— Может, все-таки тот диван, который мы в «Гранде» смотрели? Он и по цвету к обоям идеально подходит, и раскладывается удобно, — Марина мечтательно прикрыла глаза, помешивая сахар в чашке с чаем. Вечер пятницы опускался на их небольшую, но уютную съемную квартиру, а мысли витали уже там, в новой, почти достроенной ипотечной двушке, ради которой они оба трудились не покладая рук последние несколько лет. Кухня была наполнена ароматом свежезаваренного бергамота и чуть подгоревших гренок, которые Павел пытался приготовить «как в том модном кафе».
Павел улыбнулся, отрываясь от ноутбука, где уже битый час сравнивал цены на ламинат и читал отзывы о производителях плитки для ванной. Его лицо, обычно сосредоточенное и немного уставшее после рабочей недели, сейчас выражало то же приятное предвкушение, что и у жены.
— Тот, который почти как половина нашего ежемесячного платежа стоит? Марин, ну давай будем реалистами. Пока стяжку не сделаем и стены не выровняем, о диванах думать рановато. Но цвет я запомнил, да, красивый, серо-голубой. Такой, знаешь, спокойный, но с характером. Как ты.
Марина фыркнула, но в глазах блеснули смешинки. Она подошла к нему, обняла за плечи, заглядывая в экран.
— Ладно-ладно, уговорил, сначала ремонт. Но потом – диван! И шторы в тон. И большой пушистый ковер. Чтобы прямо утопать в нем босыми ногами.
Их идиллию прервал резкий телефонный звонок. Павел посмотрел на экран – Сергей. Младший брат.
— О, Серый звонит, — он провел пальцем по экрану. — Да, братишка, привет! Что нового?
Марина отошла к окну, наблюдая, как зажигаются огни в домах напротив. Разговоры Павла с братом редко бывали короткими. Сергей был полной противоположностью Павла: легкий на подъем, обожающий шумные компании и широкие жесты, он жил сегодняшним днем, редко задумываясь о будущем. Павел же, как старший, всегда чувствовал за него какую-то долю ответственности, хотя Сергей был уже давно взрослым мужчиной.
Выражение лица Павла постепенно менялось. Сначала удивление, потом широкая улыбка, потом снова что-то озадаченное, но в целом радостное.
— Да ты что?! Серьезно?! Вот это новость! Поздравляю, от души! … Ого, с размахом! Ну, молодцы! … Кредит? Ну, дело житейское, на такое событие можно… Да, конечно, заезжай, если что, поговорим… Все, давай, счастливо!
Павел положил телефон, и его буквально распирало от новостей.
— Мариш, ты представляешь, Серый женится! На той своей, на Анжелке! И свадьбу закатывают – ресторан снимут самый крутой в городе, лимузин, фотограф, платье у нее какое-то заоблачное! Говорит, кредит пришлось взять немаленький, но один раз живем!
Марина медленно повернулась от окна. Новость была неожиданной. Анжелу она видела пару раз – яркая, шумная девица, которая, как казалось Марине, больше интересовалась содержимым кошелька Сергея, чем им самим.
— Свадьба – это хорошо, конечно, — произнесла она осторожно. — А… кредит большой? Он справится? У него же работа… ну, не самая стабильная.
Павел отмахнулся.
— Да ладно тебе, Марин, не начинай. Справится, куда он денется. Главное – событие какое! Брат женится! Надо будет подарок хороший придумать.
Месяца через полтора после той самой «шикарной» свадьбы, фотографии с которой Сергей щедро постил во всех соцсетях, раздался еще один звонок. На этот раз голос у Сергея в трубке был совсем не радостный. Его сократили. Фирма, где он работал менеджером по продажам, внезапно обанкротилась. И вот он, молодожен, с кредитом на шее и без работы.
— Паш, выручай, — голос брата звучал жалобно. — За квартиру платить надо, Анжелка пилит, а тут еще этот кредит… До зарплаты бы перехватить тысяч двадцать, я как устроюсь – сразу отдам.
