никита— Ты зачем приехал? Чтобы снова всё разрушить? — Лидия Сергеевна даже не подняла глаз от грядки, где пропалывала морковь. Знакомый голос за спиной заставил её руки замереть над землёй, но она не обернулась.
— Лидочка, солнышко, я же не по своей воле… — голос Валентина звучал устало, почти жалобно. — Мне некуда больше идти.
— Ах, вот как? — она резко выпрямилась, отряхивая руки о старый передник. — Значит, вспомнил про меня, когда совсем худо стало? А когда ты с этой своей… как её там… Светкой штаны протирал, я тебе была нужна?
Валентин стоял у калитки с потрёпанным чемоданом в руке, будто нищий у церкви. Пять лет назад он ушёл из этого дома победителем, с гордо поднятой головой и словами о том, что наконец-то будет жить по-настоящему. А теперь вернулся — серый, осунувшийся, в мятой рубашке.
— Лида, я понимаю, что не имею права… но я больной. Серьёзно больной. Врачи говорят…
— Стоп! — она подняла руку. — Не надо мне про врачей. Помню, как ты «болел», когда с работы увольняться не хотел. Голова болела, спина болела, а на дачу к своей пассии ездить сил хватало.
— Это было другое, Лидочка. Тогда я был дурак, не понимал, что теряю. А сейчас… — он поставил чемодан на землю и сделал шаг к калитке. — Светка меня выгнала. Сказала, что больной мужик ей не нужен. Квартиру продала, деньги забрала. Я на улице остался.
Лидия Сергеевна хмыкнула и покачала головой:
— Ну да, конечно. На блюдечке с голубой каёмочкой тебе всё подавалось, а когда пришла пора отдавать — скатертью дорога. Справедливо получилось, между прочим.
— Лида, ну что ты как злая мегера! — в голосе Валентина прорезались нотки прежней наглости. — Я же не навсегда прошу, переночевать только. На ногах встану — сразу уйду.
— Мегера? — она сделала шаг к забору, и Валентин невольно отступил. — Это я мегера? А кто пять лет назад кричал, что я клуша серая, моль блеклая? Кто говорил, что с молодой женщиной почувствует себя человеком? Помнишь такие словечки?
— Лидочка, миленькая, я был не прав. Прости меня, родная. Я же понимаю теперь, что натворил. Ты у меня единственная была, настоящая…
— Ой, хватит мне мозги пудрить! — она махнула рукой. — Настоящая я стала, когда тебе податься больше некуда. А когда у тебя всё хорошо было, я что, ненастоящая была?
Валентин попытался улыбнуться своей прежней обаятельной улыбкой, но получилось жалко:
— Лида, я понимаю, что не имею права просить. Но мы же двадцать лет прожили вместе. Это же что-то значит?
— Значит, — она кивнула. — Значит, что двадцать лет я стирала твоё шмотье, готовила, убирала. А ты в итоге решил, что молоденькая лучше справится. Ну что, справилась твоя Светочка?
— Не надо так, Лидочка. Я же признаю, что был неправ. Я готов на коленях просить прощения…
— Да не надо мне твоих коленок! — она отвернулась к дому. — Стоишь тут с баулами, как цыган какой-то. Что соседи подумают?
Из-за забора высунулась седая голова Зинаиды Петровны:
— Лида, а что это у тебя тут за представление? — она смерила Валентина взглядом с головы до ног. — Ой, а это что, твой бывший? Тот самый, что с молоденькой убёг?
— Он самый, — буркнула Лидия Сергеевна. — Теперь вот вернулся. Говорит, больной он.
— Больной? — Зинаида Петровна прищурилась. — А что, молоденькая не захотела больного мужика лечить? Вот удивительно! Кто бы мог подумать!
Валентин покраснел:
— Зинаида Петровна, я вас прошу не вмешиваться в наши семейные дела…
— Какие ещё семейные дела? — та всплеснула руками. — Ты же семью пять лет назад бросил! За молодой юбкой побежал! А теперь что, семья опять объявилась?
