никитаВремя всегда было главным врагом Виктора Алексеевича. Оно то неслось как бешеное, то тянулось бесконечной резиной, но никогда — никогда! — не совпадало с его собственным внутренним ритмом. Он родился не вовремя — в метель, застрявший между этажами лифт и руки неопытного фельдшера вместо врача. Не вовремя пошёл в школу — на год раньше сверстников из-за маминой прихоти. И теперь, в свои пятьдесят три, чувствовал, что живёт как-то невпопад с миром.
— Алексеич, ну ты чего копаешься? — прикрикнул Семён Геннадьевич, сосед по лестничной клетке, мужчина грузный, с выпирающим животом и странной привычкой растопыривать локти, словно разминаясь перед боксёрским поединком. — Я тя полчаса жду. Бензопила стынет!
— Иду-иду, — пробормотал Виктор, затягивая ремень потёртых джинсов. — Чего орать-то сразу.
Семён фыркнул и выкатился на площадку, продолжая бубнить что-то про «этих интеллигентов с их вечными копаниями». Виктор привычно пропустил это мимо ушей. За двадцать лет соседства можно было и привыкнуть к тому, что у Семёна два состояния — либо он бубнит, либо орёт. Третьего не дано.
Они выехали из города ровно в восемь — слишком поздно по мнению Семёна и слишком рано по внутренним часам Виктора. Дачный посёлок «Рассвет» встретил их пустыми улочками и сонной тишиной. Только пара старушек у магазина оживлённо спорили, размахивая клетчатыми сумками-тележками.
— Ты пилу-то хоть в руках держать умеешь? — Семён критически оглядел Виктора, когда они подъехали к его участку.
— А то ж, — неожиданно для себя самого ответил Виктор с какой-то залихватской ноткой. — Чай не барин.
Он и правда никогда в жизни не держал бензопилу, но отчего-то соврал. Что-то неуловимо изменилось в этот день — может, воздух был другим, может, свет падал иначе. Виктор чувствовал внутри странное шевеление, будто что-то просыпалось после долгой спячки.
Семёнова дача казалась нежилой, неуютной — сразу видно, что хозяин наезжает сюда только по делу. Ящики с инструментами громоздились у забора, недостроенная беседка зияла дырами в крыше, а в углу участка высилась древняя яблоня, раскидистая и, судя по всему, умирающая.
— Вот её и надо свалить, — Семён кивнул на яблоню. — Места только занимает. Плодов даёт — кот наплакал, да и те кислые. А на её месте баньку поставлю.
Виктор посмотрел на дерево и почувствовал необъяснимую тоску. Яблоня была старой, узловатой, с потрескавшейся корой, но в ней чувствовалась какая-то упрямая жизненная сила. Она напоминала его покойную бабку — такую же сухую, жилистую, словно вросшую в землю.
— Может, не стоит? — вырвалось у него.
— Чего? — Семён даже не понял сначала. — Яблоню-то? Ты что, блаженный? Она ж больная вся, того гляди сама рухнет.
— Да нет, я просто… — Виктор замялся, не зная, как объяснить своё иррациональное чувство. — Ладно, забудь.
Он взял бензопилу, тяжёлую и неуклюжую, и почувствовал, как что-то внутри него сопротивляется. Не хочет пилить эту яблоню. Просто не хочет и всё.
— Знаешь, Семён, — он поставил пилу на землю. — Я, пожалуй, пройдусь. Посмотрю окрестности. Давно здесь не был.
— Да ты что? — Семён вытаращил глаза. — Я ж тебя не на прогулку привёз!
— Я знаю, — спокойно ответил Виктор и сам удивился своему тону. — Но мне нужно пройтись. Я вернусь через час.
И он пошёл, не оглядываясь, слыша за спиной отборную ругань Семёна и нарастающий рёв заведённой пилы. Пусть сам пилит свою яблоню. У него, Виктора, сегодня другие планы.
Дачный посёлок «Рассвет» был похож на десятки таких же — кривые улочки, разномастные заборы, где-то кирпичные дома, а где-то разваливающиеся деревянные хибары. Виктор шёл, засунув руки в карманы, и с удивлением обнаруживал, что может просто так идти — без цели, без спешки, просто потому, что ему так захотелось.