Павел, конечно, не отказал. «Брат же, как иначе», — подумал он, переводя деньги со своей карты. Марине он решил пока ничего не говорить. Зачем расстраивать? Сергей же вот-вот найдет новую работу, он парень пробивной. Отдаст быстро.
Но «быстро» не получилось. Прошел месяц, потом другой. Сергей работу не находил. Вернее, он говорил, что активно ищет, ходит по собеседованиям, но «кризис, сам понимаешь, везде сокращения». А просьбы о «перехватить до получки» стали регулярными. Павел давал. Иногда по десять тысяч, иногда по пятнадцать. Он старался делать это так, чтобы Марина не заметила. Урезал свои личные расходы, отказывался от обедов с коллегами, перестал покупать книги, которые любил.
Марина, однако, была не из тех, кого можно долго водить за нос. Она заметила, что денег в их общем бюджете стало ощутимо меньше. Запланированную покупку нового перфоратора для ремонта пришлось отложить. На продукты стало уходить больше, потому что Павел почему-то перестал покупать привычные, чуть более дорогие, но качественные вещи, заменяя их дешевыми аналогами.
— Паш, что-то происходит? — спросила она однажды вечером, когда они сидели за ужином, состоявшим из гречки и куриных котлет сомнительного качества. — Мы почему-то стали сильно экономить. С ипотекой все в порядке? Тебе зарплату не урезали?
Павел поморщился от котлеты, но постарался сохранить невозмутимый вид. — Да нет, все нормально. Просто… решил немного подкопить. На ремонт же много уйдет.
— Подкопить? — Марина удивленно подняла бровь. — Странный способ копить, отказывая себе в необходимом. Ты от меня что-то скрываешь?
Он вздохнул. Скрывать дальше было глупо и как-то… не по-мужски.
— Ладно, Марин, только не кипятись. Я тут Сереге немного помогаю. У него же проблемы с работой, помнишь? Ну, вот пока он не устроится…
Марина отложила вилку. Её лицо стало серьезным.
— Немного – это сколько? И как давно это «немного» продолжается?
Павел замялся.
— Ну… пару месяцев. Так, по мелочи. Десять-пятнадцать тысяч… Он же брат, Марин. Не могу же я его бросить в такой ситуации. Он обещал, как только найдет работу – все вернет. Это временно.
Марина молчала несколько секунд, глядя на мужа. В её глазах читалось смешанное чувство: и понимание, и досада, и какая-то неясная, но отчетливая тревога. — Я понимаю, что он твой брат, Паш. И помочь в беде – это правильно. Но у нас ипотека, которую нужно платить каждый месяц. У нас ремонт, который сам себя не сделает. Мы не можем себе позволить содержать еще одного взрослого человека, у которого, к тому же, теперь есть своя семья. Он должен сам шевелиться.
— Да шевелится он, шевелится! — чуть раздраженно ответил Павел. — Просто сейчас время такое… сложное. Не переживай, все наладится. Это же не навсегда. Главное, чтобы он на ноги встал.
Марина вздохнула, но спорить дальше не стала. В глубине души она понимала его желание помочь брату. Но тревожный червячок уже поселился внутри. Она слишком хорошо знала Сергея и его отношение к «трудностям». И почему-то ей совсем не верилось, что это «временно».
Прошло еще три месяца. Осень сменилась промозглой, серой зимой, которая, казалось, поселилась не только за окном, но и в их квартире. Мечты о серо-голубом диване и пушистом ковре покрылись толстым слоем пыли неопределенности. Ремонт в новой квартире стоял на мертвой точке – денег едва хватало на ипотеку и самые необходимые нужды. Запланированный отпуск на море, который они обсуждали еще летом, был безжалостно вычеркнут из планов. Марина все чаще ловила себя на том, что со злостью смотрит на глянцевые журналы с интерьерами, которые раньше приносили ей столько радости.