— Зина, не надо, — тихо сказала Лидия Сергеевна. — Это моё дело.
— Лидочка, солнышко, — Валентин шагнул ближе к калитке. — Давай без свидетелей поговорим. Я объясню тебе всё…
— Объяснишь? — она повернулась к нему. — А что тут объяснять? Жил хорошо — забыл про меня. Стало плохо — вспомнил. Всё понятно.
Она пошла к дому, но у крыльца остановилась:
— Одну ночь. Но в доме не ночуешь. На веранде матрас постелю. И завтра утром — чтобы и духу твоего не было.
Валентин облегчённо вздохнул:
— Лидочка, родная, спасибо тебе! Я знал, что ты добрая…
— Я не добрая, — перебила она. — Я просто не хочу, чтобы ты тут под забором сдох. Совесть потом замучает.
Лидия Сергеевна принесла на веранду старый матрас и потрёпанное одеяло. Валентин сидел на ступеньках, держа в руках эмалированную кружку с чаем.
— Сахар не забыл, как любишь, — пробормотал он, глядя в кружку.
— Да ну тебя, — она поправила подушку на матрасе. — Не льсти. Сахар в сахарнице стоит, сам насыпал.
— Лида, а помнишь, как мы тут летними вечерами сидели? Ты вязала, я газету читал… Хорошо было.
— Было, — коротко ответила она. — Пока тебе молоденькая в голову не ударила.
Валентин поставил кружку на ступеньку и посмотрел на неё умоляющими глазами:
— Лидочка, а нельзя ли мне недельку побыть? Я себя плохо чувствую, а в больницу идти страшно. Вдруг там совсем плохие новости скажут…
— Нельзя, — твёрдо сказала она. — Договорились — одна ночь. У меня своя жизнь теперь есть.
— Какая жизнь? — он оглядел участок. — Всё то же самое. Огород, дом…
— А тебе какое дело, какая у меня жизнь? — в её голосе зазвучала сталь. — Ты от неё отказался пять лет назад. Тогда говорил, что скучно тебе со мной, что хочешь приключений. Получил приключения?
— Получил, — он тяжело вздохнул. — Дорого мне это счастье обошлось. Квартиру потерял, работу… Светка оказалась той ещё штучкой. Как только деньги закончились, сразу молодого любовника завела.
— Не рассказывай мне про твою Светку, — Лидия Сергеевна села на скамейку напротив. — Мне это неинтересно. И вообще, о чём ты думал? В пятьдесят семь лет за юбкой погнался, как мальчишка!
— Думал, что ещё не поздно пожить для себя, — он потёр лицо руками. — Дурак был, конечно. Но тогда казалось, что с тобой я уже всё в жизни видел. А тут такая красавица внимание обратила…
— Красавица, — она усмехнулась. — Конечно, красавица. За твои деньги любая красавицей станет. А потом, когда деньги кончились, красота тоже испарилась?
— Лида, ну зачем ты так? — он попытался взять её за руку, но она отдёрнула. — Я же понял свою ошибку. Раскаиваюсь искренне…
— Раскаиваешься, — она встала со скамейки. — А если бы у тебя всё хорошо сложилось с Светкой, тоже бы раскаивался? Или только когда припекло, совесть проснулась?
Валентин промолчал, и это было красноречивее любых слов.
— Вот именно, — кивнула Лидия Сергеевна. — Спать ложись. Завтра рано утром проводы.
— Лидочка, миленькая, — он встал и сделал шаг к ней. — А давай попробуем ещё раз? Я же понял теперь, что ты у меня одна настоящая была. Мы могли бы…
— Мы ничего не могли бы, — перебила она. — Поздно, Валя. Слишком поздно.
— Но почему? Мы же любили друг друга!
— Ты любил, — она остановилась в дверях. — А я, видимо, просто привыкла. Но привычка прошла. За пять лет без тебя я поняла, что жить можно и без этой любви.
Дверь за ней закрылась, оставив Валентина одного на веранде с кружкой остывшего чая.