Когда он вышел на берег небольшого пруда, то увидел женщину. Она сидела на старом деревянном мостке и, судя по всему, рисовала. Виктор остановился, не желая мешать, но что-то в её позе — расслабленной и одновременно сосредоточенной — привлекло его внимание.
— Здравствуйте, — сказал он, подходя ближе.
Она обернулась и посмотрела на него без удивления, словно ждала его появления.
— Здравствуйте, — ответила женщина, и голос у неё был низкий, с хрипотцой, как будто она недавно болела. — Вы местный?
— Нет, — Виктор покачал головой. — Я с соседом приехал, яблоню спиливать.
— И спилили? — в её глазах мелькнуло что-то, похожее на насмешку.
— Нет, — честно признался он. — Сбежал.
Она рассмеялась, и этот смех совершенно преобразил её лицо — из обычного, немолодого, с тонкими морщинками вокруг глаз, оно вдруг стало светящимся изнутри.
— Садитесь, — она похлопала ладонью по доскам мостка. — Раз уж вы сбежали, можно и посидеть.
Виктор сел рядом, чувствуя себя неловко, как подросток. Ему было пятьдесят три года, за плечами — развод, дочь-студентка в Праге, работа в издательстве, где его терпели только из-за феноменальной памяти и внимания к деталям, а в остальном считали «странным типом». А сейчас он сидел на мостке рядом с незнакомой женщиной и не знал, что сказать.
— Меня зовут Ольга, — представилась она, не отрывая взгляда от своего альбома. — Ольга Валерьевна. Можно просто Ольга.
— Виктор, — ответил он. — Виктор Алексеевич. Можно просто… Виктор Алексеевич.
Она снова рассмеялась, и он понял, что пошутил. Непреднамеренно, но всё же пошутил.
— Вы рисуете? — спросил Виктор, кивая на альбом.
— Пытаюсь, — она пожала плечами. — Раньше не получалось, а сейчас вдруг захотелось попробовать.
— И как, получается?
— Паршиво, — она протянула ему альбом. — Смотрите сами.
На листе расплывались неровные акварельные пятна — синие, зелёные, коричневые. Виктор не был специалистом в живописи, но даже ему было очевидно, что это работа дилетанта.
— Э-э-э… — протянул он, не зная, что сказать.
— Вот именно, — она забрала альбом. — «Э-э-э» — самая честная оценка.
— Но вы продолжаете, — заметил Виктор.
— Продолжаю, — кивнула Ольга. — Потому что мне нравится. Я всю жизнь боялась делать то, что плохо получается. А теперь вдруг поняла — какая разница? Главное, что мне это приносит удовольствие.
Виктор смотрел на воду и думал, что никогда, ни разу в жизни, не делал того, что приносит ему удовольствие, если это плохо получалось. Да что там — он и то, что хорошо получалось, делал неохотно, через силу, просто потому, что «надо».
— Я бы хотел научиться рисовать, — вдруг сказал он.
— Прямо сейчас? — она протянула ему кисть.
— Нет, я… — он запнулся. — Я не могу.
— Почему?
Это был простой вопрос, но Виктор не нашёл на него ответа. Почему он не может взять кисть и попробовать? Что его останавливает?
— Семён будет ругаться, — наконец нашёлся он. — Я обещал вернуться через час.
— А-а-а, — протянула она с пониманием. — Тогда конечно. Обещания нужно выполнять.
В её голосе не было насмешки, но Виктору всё равно стало стыдно. Он понял, что выглядит нелепо — взрослый мужчина, который боится гнева соседа.
— Знаете, — он решительно взял кисть. — Семён подождёт.
Когда Виктор вернулся на дачу Семёна, солнце уже клонилось к закату. Яблоня была спилена, распилена на части и сложена аккуратной поленницей. Сам хозяин сидел на крыльце и угрюмо потягивал пиво из банки.
— Явился — не запылился, — проворчал он. — Где тебя черти носили?
— Рисовал, — честно ответил Виктор и показал альбомный лист, где неровными мазками были изображены пруд, деревья и кусочек неба.
Семён уставился на него как на умалишённого.
— Ты чего, старый, совсем из ума выжил? — он покрутил пальцем у виска. — Я тебя работать привёз, а ты картинки малевал?
