никита— Ты что, совсем?! — Валентина швырнула бумаги на стол так, что они разлетелись по всей кухне. — Три года я маму под руки водила, лекарства покупала, а ты где была?
Светлана сидела напротив, медленно помешивая чай в стакане, будто ничего не произошло.
— Валь, ну что ты кричишь? Мама сама так решила.
— Сама?! — Валентина схватила одну из бумаг и потрясла ею перед носом сестры. — Завещание от прошлого месяца! Когда она уже еле соображала! И вдруг «сама решила» отдать тебе дачу!
— А что, по-твоему, я её заставляла? — Светлана наконец подняла глаза. В них не было ни капли вины, только спокойная уверенность. — Может, она просто видела, кто из нас действительно её любил.
Валентина почувствовала, как внутри всё переворачивается. Она потратила последние три года своей жизни на маму. Каждый день — больница, лекарства, уколы. Дочке говорила: «Потерпи, бабушка болеет». Мужу: «Не сегодня, надо к маме». А Светлана появлялась раз в месяц с букетиком и улыбочкой.
— Кто любил? — Валентина встала, опираясь руками о стол. — А кто каждую ночь вставал, когда ей плохо было? Кто пеленки стирал? Кто врачей водил?
— Валечка, милая, — Светлана вдруг заговорила тем тоном, каким обычно говорят с капризными детьми. — Мама всегда говорила, что ты слишком нервная. Может, она хотела, чтобы дача досталась тому, кто сможет о ней спокойно позаботиться?
— Позаботиться? — Валентина засмеялась, но смех вышел каким-то надломленным. — О шестисоточном участке с домиком? Или о том, что продавать его будешь?
Светлана поставила стакан и аккуратно вытерла губы салфеткой.
— Валь, дача — это не только участок. Там же сарай папин стоит, его инструменты. Мамины цветочки. Я думала, мы вместе будем туда ездить, как раньше.
— Как раньше? — Валентина почувствовала, что сейчас либо заплачет, либо что-то сломает. — Раньше ты появлялась там только когда картошку копать надо было! И то с нытьём!
— Ну что ты говоришь такое… — Светлана покачала головой. — Помнишь, как мы с мамой в прошлом году грядки делали? Она так радовалась.
Валентина уставилась на сестру. В прошлом году мама уже почти не вставала с кровати. Какие грядки?
— Света, ты там была один раз! Один чёртов раз! Принесла ей клубнику из магазина и сказала, что сама вырастила!
— Валь, зачем ты так? — Светлана встала и направилась к двери. — Я понимаю, ты расстроена. Но завещание уже оформлено. Мама была в здравом уме, нотариус подтвердил.
— Стой! — Валентина перегородила ей дорогу. — Какой нотариус? Тот, что у тебя под домом офис открыл?
— Валентина Петровна, не надо так. — Светлана вдруг перешла на официальный тон. — Мария Сергеевна — опытный специалист. Она всё правильно оформила.
— Мария Сергеевна? — Валентина почувствовала, как холод прошёл по спине. — А откуда ты её знаешь?
— Ну… мы же соседи. Часто встречаемся.
— Соседи… — Валентина медленно кивнула. — И когда мама к ней ходила? Я каждый день с ней была, но что-то не помню этой поездки.
Светлана замялась, потом махнула рукой.
— Валь, ну хватит уже! Документы оформлены, печати стоят. Что ты хочешь доказать?
— А то, что мама два месяца в больнице лежала! — Валентина повысила голос. — И с тех пор дома не была! Так когда она к твоей Марии Сергеевне ходила?
Лицо Светланы изменилось. Исчезла вся эта приторная мягкость, появилось что-то жёсткое.
— Хорошо, — сказала она тихо. — Хочешь правду? Мама попросила меня всё устроить. Сказала, что устала от твоих истерик. Что ты её изводишь постоянными проверками, лекарствами, врачами.
— Что?! — Валентина отступила, будто её ударили.
— Она сказала: «Света тихая, спокойная. Не будет меня дёргать по каждому поводу». Вот так, Валь. И я всё сделала, как мама просила.