Утром Лидия Сергеевна встала рано, как всегда. На кухне она обнаружила вымытую посуду и записку на столе: «Спасибо за ночлег. Не хотел тебя будить. Валя.»
— Хитрый, — пробормотала она, глядя в окно. На веранде никого не было, но чемодан стоял на прежнем месте.
Через полчаса Валентин появился с пакетом из магазина:
— Лидочка, родная, я кое-что к завтраку купил. Твои любимые сырки и хлеб свежий…
— Валентин, мы договаривались! — она преградила ему путь к двери. — Одна ночь, и точка!
— Лидочка, солнышко, я же понимаю, что злоупотребляю твоей добротой, — он поставил пакет на ступеньку. — Но я вчера в больницу звонил, к врачу записался. На послезавтра только место было. Дай мне ещё два дня, а?
— Нет! — она скрестила руки на груди. — Ты же обещал утром уйти!
— Лида, ну куда я пойду? У меня денег кот наплакал, на гостиницу не хватит…
— А это мои проблемы? — её голос стал жёстче. — Ты когда уходил, об этом не думал? Думал, что Светка до гробовой доски содержать будет?
— Я думал, что любит, — тихо сказал он. — Дурак был…
— Дурак, — согласилась Лидия Сергеевна. — Только это не моя вина. И исправлять твои ошибки я не обязана.
В этот момент через забор перелезла Зинаида Петровна:
— Лида, ну что, ещё не избавилась от нахлебника?
— Зинаида Петровна, — Валентин поднялся со ступеньки. — Какой я нахлебник? Я же продукты принёс…
— Ой, продукты! — та всплеснула руками. — На копейки накупил, а жить собрался! Лида, ты что, с ума сошла? Он же тебя когда-то бросил, как собаку!
— Зина, не вмешивайся, — устало сказала Лидия Сергеевна.
— Как не вмешиваться? — соседка подбоченилась. — Я же вижу, что он тебя опять вокруг пальца обводит! Вчера ночевать остался, сегодня ещё два дня просит… А завтра что, месяц будет нужен?
— Зинаида Петровна, я действительно болен, — Валентин попытался сыграть на жалости. — Мне обследование пройти надо…
— Больной? — Зина фыркнула. — А когда с молоденькой по ресторанам шлялся, тоже больной был? Или здоровье только тогда подвело, когда денежки кончились?
— Зина, хватит, — Лидия Сергеевна положила руку на плечо соседки. — Я сама разберусь.
— Лидочка, — Валентин подошёл ближе. — Ну дай мне шанс доказать, что я изменился. Я могу по дому помочь, огород вскопать…
— Огород мне Петровичи из соседнего дома вскопали, — сухо ответила она. — За бутылку водки и обед. Дёшево и сердито.
— Тогда что-то другое… Забор покрасить, крышу подлатать…
— Крышу мне в прошлом году сын соседки чинил. Руки у него золотые, и денег брал честно. А ты что умеешь, кроме как обещания давать?
Валентин растерялся:
— Лида, ну ты же понимаешь, что я не со зла тогда… Просто захотелось почувствовать себя молодым…
— За мой счёт захотелось, — она повернулась к нему спиной. — Пока я горбатилась на двух работах, чтобы кредит за квартиру гасить, ты себе молодость искал. Нашёл?
— Нашёл, — он опустил голову. — И потерял всё. Лида, я понимаю, что недостоин прощения, но…
— Наконец-то правду сказал, — встряла Зинаида Петровна. — Недостоин и точка. Лида, не размазывайся! Гони его подметёлкой!
— Зина, иди домой, — твёрдо сказала Лидия Сергеевна. — Это мои дела.
Соседка, покачав головой, ушла. Лидия повернулась к Валентину:
— До вечера. Вечером забираешь свой чемодан и уходишь. Окончательно.
— Лидочка, родная…
— И не «родная» мне! — вспыхнула она. — Родная я была, пока полезная была! А как стала обузой — сразу чужая стала!
Валентин хотел что-то возразить, но, увидев её лицо, промолчал.