Виктор пожал плечами. Раньше такое замечание ввергло бы его в пучину стыда и самобичевания, но сейчас ему было… всё равно? Нет, не всё равно. Ему было хорошо. Он провёл прекрасный день, рисуя с Ольгой, слушая её истории о бывшем муже-дипломате, о сыне-врачебном светиле, о том, как она в пятьдесят лет бросила преподавание и занялась ландшафтным дизайном.
— Я заплачу тебе за день, — сказал Виктор. — Как договаривались.
— Да при чём тут деньги! — взорвался Семён. — Ты же обещал! Мы ж договаривались!
— Я виноват, — согласился Виктор. — И готов компенсировать. Но день был… важный.
— Важный, — передразнил Семён. — Для кого? Ладно, хрен с тобой. Поехали домой.
По дороге Семён бубнил, не переставая, но Виктор его не слушал. Он думал об Ольге, о том, что она пригласила его приехать на следующих выходных, и о том, что он согласился. Впервые за много лет его что-то по-настоящему заинтересовало. Впервые ему не хотелось возвращаться в свою квартиру, к недописанным статьям и непросмотренным фильмам.
Неделя тянулась бесконечно. Виктор ходил на работу, правил чужие тексты, пил кофе из автомата, отвечал на звонки дочери, но всё это казалось ему теперь каким-то ненастоящим, как будто он смотрел кино про чужую жизнь. Настоящим было только предвкушение субботы, когда он снова поедет в «Рассвет».
В пятницу вечером позвонила бывшая жена, Ирина.
— Я тут недалеко, — сказала она своим фирменным тоном «я делаю одолжение». — Зайду, занесу книги, которые ты просил.
У Виктора мелькнула мысль отказаться, но по старой привычке он согласился. Ирина пришла через полчаса — всё такая же стройная, подтянутая, с идеально уложенными волосами и маникюром цвета осенних листьев.
— У тебя всё по-прежнему, — констатировала она, оглядывая квартиру. — Всё тот же бардак в творческом беспорядке.
— Ага, — отозвался Виктор, принимая пакет с книгами. — Чай будешь?
— Буду, — она сняла пальто и прошла на кухню, уверенно, по-хозяйски. — Только заварю сама, а то ты всегда делаешь слишком слабый.
Виктор смотрел, как она хозяйничает на его кухне, и думал, что это когда-то было нормой их жизни — её вечное недовольство, её уверенность в том, что она знает лучше, как надо. Правильно заваривать чай, правильно складывать рубашки, правильно жить.
— Я тут встретила Людмилу Сергеевну, соседку твою, — Ирина поставила перед ним чашку. — Она говорит, ты куда-то уезжал на все выходные.
— Да, ездил за город, — ответил Виктор, удивляясь, что эта информация всё ещё циркулирует по каналам бывшей жены. — А что?
— Да ничего, — она пожала плечами. — Просто удивилась. Ты же обычно как сыч сидишь дома.
— Я меняюсь, — улыбнулся Виктор, сам не веря своим словам.
— В пятьдесят три? — Ирина фыркнула. — Ну-ну.
Её снисходительность, раньше такая привычная, сейчас вдруг показалась Виктору оскорбительной. Кем она себя возомнила? Мерилом всех вещей? Судьёй его жизни?
— В любом возрасте можно меняться, — сказал он, стараясь говорить спокойно. — Вот Ольга Валерьевна в пятьдесят начала рисовать и ландшафтным дизайном заниматься.
— Какая ещё Ольга Валерьевна? — Ирина изогнула бровь.
— Моя… — он запнулся. Кто она ему? — Знакомая. Познакомились недавно.
— А-а-а, — протянула Ирина и в её голосе появились знакомые нотки любопытства. — Теперь понятно, почему ты вдруг стал «меняться».
— Нет, ты не поняла…
— Да всё я поняла, — она отмахнулась. — И давно вы знакомы?
— Недавно, — повторил Виктор. — Это не то, что ты думаешь.
— А что я думаю? — она улыбнулась.
Виктор вдруг почувствовал усталость. Он не хотел этого разговора, не хотел объяснять Ирине, что с ним происходит, тем более что сам толком не понимал.
— Неважно, — сказал он. — Спасибо за книги. Ты торопишься?
