никитаПавлик Самарин уже два года любил Ирку. Она была самой популярной девочкой в классе, абсолютно непреступной зеленоглазой бестией, которая сводила с ума не одного только Пашку. В тот день она вдруг предложила:
— А давайте на каток поедем?
Мальчишки разом радостно загудели – и Витька, сосед Павлика по парте, и Иванов с Рязановым сказали, что едут. Но Иркина подружка Люба запищала:
— Ой, вы что, я для катка легко одета, застужусь, мне нельзя!
Ирка скривила недовольную гримасу и сказала:
— А я что, одна поеду, мне одной с ними скучно. Маш, поехали с нами?
Машу обычно никуда не звали – знали, что она откажется, у нее было двое младших братьев, один из которых в сад ходил, и она вечно помогала с ним маме.
— Поехали, – внезапно для всех сказала Маша и посмотрела, почему-то, на Павлика.
Ехали в мерзлом троллейбусе. Ирка все время хохотала и хваталась за Павлика, когда троллейбус поворачивал, отчего его сердце наполнялось приятной негой. От остановки пошли вдоль магазина, где тянулся ряд киосков, а кое-где сидели частные продавцы, предлагая соленья, пуховые вещи и матрешек.
— Смотри, какая дама! – прыснула Ирка и указала на старушку в ярком зеленом пальто, которая торговала носками и варежками. У пальто был косматый облезлый воротник, словно снятый с дворовой собаки.
Засмотревшись на забавную старушку, Ирка чуть не упала, врезавшись в женщину с пакетами.
— Смотрите, куда идете! – зло крикнула она.
Женщина от столкновения выронила один пакет, и из него покатились на снег покупки – какие-то банки, хлеб, яблоки в сетке. Маша бросилась на помощь к женщине, собирая из снега банки с консервами. Никто не стал ее дожидаться, и Маше пришлось бежать за ними, чтобы догнать, но место в очереди за коньками ей придержали.
На стадионе было холодно, от мороза покалывало щеки.
— Блин, ну и холодрыга, окоченеть можно, а я перчатки дома забыла, – пожаловалась Ирка. – Мать у меня сигареты принялась искать, я подрапала поскорее.
— Ну, ты не одна такая – Машка вон тоже без варежек. А мы вообще всегда так ходим – не холодно же, — сказал Витька.
Это было правда – вся их компания не признавала перчатки и шарфы, а шапки зачастую носили на самой макушке, выставляя на мороз краснеющие на морозе уши. Сам Павлик уже к этому привык, но вот девчонки, похоже, и правда мерзли. Он повернулся к Маше: та стояла, пряча ладони в коротки рукавах, отчего ее локти торчали в стороны как крылья.
И тут Ирка схватила Павлика за руку и сказала:
— Грей меня!
Павлику показалось, что щеки у него стали пунцовыми, одна надежда, что от мороза все лицо красное, и Ирка ничего не заметит.
Тут на них налетел Иванов, сшиб их с ног, и Павлик больно ударился затылком. Ирка же засмеялась, взяла Иванова за руку и поехала дальше.
И тут на Павлика словно снизошло озарение – он вспомнил, как у остановки стояла бабушка и торговала носками и варежками. Денег у него было мало, а сколько варежки стоят, он не представлял, но все равно решил попробовать. Добежал дотуда быстро, минут за пять, больше переобувался, но вот бабушки там уже не было. Он принялся озираться – может, место перепутал? Но нет, вот оно, то самое, тут и ящики сложенные стоят, на которых она товар свой раскладывала. И тут в свете фонаря Павлик увидел приметное зеленое пальто с рыжим воротником и припустил следом.
— Бабушка, подождите, стойте!
Та и не думала останавливаться – то ли не слышала, то ли не поняла, что он это ей кричит. Но бежал Павлик быстро, так что в итоге догнал ее – шла старушка медленно, волоча за собой сумку на колесиках.
— Бабушка, это вы варежки продаете?
Она, наконец, остановилась.
— Мать честная, как перепугал меня! Да, я продаю. Ты чего такой заполошный?
— Бабушка, мне варежки нужны, срочно!
Она посмотрела на него с хитрым прищуром.
— Это для той вертихвостки, что ли?
Павлик удивился – и как она только запомнила их?
— Неважно, – гордо бросил он. – Скажите, сколько стоят?
Старушка пожевала губами, словно собиралась что-то сказать, но промолчала. Согнувшись над своей сумкой, она достала оттуда варежки – белые, с серебряными снежинками.
— Сто пятьдесят рублей.
— Чего дорого так? Это же грабеж!
— А ты как хотел – пуховые, ручная вышивка. Иностранцы, знаешь, как берут!
У Павлика было только сто сорок, а еще домой ехать. Ну ничего, пешком дойдет или зайцем на троллейбусе.
— А можно скидку десять рублей за то, что я вас сам нашел? – нагло поинтересовался он.
Старушка хмыкнула и спросила:
— На последние деньги, что ли? Не стоит она того… Ты бы лучше той, в курточке желтой подарил.
Павлик хотел сказать – не ваше дело! Но решил не лезть на рожон, а то не продаст еще варежки.
— Ладно, бери за сто, а то ведь пешком потом домой придется тащиться, а кралю твою другой провожать пойдет, – проницательно сказала она.