К вечеру Валентин всё ещё сидел на веранде. Лидия Сергеевна вышла к нему с решительным видом:
— Валя, время. Собирайся.
— Лидочка, подожди, — он поднялся с матраса. — Я хочу тебе кое-что рассказать. О том, что я понял за эти годы…
— Не надо мне твоих откровений, — она подняла руку. — Всё, что нужно было понять, ты должен был понимать тогда, двадцать лет назад.
— Лида, я серьёзно болен! — вдруг выпалил он. — У меня рак! Врачи сказали… может, полгода осталось…
Она замерла, словно её ударили.
— Что ты сказал?
— Рак печени, — он увидел, что попал в цель, и продолжил. — Светка поэтому и бросила. Сказала, что не собирается нянчиться с умирающим. Лида, я не прошу тебя любить меня снова. Просто… не дай мне умереть одному, как собаке.
Лидия Сергеевна медленно опустилась на скамейку. Руки у неё затрясились.
— Рак, говоришь?
— Да, родная. Вот справка из больницы, — он достал из кармана мятый листочек. — Почитай сама.
Она взяла справку, но не стала читать. Долго смотрела на неё, потом подняла глаза:
— И сколько ты думаешь здесь пробыть? До самого конца?
— Лидочка, я понимаю, что это тяжело… Но мне больше некого просить. Детей у нас не было, родственников нет… Ты у меня одна осталась.
— Одна осталась, — повторила она тихо. — А где я была, когда тебе хорошо жилось? Где была, когда ты счастливый с молоденькой по городу гулял?
— Я был дурак, Лида! Слепой дурак! — он упал перед ней на колени. — Но теперь, когда смерть в глаза смотрит, понимаешь, что важно в жизни, а что фигня полная!
— Вставай, — холодно сказала она. — Не унижайся.
— Лидочка, родная, я готов на всё! Буду тебе как раб служить! Только не выгоняй…
— Валя, встань, говорю! — она резко поднялась со скамейки. — Противно смотреть!
Он поднялся, вытирая слёзы:
— Лида, ну что тебе стоит? У тебя дом большой, места хватит…
— Места хватит, — она отошла к двери. — А желания нет.
— Как нет? — он не поверил своим ушам. — Я же умираю!
— Умираешь, — кивнула она. — И что? Я должна бросить всё и ухаживать за тобой? Почему?
— Потому что мы муж и жена были!
— Были, — согласилась она. — До тех пор, пока ты не решил, что я тебе не нужна. Развод ты подавал, помнишь? Говорил, что хочешь свободы?
— Лида, ну это же были глупости! Я же не думал, что так обернётся!
— А я думала, — она повернулась к нему лицом. — Каждую ночь думала, когда ты к ней ездил. Думала, что буду делать, когда ты окончательно уйдёшь. И знаешь что? Оказалось, что ничего страшного. Жить можно. И даже лучше, чем с тобой.
— Не говори так! — он схватил её за руки. — Ты же добрая женщина! У тебя сердце есть!
— Есть, — она высвободила руки. — Только теперь я его берегу. Для тех, кто этого заслуживает.
— А я не заслуживаю? Даже сейчас, когда умираю?
— Нет, Валя. Не заслуживаешь.
Он отшатнулся, будто она его ударила:
— Лида, да что ты стала такая жестокая? Раньше ты комарика не могла обидеть!
— Раньше я была дурой, — спокойно ответила она. — Думала, что доброта — это когда всех жалеешь и всем помогаешь. А теперь понимаю: жалость — это не любовь. И помогать тому, кто тебя предал, — это не доброта, а глупость.
— Лида, но я же раскаиваюсь!
— Раскаиваешься, — она усмехнулась. — А если бы Светка тебя не бросила, тоже бы раскаивался? Или раскаяние только тогда приходит, когда деваться некуда?
Валентин промолчал.
— То-то же, — кивнула Лидия Сергеевна. — Валя, я тебе скажу честно: мне тебя не жалко. Совсем не жалко. Ты сам выбрал свою дорогу пять лет назад. Теперь иди по ней до конца.