Ирина удивлённо моргнула. Обычно их встречи длились гораздо дольше — она рассказывала о своей работе, о новом муже, о том, как «страшно выросла наша дочь», а Виктор слушал и кивал, изображая интерес. Но сегодня ему не хотелось этого ритуала.
— Да, вообще-то тороплюсь, — наконец сказала она, явно задетая. — У меня ещё дела.
Когда за ней закрылась дверь, Виктор почувствовал облегчение. И сразу же — укол совести. Ирина ничего плохого не сделала, просто пришла, как обычно. Это он изменился. И в то же время, он понимал, что не хочет возвращаться к прежним отношениям — формальным, пустым, основанным на привычке.
Он достал телефон и набрал номер, который Ольга записала на обороте его рисунка.
— Алло? — её голос звучал немного настороженно.
— Это Виктор, — сказал он. — Виктор Алексеевич. Тот, который рисовал на пруду.
— А, беглец! — в её голосе послышалась улыбка. — Я уж думала, вы не позвоните.
— Я хотел спросить… — он запнулся. — Завтра я приеду в «Рассвет». Можно мне снова прийти к вам? Порисовать?
Повисла пауза, и Виктор почувствовал, как сердце колотится где-то в горле. Если она откажет, что он будет делать? Зачем тогда ехать в этот дачный посёлок?
— Конечно, приезжайте, — наконец сказала Ольга. — Только не на час, а на весь день. И привезите что-нибудь к чаю. У меня ничего нет, кроме печенья.
— Хорошо, — Виктор облегчённо выдохнул. — Что вы любите?
— Что-нибудь необычное, — ответила она. — Удивите меня.
Электричка была полупустой — немногие дачники ехали за город в конце сентября. Виктор сидел у окна, прижимая к себе пакет с пирожными из французской кондитерской и альбом для акварели, купленный в художественном магазине. Всю дорогу он думал о том, что скажет Ольге, придумывал фразы, шутки, истории из своей жизни, которые могли бы её заинтересовать. А потом вдруг понял, что это глупо — готовиться к разговору, как к экзамену. Они просто посидят у пруда, порисуют, поговорят о чём-нибудь. Или не поговорят. И это тоже будет хорошо.
Когда он подходил к её дому — небольшому, но ухоженному, с аккуратной клумбой и резными наличниками — то увидел у ворот мужчину. Высокий, седоватый, в дорогом пальто, он что-то говорил Ольге, которая стояла на крыльце, скрестив руки на груди.
— …сколько можно уже! — долетели до Виктора обрывки фразы. — Почему ты всегда такая упрямая?
— Потому что я такая, — ответила Ольга спокойно. — И ты это знаешь.
Виктор остановился, не зная, что делать. Уйти? Но куда? Стоять и ждать, пока закончится разговор? Неловко. Подойти? Ещё хуже.
Ольга заметила его первой.
— А вот и мой учитель рисования! — она помахала рукой. — Заходите, Виктор Алексеевич, не стесняйтесь.
Мужчина обернулся и окинул Виктора недоумённым взглядом.
— Какой ещё учитель рисования? — спросил он у Ольги.
— Виктор Алексеевич, — она спустилась с крыльца и подошла к Виктору. — Мы познакомились на пруду. Он будет учить меня рисовать.
— Но ты же говорила…
— Я передумала, — она улыбнулась. — Познакомьтесь, это мой сын, Андрей.
Сын? Виктор с облегчением выдохнул, только сейчас поняв, что всё это время задерживал дыхание. Он протянул руку:
— Очень приятно.
Андрей пожал его руку, всё ещё глядя с недоумением.
— Взаимно, — сказал он. — Вы профессиональный художник?
— Нет, что вы, — Виктор едва не рассмеялся. — Я редактор в издательстве.
— Тогда почему…
— Андрей, — перебила Ольга, — мы с Виктором Алексеевичем договорились порисовать. Если ты не возражаешь, мы пойдём.
— Возражаю, — внезапно сказал Андрей. — Нам надо закончить разговор.
— Мы закончили, — отрезала Ольга. — Я не поеду с тобой в Москву. Я буду жить здесь. Точка.
— Мама, это же смешно! Зимой, одна, в дачном посёлке?
— Не одна, а с Мурзиком, — она кивнула на толстого рыжего кота, который вальяжно развалился на крыльце. — И многие здесь живут круглый год. Отопление у меня есть, провизию будут привозить. А что ещё нужно?
