкой угадывался силуэт парохода.
Телефон я не взяла — впервые за много лет. Пусть мир подождет, пусть крутится без меня. Эти семь дней будут только моими. Нашими с Игорем.
В груди было легко и пусто, будто меня вычерпали до дна, а потом наполнили чем-то новым — тихим и светлым. Я смотрела на море и думала о том, как странно устроена жизнь. Иногда теряешь что-то, о чем жалеешь, а потом понимаешь: эта потеря была необходима, чтобы освободить место для чего-то более важного.
— Держи свой пломбир, — Игорь плюхнулся рядом на песок, протягивая вафельный стаканчик. — О чем задумалась?
Я улыбнулась, обхватила его лицо ладонями и поцеловала — как в юности, взахлеб, с привкусом мороженого на губах.
— О том, что я счастлива. По-настоящему. Прямо сейчас.
Мороженое таяло, стекая липкими каплями по пальцам. Море шуршало галькой у наших ног. А я вдруг со всей ясностью поняла — вот оно, счастье. Не в будущем, не в прошлом. Здесь. Сейчас. В этой соленой воде, в теплом песке, в глазах любимого человека. В том, чтобы наконец-то делать то, что хочешь. Не для кого-то — для себя.
И никакие деньги не стоят этого ощущения. Никакие фальшивые друзья. Вообще ничто на свете.