— Но я же умираю! — крикнул он. — У меня рак!
— У всех нас рак, — устало сказала она. — Только у кого-то в печени, а у кого-то в душе. Мой рак ты мне пять лет назад устроил. И знаешь что? Я его вылечила. Сама. Без всяких врачей.
— Лида…
— Хватит, Валя. Забирай свой чемодан и уходи. И больше не приходи. Даже если будешь умирать прямо у моих ворот.
— Ты что, из камня сделана? — он смотрел на неё, не веря. — Где та Лида, которая птичек подбирала?
— Та Лида умерла, — ответила она. — В тот день, когда ты сказал, что я тебе надоела. Похоронил ты её сам, своими руками. А та, что сейчас стоит перед тобой — это уже другая женщина. И ты ей ничего не должен, как и она тебе.
Валентин взял чемодан и медленно пошёл к калитке. У ворот обернулся:
— Лида, а что если я правда умру?
— Умрёшь, — равнодушно ответила она. — Как и все. Только не здесь.
Лидия Сергеевна проводила взглядом сгорбленную фигуру бывшего мужа, пока он не скрылся за поворотом. Потом подняла с веранды матрас и одеяло.
Через забор перелезла Зинаида Петровна:
— Ну что, Лида, прогнала-таки?
— Прогнала, — коротко ответила она.
— И правильно сделала! — соседка плюхнулась на скамейку. — А то я уж думала, опять поведёшься на его сказки.
— Не поведусь, Зина. Больше никогда не поведусь.
— А что он тебе напоследок говорил? Видела, как убивался…
— Сказал, что умирает. Рак у него.
Зинаида Петровна присвистнула:
— Вот ведь судьба! А ты поверила?
— А какая разница? — Лидия села рядом с соседкой. — Умирает он или не умирает — это уже не мои проблемы.
— Лида, а тебе совсем не жалко его?
— Знаешь, Зина, — она задумчиво посмотрела на закат. — Жалко. Только не его жалко, а ту дуру, которой я была. Двадцать лет жизни на него потратила. Думала, что это любовь.
— А что же это было?
— Привычка, — Лидия вздохнула. — Глупая женская привычка всех жалеть и всех спасать. А от этой привычки, как от любой другой, можно избавиться.
— И не скучно тебе одной?
— Не скучно, — улыбнулась Лидия. — Знаешь, какая тишина в доме, когда никто не требует, не упрекает, не врёт? Это счастье, Зина. Настоящее счастье.
Зинаида Петровна покачала головой:
— Жёсткая ты стала, Лида.
— Не жёсткая, а умная. Наконец-то умная.
Соседка ушла, а Лидия Сергеевна ещё долго сидела на скамейке, слушая вечернюю тишину. Потом встала, зашла в дом и достала из шкафа коробку со старыми фотографиями.
Одну за другой она рассматривала снимки: вот их свадьба, вот первая квартира, вот отпуск на море… На всех фотографиях она улыбалась, а Валентин смотрел куда-то в сторону.
— Даже на фотографиях ты был не со мной, — тихо сказала она.
Лидия сложила фотографии обратно в коробку и отнесла её в сарай. Пусть лежат там. Может, когда-нибудь внуки найдут и посмеются над старомодными нарядами.
Вернувшись в дом, она поставила чайник и достала из холодильника кусок пирога, который испекла утром. Теперь его хватит на неделю — есть можно не спеша, с удовольствием.
За окном стемнело. Лидия Сергеевна включила настольную лампу, взяла спицы и начала вязать новый шарф. Розовый, красивый. Для себя.
А где-то в городе бродил по ночным улицам бывший муж с потрёпанным чемоданом, и это было уже совсем не её дело.
— Прошлое не стучится, — произнесла она вслух, повторяя слова, которые когда-то сказала Зина. — Оно вваливается с грязными ботинками.
Она улыбнулась и продолжила вязать. В доме было тепло и тихо. Как и должно быть.