— Общение? Уход? Ты не молодеешь, мама!
— Вот спасибо, что напомнил, — она фыркнула. — А то я забыла.
Виктор переводил взгляд с матери на сына, чувствуя себя лишним в этом разговоре.
— Я, пожалуй, пойду, — пробормотал он. — Зайду попозже.
— Нет! — Ольга схватила его за руку. — Не уходите. Мой сын как раз уезжает, — она выразительно посмотрела на Андрея. — Правда?
Андрей вздохнул, покачал головой и вдруг рассмеялся — точно так же, как смеялась Ольга, с тем же изменением лица.
— Ну что с тобой делать, упрямая ты женщина, — он подошёл к ней и обнял. — Пообещай хотя бы, что будешь отвечать на звонки. И если что-то случится — сразу позвонишь.
— Обещаю, — она чмокнула его в щёку. — А теперь езжай. У тебя дежурство вечером.
Когда машина Андрея скрылась за поворотом, Ольга повернулась к Виктору:
— Извините за эту сцену. Мой сын считает, что в моём возрасте неприлично жить одной на даче.
— А сколько вам лет? — вырвалось у Виктора, и он тут же прикусил язык. — Простите, я не должен был…
— Шестьдесят один, — просто ответила она. — А вам?
— Пятьдесят три.
— Молодой человек, — она улыбнулась. — Что в пакете?
— Пирожные, — Виктор протянул ей свёрток. — Из французской кондитерской. И альбом новый.
— О, вы серьёзно настроены, — она заглянула в пакет. — Роскошные пирожные! Давайте сначала чай, а потом пойдём рисовать.
Они сидели на веранде, пили чай и говорили — неторопливо, с паузами, перескакивая с темы на тему. Виктор рассказал о своей работе, о дочери, о том, как когда-то мечтал стать археологом, но не сложилось. Ольга рассказала о своей жизни — о муже-дипломате, с которым объездила полмира, о том, как преподавала русский язык иностранцам, о своём увлечении садоводством.
— А почему вы решили остаться здесь на зиму? — спросил Виктор. — Разве не скучно?
— Может, и скучно, — она пожала плечами. — Но это моя скука. Понимаете?
И Виктор вдруг понял. Как будто услышал в её словах что-то очень важное, что всегда знал, но забыл.
— Понимаю, — сказал он. — Своя скука лучше чужого веселья.
— Вот именно, — она рассмеялась. — Только не говорите это моему сыну, а то он решит, что я на вас плохо влияю.
Они провели весь день на пруду — рисовали, разговаривали, молчали. К вечеру у Виктора замёрзли руки, но он не хотел уходить. Ему казалось, что как только он сядет в электричку и вернётся в город, всё это окажется сном.
— Вы замёрзли, — заметила Ольга. — Пойдёмте в дом.
— Мне пора, — сказал он, не двигаясь с места. — Последняя электричка через час.
— Она уже ушла, — Ольга посмотрела на часы. — Пять минут назад.
— Как? — Виктор вскочил. — Но ведь… я же не могу…
— Остаться здесь? — Ольга подняла бровь. — Почему нет? Дом большой, диван есть. Или вы меня боитесь?
Виктор растерянно улыбнулся. Не то чтобы он боялся её, скорее — самого себя. Этого нового Виктора, который вдруг начал делать неожиданные вещи.
— А ваш сын не будет против? — спросил он, понимая нелепость вопроса.
— При чём здесь мой сын? — она рассмеялась. — Мне шестьдесят один, а не шестнадцать. Идёмте, замёрзнете совсем.
В доме было тепло и пахло яблоками. Ольга зажгла камин — настоящий, с потрескивающими поленьями, а не газовую имитацию, как у большинства дачников. Виктор сидел в кресле, чувствуя странную смесь тревоги и умиротворения. Он не планировал оставаться, у него не было с собой ничего — ни зубной щётки, ни сменной одежды. Но уезжать не хотелось.
— Можно позвонить? — спросил он. — Нужно предупредить… — кого? У него не было никого, кто бы волновался, где он.
— Конечно, — Ольга кивнула и ушла на кухню.
Виктор достал телефон и набрал номер Семёна. Не потому, что тот будет беспокоиться, а просто… просто потому, что нужен был хоть кто-то, кто будет знать, где он.