Валентина смотрела на сестру и не узнавала её. Та же Света, которая в детстве бегала за ней хвостиком. Которая плакала, когда родители её ругали. Которая всегда была «младшенькой, беззащитной».
— Значит, мама тебе всё рассказала, — медленно произнесла Валентина. — А мне почему ничего не сказала?
— Наверное, боялась, что ты устроишь скандал. Как сейчас.
Валентина села обратно за стол. В голове было пусто и странно тихо.
— Хорошо, — сказала она. — Забирай дачу. Только скажи мне одно: когда ты это всё спланировала?
Светлана уже была у двери, но обернулась.
— О чём ты?
— О том, когда ты поняла, что мама умирает, и решила всё прибрать к рукам.
На этот раз Светлана не ответила. Просто открыла дверь и вышла.
Валентина осталась одна в кухне с разбросанными бумагами. За окном соседка Клавдия Семёновна развешивала бельё и то и дело поглядывала в её сторону.
Клавдия Семёновна не заставила себя ждать. Через полчаса она уже стояла на пороге с банкой варенья и сочувствующим выражением лица.
— Валечка, родная, я всё слышала. Окна-то открыты. — Она прошла на кухню, не дожидаясь приглашения. — Вот гадина! Извини, конечно, но сестра твоя — редкая стерва.
— Клавдия Семёновна, не надо, — Валентина машинально собирала бумаги со стола.
— Как не надо? Три года ты как каторжная пахала! А эта… — соседка презрительно поджала губы. — Помню, как она в прошлом месяце приезжала. На такси! Села в машину и поехала куда-то с твоей мамой. Я ещё удивилась — больная же совсем была.
Валентина замерла.
— В прошлом месяце? Мама тогда в реанимации лежала.
— Да ну? — Клавдия Семёновна нахмурилась. — Точно в реанимации? А я видела своими глазами. Твоя Света помогала ей в машину садиться. Правда, мама какая-то странная была. Молчала всё время, голову не поднимала.
— Может, вы ошиблись? Другая старушка была?
— Валь, я что, слепая? Твоя мама в том самом платье в горошек, что ты ей на день рождения дарила. И причёска та же — Света её в парикмахерскую водила недели за две до того.
Валентина медленно опустилась на стул. Мама лежала в больнице уже месяц. Она каждый день к ней ездила. Как Света могла…
— Клавдия Семёновна, а вы точно помните число?
— Конечно помню! Это же в день, когда у Петровых пожар был. Двадцать третье число. Я в окно смотрела на дым, а тут эта сцена.
Двадцать третье число. Валентина помнила этот день отлично. Мама была без сознания после операции, врачи даже не подпускали к ней. А завещание датировано именно двадцать третьим числом.
— Слушайте, — Валентина схватила соседку за руку. — А вы не помните, во сколько они уехали?
— Часов в одиннадцать утра. А вернулась Света одна, около двух дня. Тоже на такси.
Валентина почувствовала, как всё внутри сжимается в тугой узел. В одиннадцать утра двадцать третьего числа она сидела в больнице рядом с мамой, которая даже глаз не открывала. А в это время…
— Клавдия Семёновна, — тихо сказала она. — А как мама выглядела, когда садилась в машину?
— Ну… слабая очень. Света под руки её вела. И шарф большой на голове, почти всё лицо закрывал. Я ещё подумала — неужели выписали уже?
Валентина встала и подошла к окну. Напротив, в доме Светы, горел свет в окнах. Сестра, наверное, уже дома. Радуется своей победе.
— Клавдия Семёновна, — сказала она, не оборачиваясь. — А вы другим соседям рассказывали про то, что видели?
— Да нет, некогда было. А что?
Валентина обернулась. Впервые за весь день на её лице появилась улыбка. Но улыбка была какая-то неприятная.
— Ничего особенного. Просто интересно стало.
На следующий день Валентина отправилась к нотариусу. Мария Сергеевна оказалась молодой женщиной с накрашенными ногтями и приторной улыбкой.