Павлик от радости готов был расцеловать эту чудесную старушку.
— Спасибо вам, спасибо огромное!
Он схватил варежки, отдал ей сотенную бумажку и помчался обратно. Ирка там уже вовсю с Ивановым за руку каталась и хохотала, Павлика аж злость взяла.
— Ирка! – закричал он. – Я тебе варежки принес!
Она посмотрела на него с насмешкой, но и с удивлением. Протянула покрасневшие от холода руки, взяла варежки. Они были такие пушистые, словно два маленьких облака, и Павлик ждал, что она скажет: «какие красивые, спасибо!», но она лишь хмыкнула, напялила их на руки и покатилась в самую гущу, хохоча и подначивая остальных:
— Ну, кто тут у нас главный фигурист?
Иванов прытко помчался следом, а Павлик споткнулся и чуть не упал, когда решил догнать их, хорошо, что Маша подала ему руку.
— Осторожней, Павлик.
И ту же отдернула ее, словно обожглась.
— Спасибо, – буркнул Павлик и вспомнил слова старушки, что лучше бы он эти варежки Маше отдал. Он ее никогда особо не рассматривал – Маша она и есть Маша, но сейчас, после слов старушки, почему-то присмотрелся.
Курточка у нее была куцая, в такой только осенью ходить, рукава короткие, и как ей не холодно? Почему-то вспомнилось, как в младших классах Машу дразнили «обноской», потому что ее мама на родительском собрании попросила, если у кого есть одежда ненужная, чтобы ей приносили, у нее четверо детей, и денег вечно не хватает. Сердобольные женщины принялись тащить пакеты с ненужным барахлом, и вручать его Маше. Вот с тех пор ее и звали «обноской». Потом, правда, прекратили – Маша была доброй и всем помогала: и дежурила за всех одна, стоило ее только попросить, и списывать домашку давала. Сам Павлик все девять лет у нее математику списывал – не то что сам решить не мог, просто лень было. Правда, так она и ходила в обносках — к девятому классу у нее еще двое младших братьев родились.
Когда оплаченный час подошел к концу, всей гурьбой они пошли в раздевалку – снимать коньки и надевать свою обувь. Павлик все думал: как бы так ухитриться и проводить Ирку до дома? Этот Иванов все время вокруг нее крутился, да и другие тоже не зевают. Но других Павлик еще как-то оттеснял от Ирки, а вот Иванов к ней словно прилип.
Когда они переобулись, Ирка сняла с себя подаренные варежки и бросила их в мусорку.
— Ты чего? – удивился Витя.
— Да Самарин же их у бабки той купил, а по ней сразу видно, что она нищета голимая, кошек, поди, еще дома держит, грязища там и антисанитария. Не хватило лишай какой подхватить.
Павлику стало так обидно, что даже в носу защипало – он эти деньги с обедов откладывал, а она…
— Если тебе не надо, можно я заберу?
Это Маша – шагнула вперед, лицо бледное, брови в одну линию.
— Да пожалуйста, – бросила Ирка.
Маша достала из мусорки варежки, отряхнула их аккуратно, словно чумазого котенка почистила. На Павлика она даже не смотрела, хотя он не отводил от нее удивленного взгляда – что-то было в этом лице, из-за чего на душе стало неспокойно.
Добежав до остановки, они запрыгнули в троллейбус, где Ирка опять всю дорогу хохотала, а Иванов так и норовил полапать ее, когда она, не удержавшись на повороте, начинала заваливаться в сторону. Пашка отвернулся к морозному окну, чтобы не видеть такого безобразия. Становилось понятно, что никуда он Ирку не проводит.
— А давайте в магазинчик зайдем, погреемся, – предложил Иванов.
Павлик знал, чем он предлагал греться, и хотел уже согласиться – может, хоть так получится отвлечь Иванова и проводить Ирку, но тут Маша сказала:
— Ребята, вы идите, а мне пора.
— Да ладно тебе, Смирнова, пошли с нами, – раздобрилась Ирка. – Шесть часов только.
— Мне в садик надо, за братом. Пока! – ответила Маша.
Она стояла в своей желтой курточке и прятала в коротких рукавах замерзшие ладошки. Рукавички, которые она вытащила их мусорки, торчали у нее из карманов.
— Погоди, Маш, – непонятно почему просипел Павлик. – Погоди, я провожу тебя.
Маша глянула на него такими глазами, какие бывают у сестренки Милы, когда она находит подарки под елкой.
Иванов присвистнул, а Ирка громко произнесла:
— А я думала, ты меня сегодня проводишь.
Павлик почувствовал, как во рту пересохло. Язык стал непослушным, а вдоль позвоночника пробежали мурашки. Он даже не оглянулся на Ирку – побоялся, что не сможет сопротивляться ее зеленым наглым глазам.
— Прости, не могу сегодня.
Он шагнул к Маше и протянул ей руку. Ее ладошка была маленькая и очень холодная.
— Обиделся, что ли, – неуверенно проговорила вслед Ирка. – Ну и иди! Меня Иванов проводит.
Иванов радостно хихикнул, а Павлик плотно сжал зубы и решил – ни за что не обернется! Он пока не понимал, что с ним такое случилось, но от Машиной холодной ладошки ему становилось гораздо теплее, чем от любых варежек.