— Да? — прогудел в трубке голос соседа.
— Семён, это Виктор, — сказал он. — Я в «Рассвете». Останусь тут до завтра.
— Чего? — Семён явно не понял. — Ты где?
— В дачном посёлке. Пропустил электричку.
— Так это… машину вызови. Или ко мне приезжай, я тебя заберу.
— Не надо, я останусь здесь.
— У кого? — в голосе Семёна появилось любопытство. — У своей художницы, что ли?
Виктор не ответил, чувствуя, как краснеет, словно мальчишка.
— Ну ты даёшь, старый! — расхохотался Семён. — А я-то думал, ты у нас тихоня-книжник! Давай, оттягивайся, а завтра расскажешь!
— Не буду я ничего рассказывать, — буркнул Виктор. — Я просто предупредил, что меня не будет.
— Да-да, конечно, — Семён всё ещё посмеивался. — Ладно, бывай.
Виктор нажал «отбой» и вздохнул. Он знал, что Семён всё неправильно понял, но объяснять что-либо не было сил.
Ольга вернулась с двумя бокалами и бутылкой:
— Вино будете? Домашнее, из чёрной смородины.
— Буду, — он неожиданно для себя согласился, хотя обычно не пил ничего крепче пива.
Вино оказалось терпким, чуть кисловатым, с ярким ягодным ароматом.
— Хорошее, — сказал Виктор, делая глоток.
— Сосед делает, — она кивнула. — Лидия Павловна, божий одуванчик, восемьдесят лет, а руки — как у молодой. И вино у неё всегда отличное.
Они сидели у камина, потягивали вино и разговаривали — о книгах, о фильмах, о том, как изменился мир за их жизнь, о странностях современной молодёжи.
— А помните, как мы боялись позвонить по телефону незнакомому человеку? — спросила Ольга. — Репетировали, что скажем, записывали на бумажку.
— А сейчас дети с трёх лет со смартфонами, — кивнул Виктор. — И звонить вообще не любят, только переписываются.
— Всё меняется, — философски заметила Ольга. — Только человеческая натура остаётся прежней. Все хотят одного и того же — любви, признания, безопасности.
— И свободы, — добавил Виктор. — Все хотят быть свободными.
— Но боятся, — она покачала головой. — Мы все рабы привычек, условностей, страхов. Даже я. Посмотрите, живу одна, делаю, что хочу, а всё равно — мнение сына для меня важно. Его одобрение.
— А я всю жизнь был рабом чужих мнений, — признался Виктор. — Сначала родителей, потом жены, начальства… Все знали лучше меня, как мне жить.
— И как вам это? — спросила Ольга, подливая вино.
— Паршиво, — он усмехнулся. — Но безопасно. Всегда есть на кого свалить вину, если что-то пойдёт не так.
— А сейчас?
— А сейчас… — он посмотрел на огонь в камине. — Сейчас я не знаю. Что-то изменилось. Может, я просто устал быть послушным?
— Или постарел достаточно, чтобы понять — жизнь слишком коротка для чужих сценариев.
Они говорили до глубокой ночи. Вино закончилось, огонь в камине превратился в тлеющие угли, а они всё говорили — о том, о чём Виктор не говорил ни с кем годами. О своих страхах, мечтах, о разочарованиях и надеждах.
Он заснул прямо в кресле, неудобно подвернув ноги, и проспал до утра без сновидений.
— Вставайте, соня, — Ольга тронула его за плечо. — Уже почти одиннадцать.
Виктор открыл глаза, не сразу понимая, где находится. Солнце заливало комнату тёплым светом, пахло кофе и яблочным пирогом. Ольга стояла рядом — в простом домашнем платье, с собранными в пучок волосами, без вчерашней помады.
— Ой, — он вскочил, чувствуя, как болит спина. — Я проспал.
— Ничего страшного, — она улыбнулась. — Завтрак на столе. Ванная там, — она кивнула на дверь. — Зубную щётку я положила новую, полотенце тоже.
— Вы всё предусмотрели, — пробормотал Виктор, смущаясь и одновременно восхищаясь её практичностью.
— Просто я часто принимаю гостей, — она пожала плечами. — Сын, невестка, внуки приезжают. Вечно что-нибудь забывают, так что у меня целый склад всего.