— Валентина Петровна! — она вскочила из-за стола. — Соболезную вашей утрате. Светлана Петровна предупреждала, что вы можете прийти.
— Предупреждала? — Валентина села в кресло напротив. — И что именно говорила?
— Ну… что вы очень переживаете из-за завещания. Что вам кажется несправедливым такое решение матери.
— Мне кажется несправедливым другое, — Валентина достала из сумки справку из больницы. — Объясните, как моя мама могла прийти к вам двадцать третьего числа, если она в этот день была без сознания в реанимации?
Лицо нотариуса изменилось. Исчезла улыбка, появилась настороженность.
— Простите, но я не понимаю, о чём вы говорите.
— Вот справка из больницы. Вот печать. Мама поступила двадцать первого, выписана только двадцать восьмого. А завещание составлено двадцать третьего.
Мария Сергеевна взяла справку, внимательно изучила, потом открыла папку с документами.
— Валентина Петровна, возможно, произошла ошибка в датах. Бывает, что…
— Никакой ошибки нет. — Валентина наклонилась вперёд. — Скажите честно: вы видели мою маму в тот день?
— Конечно видела! Она приходила с вашей сестрой. Правда, была очень слабая, почти не говорила.
— Не говорила вообще или мало говорила?
— Ну… Светлана Петровна в основном отвечала за неё. Объясняла, что мать очень устала, что ей тяжело говорить.
— И вы не заметили ничего странного?
Мария Сергеевна замялась, потом вздохнула.
— Послушайте, завещание оформлено по всем правилам. Подпись поставлена, свидетели есть.
— Какие свидетели?
— Ну… моя помощница и ещё одна клиентка, которая случайно зашла.
— Случайно? — Валентина усмехнулась. — А фамилия этой случайной клиентки не Светлана ли Петровна?
Нотариус побледнела.
— Я… это другая Светлана. Светлана Викторовна.
— Покажите документы на свидетеля.
— Не могу. Это конфиденциальная информация.
Валентина встала.
— Хорошо. Тогда завтра придёт следователь. И он сможет посмотреть все ваши документы.
— Подождите! — Мария Сергеевна вскочила. — Не надо никого вызывать! Я скажу правду!
— Слушаю.
— Ваша сестра действительно привела старушку. Но она была… ну, не очень похожа на фотографию в паспорте. Светлана Петровна сказала, что мать сильно похудела и изменилась от болезни.
— И вы поверили?
— Подпись совпадала! Я сверяла с паспортом!
Валентина достала из сумки паспорт матери.
— Вот настоящий паспорт. А теперь покажите, с чего вы сверяли подпись.
Нотариус открыла ящик стола и достала другой паспорт. Валентина взяла его и сразу поняла: это подделка. Неплохая, но подделка.
— Знаете что, — сказала она спокойно. — Я всё-таки обращусь в полицию. А вы готовьтесь объяснять, как работаете с поддельными документами.
— Валентина Петровна, я не знала! Ваша сестра сказала, что паспорт восстанавливали, что печати новые!
— А зачем тогда старушку притащили? Для красоты?
Мария Сергеевна заплакала.
— Я думала, что всё честно! Светлана Петровна такая приятная женщина, мы с ней подружились. Она говорила, что вы очень агрессивная, что мать вас боится.
— Боится? — Валентина засмеялась. — Ещё что рассказывала?
— Что вы хотите сдать мать в дом престарелых. Что из-за вас она нервничает и болеет. И что завещание надо оформить тайно, чтобы вы не давили на неё.
Валентина слушала и удивлялась. Света всё продумала. Создала образ заботливой младшей дочери, которая спасает мать от тиранической старшей.
— Хорошо, — сказала она. — Кто была эта старушка, которую вы приняли за мою маму?
— Не знаю! Светлана Петровна сказала, что заберёт её сразу после процедуры. Я больше её не видела.
— А как она выглядела?
— Худенькая, в платочке. Молчаливая. Руки дрожали, когда подписывала.
Валентина поняла: Света нашла какую-то больную старушку, уговорила или заплатила ей. А может, та вообще не понимала, что подписывает.