Завтрак был простым, но вкусным — сырники, домашнее варенье, кофе. Они ели в основном молча, только изредка перебрасываясь фразами о погоде, о планах на день. Неловкость, которую Виктор ожидал почувствовать, почему-то не возникла.
— Электричка в час дня, — сказала Ольга, когда они допили кофе. — Я провожу вас до станции.
— Спасибо, — Виктор кивнул, чувствуя укол разочарования. Ему не хотелось уезжать.
— Не за что, — она улыбнулась, и что-то в её улыбке подсказало ему, что она понимает его чувства. — Но вы же вернётесь? В следующие выходные?
— Если вы не против, — он почувствовал, как сердце забилось чаще.
— Я не против, — она собрала посуду со стола. — Только в следующий раз возьмите что-нибудь с собой. Зубную щётку, запасные носки, — она хитро глянула на него. — На случай, если опять пропустите электричку.
— Обязательно, — пообещал Виктор. И вдруг решился: — А можно вопрос?
— Конечно.
— Почему вы… почему вы пригласили меня тогда, на мостках? Вы ведь меня совсем не знали.
Ольга задумалась, склонив голову набок.
— Вы знаете, — медленно сказала она, — иногда просто чувствуешь, что человек… правильный. Что с ним будет хорошо и спокойно. Вот я и почувствовала.
— А если бы ошиблись?
— Тогда бы я взяла швабру и выгнала вас, — она рассмеялась. — Я вообще-то крепкая старушка, и швабру держу уверенно!
Виктор тоже засмеялся, представив эту сцену.
— Но вы не ошиблись, — сказал он.
— Нет, — Ольга покачала головой. — Не ошиблась.
По дороге на станцию они молчали. Виктор думал о том, что скажет на работе — ведь он не предупредил, что не придёт в понедельник. И о том, что в его квартире, наверное, тишина и пыль. И о том, что Ирина, узнав, где он провёл выходные, наверняка сделает какие-нибудь выводы. И о том, что Семён будет подмигивать и задавать неприличные вопросы.
И ему было всё равно.
— Вы очень задумчивы, — заметила Ольга, когда они уже подходили к станции.
— Просто… — он замялся. — Я не привык так. Срываться, не планировать, оставаться на ночь у незнакомых людей.
— И как вам это новое состояние?
— Странное, — честно ответил Виктор. — Но хорошее. Как будто я наконец-то совпал с собой. Понимаете?
— Понимаю, — она кивнула. — У меня было так же, когда я решила остаться здесь насовсем. Сначала страшно, а потом — как будто всю жизнь к этому шёл.
На платформе было немноголюдно — пара старичков с корзинами, молодая мама с ребёнком, несколько дачников. Электричка должна была прийти через пятнадцать минут.
— Что ж, — сказала Ольга, — до следующих выходных?
— До следующих выходных, — кивнул Виктор и неожиданно для себя взял её за руку. — Спасибо вам.
— За что? — она удивлённо подняла брови.
— За… — он не знал, как выразить всё то, что хотел сказать. — За несвоевременность.
Она улыбнулась — той особенной улыбкой, которая меняла всё её лицо, делая его моложе и светлее.
— Знаете что, Виктор Алексеевич, — сказала она, не отнимая руки. — По-моему, наша встреча случилась как раз вовремя.
И он понял, что она права. Может быть, впервые в жизни, всё произошло именно тогда, когда должно было произойти. Ни раньше, ни позже. Вовремя.
Электричка пришла точно по расписанию — стальное чудовище, грохочущее, дышащее теплом и запахом железа. Виктор сел у окна и смотрел, как Ольга стоит на платформе — прямая, с развевающимися на ветру волосами, похожая на фигурку из старого фильма. Она помахала рукой, когда поезд тронулся, и он помахал в ответ, хотя она уже вряд ли могла его видеть.
Всю дорогу до Москвы Виктор смотрел в окно и думал о том, что в пятьдесят три года его жизнь, кажется, только начинается. И что, возможно, самое интересное впереди. И что теперь он больше не боится несвоевременности.
В понедельник на работе, отвечая на вопрос начальницы, где он был, Виктор сказал просто:
— Я встретил женщину, которая научила меня рисовать.
И это была чистая правда.