— Последний вопрос, — сказала она. — Сколько вам заплатила сестра за эту услугу?
Мария Сергеевна всхлипнула.
— Десять тысяч. Сказала, что это за срочность и за молчание.
Валентина вернулась домой с твёрдым решением. Она позвонила в полицию, потом в прокуратуру. К вечеру у неё уже была назначена встреча со следователем на завтра.
Но Света опередила её.
— Валь, открой! — сестра барабанила в дверь. — Мне надо с тобой поговорить!
Валентина открыла. Света стояла на пороге с красными глазами и растрёпанными волосами.
— Ты что, совсем с ума сошла? — закричала она, проталкиваясь в прихожую. — Зачем ты к нотариусу ездила? Зачем людей пугаешь?
— А ты как узнала? — спокойно спросила Валентина.
— Мария Сергеевна позвонила! Рыдает в трубку, говорит, что ты её угрозами запугала!
— Угрозами? — Валентина усмехнулась. — Я ей просто правду рассказала. Про то, что мама в тот день в больнице лежала.
— Какая больница? — Света резко остановилась. — Мама была дома! Ты сама знаешь!
— Света, хватит врать. У меня все справки есть. И свидетель есть — Клавдия Семёновна видела, как ты с какой-то старушкой в такси ездила.
Лицо Светы изменилось. Она прошла в кухню, села за стол и закрыла лицо руками.
— Валь, ты не понимаешь, — заговорила она через некоторое время. — У меня такие долги… Кредит за квартиру, за машину. Дочка в институт поступает, деньги нужны.
— И что?
— Дача хоть что-то даст. Продам — расплачусь с долгами.
— А я что, не человек? — Валентина села напротив. — У меня тоже проблемы есть. Муж работу потерял, внук больной.
— Но ты же справляешься! — Света подняла голову. — У тебя всё всегда получается! А я… я не умею так, как ты.
— Зато умеешь обманывать.
Света замолчала, потом вдруг рассмеялась каким-то странным смехом.
— Знаешь, что самое смешное? Мама действительно хотела тебе дачу оставить. Говорила об этом постоянно. «Валя столько делает, Валя заслужила».
Валентина почувствовала, как что-то сжимается в груди.
— И что же тебя остановило?
— А то, что ты и так всё получишь! — Света вскочила. — Всю жизнь тебе всё доставалось! В школе ты отличница, в институт поступила, замуж удачно вышла. А я что? Двоечница, техникум, муж-алкоголик!
— При чём тут это?
— При том, что мне надоело быть второй! — Света начала ходить по кухне. — Мама тебя любила больше. Всегда! «Валя умная, Валя красивая, Валя помощница». А про меня: «Света дурочка, с неё что взять».
— Света, это же детские обиды…
— Детские? — Света остановилась и посмотрела на сестру. — А помнишь, как в школе меня били? А ты проходила мимо, делала вид, что не видишь?
— Я… я боялась, что и меня побьют.
— Вот именно! Ты всегда думала только о себе! А потом удивляешься, почему я тебя обманула.
Валентина молчала. Где-то в глубине души она понимала: Света не врёт. Она действительно всегда была первой, успешной, любимой. А младшая сестра — так, довесок.
— Хорошо, — сказала она наконец. — Допустим, ты права. Но зачем же маму позорить? Документы подделывать?
— Я не собиралась! — Света села обратно. — Сначала хотела честно с мамой поговорить. А потом она в больницу попала, без сознания. И я поняла — всё, время упущено.
— И решила взять силой.
— Не силой! Я же не убивала никого! Просто… воспользовалась ситуацией.
— А старушка кто была?
Света опустила голову.
— Соседка с пятого этажа. Тётя Зина. Пенсию пропила, голодает. Я ей пять тысяч дала, сказала — просто подпишешь бумагу, ничего страшного.
— И она поверила?
— А у неё выбор был? — Света подняла глаза. — Валь, я знаю, что плохо сделала. Но я не могу всё вернуть! Дача уже оформлена на меня, документы в Росреестре!
— Можешь. Напишешь отказ.
— А долги? А дочка?
— Света, — Валентина наклонилась к сестре. — Если ты сейчас не исправишь ситуацию, завтра приедет следователь. И тогда будет уже не отказ от наследства, а уголовное дело.
— Какое дело?
— Мошенничество. Подделка документов. Тебе светит условный срок как минимум.
Света побледнела.
— Ты… ты уже заявление подала?
— Пока нет. Но завтра подам, если ты не одумаешься.
— А если я откажусь от дачи… ты простишь меня?
Валентина долго смотрела на сестру. Потом тихо сказала:
— Прощение — это другой вопрос, Света. Сначала исправь то, что натворила.
Света кивнула, потом вдруг спросила:
— А знаешь, что мне больше всего жалко?
— Чего?
— Того, что теперь мы больше не сёстры. После всего этого мы просто чужие люди.
Валентина ничего не ответила. Потому что поняла: Света права. Что-то сломалось навсегда.
Через неделю документы были переоформлены. Света написала отказ от наследства, и дача официально перешла к Валентине. Мария Сергеевна под угрозой лишения лицензии оформила всё быстро и бесплатно.
Но торжества не получилось.
Валентина стояла у калитки дачи и смотрела на заросший участок. Сорняки по пояс, покосившийся сарай, облупившаяся краска на доме. Мамины цветы погибли ещё в прошлом году — некому было их поливать.
— Вот и твоя победа, — сказала она себе вслух.
За спиной скрипнула калитка. Валентина обернулась — шла Света с двумя сумками в руках.
— Привет, — сказала она неуверенно. — Я тётю Зину навестила. Принесла продуктов.
— Как она?
— Плохо. Всё спрашивает, не будет ли ей проблем из-за тех бумаг. Я сказала, что всё уладилось.
Они стояли молча, не зная, что сказать друг другу.
— Валь, — наконец заговорила Света. — Я квартиру продаю. Переезжаю к дочке в другой город.
— Зачем?
— А смысл здесь оставаться? — Света грустно улыбнулась. — Все соседи знают, что я мошенничала. Клавдия Семёновна уже половине двора рассказала.
— Она не злая. Просто любит поговорить.
— Знаю. — Света посмотрела на дом. — А помнишь, как мы с тобой здесь в детстве играли? Ты всегда была принцессой, а я — служанкой.
— Ты сама хотела быть служанкой.
— Хотела? — Света покачала головой. — Или просто привыкла, что мне достаются вторые роли?
Валентина не ответила. Она думала о том, что правда, наверное, где-то посередине. Света действительно всегда была в тени. Но и сама ничего не делала, чтобы это изменить.
— Слушай, — сказала она вдруг. — А может, не надо никуда уезжать?
— Что ты имеешь в виду?
— Дача большая. Можем пополам разделить. Ты половину дома возьмёшь, я — половину.
Света удивлённо посмотрела на сестру.
— Серьёзно?
— Серьёзно. Только с одним условием.
— Каким?
— Больше никогда не ври мне. Ни о чём. Даже по мелочам.
Света кивнула, потом вдруг заплакала.
— Валь, прости меня. Я такая дура…
— Хватит, — Валентина обняла сестру. — Давай просто попробуем начать сначала.
Они стояли посреди заросшего участка, две немолодые женщины, уставшие от жизни и от собственных ошибок. А вокруг шумели мамины яблони, которые почему-то выжили без всякого ухода.
— Знаешь, — сказала Света, вытирая слёзы. — Мама всегда говорила: «Что нас не убивает, то делает нас сильнее».
— Мама много чего говорила, — ответила Валентина. — Но одно точно знала: семья — это не наследство. Это то, что мы друг для друга делаем каждый день.
Света кивнула. Потом достала из сумки термос.
— Я чай принесла. Мамин любимый, с мятой. Может, попьём?
— Может, — согласилась Валентина.
И они пошли к дому, где их ждали мамины чашки, мамины цветочные занавески и мамина мудрость, которую им ещё предстояло понять.