Сергей работу так и не нашел. Его «активные поиски» превратились в вялые отговорки и жалобы на «несправедливость жизни» и «отсутствие нормальных вакансий для честного человека». Павел же, словно попав в какой-то порочный круг, продолжал финансово поддерживать брата. Суммы становились все значительнее. «Анжелке на сапоги зимние, а то ей ходить не в чем», «на лекарства тещи брата, прихворала», «срочно нужно за коммуналку их заплатить». Каждый раз Павел находил какое-то объяснение, каждый раз обещал, что это «уж точно в последний раз».
Марина перестала верить этим обещаниям. Раздражение, поначалу копившееся где-то глубоко внутри, теперь все чаще выплескивалось наружу. Их вечера перестали быть уютными. Вместо обсуждения планов на будущее – напряженное молчание или короткие, колкие перепалки.
— Опять макароны? — Павел без особого энтузиазма ковырнул вилкой в тарелке. — Марин, ну может, хоть курицу какую-нибудь приготовила бы?
— Какую курицу, Паш? — резко ответила Марина, не отрываясь от мытья посуды. Её спина была напряжена. — Ты забыл, что отдал «немного» денег брату на его «неотложные нужды»? У нас до зарплаты осталось столько, что на макароны и сосиски по акции – это уже праздник. Или ты предлагаешь мне из воздуха мясо наколдовать?
Павел виновато опустил глаза. Он знал, что она права. Но признать это вслух, признать, что он ставит нужды брата выше нужд собственной семьи, он не мог. Или не хотел.
— Ну не начинай опять, Марин. Я же объяснял, у Сереги действительно сложная ситуация. Он… он старается.
— Старается? — Марина с силой поставила тарелку на сушилку. — Три месяца он «старается»! Знаешь, кто действительно старается? Мы с тобой! Стараемся не вылететь в трубу с этой ипотекой, стараемся хоть как-то прожить на оставшиеся крохи! А твой брат прекрасно устроился у тебя на шее и свесил ножки!
— Это не так! — Павел повысил голос, пытаясь защитить брата, а может, и самого себя от её справедливых упреков. — Ты просто не понимаешь! Он в отчаянии! Ему нужна поддержка!
— Поддержка – это одно, Паша! А полное содержание взрослого лба, который палец о палец не ударит, чтобы найти работу, – это совсем другое! Он же даже не пытается! Сколько раз я тебе говорила – пусть идет хоть грузчиком, хоть курьером! Любая работа лучше, чем сидеть и ждать манны небесной!
Очередная зарплата Павла не принесла облегчения. Вернувшись с работы в тот вечер, он выглядел еще более подавленным, чем обычно. Марина сразу почувствовала неладное. Он долго мялся, переминался с ноги на ногу, прежде чем выдать:
— Мариш… тут такое дело… Я… я Сереге почти все отдал. У него там вообще швах. Говорит, коллекторы Анжелку достают из-за кредита, угрожают. Ну, я и не смог…
Марина застыла. Ложка, которую она держала в руке, со звоном упала на пол. Она медленно подняла на него глаза, и в них не было ни удивления, ни даже гнева. Только какая-то ледяная, всепоглощающая усталость. А потом эта усталость начала сменяться чем-то другим – яростью, которая медленно закипала внутри, как лава в вулкане.
— Почти… все? — переспросила она тихим, опасным голосом. — Ты отдал ему почти всю свою зарплату?
— Ну, Марин, пойми… — начал было он, но она его перебила. Её голос дрогнул, а потом обрушился на него всей мощью накопленной обиды и отчаяния.
— Нет, Паш, это ты пойми! — закричала она, и слова, которые так долго сдерживала, вырвались наружу обжигающим потоком.
— Да я понимаю… Просто…
— А как же наши нужды? Почему кредит твоего брата важнее нашей ипотеки? Почему ты каждую копейку ему переводишь постоянно?!
— Потому что он…
— Мы живем как нищие! Мы отказываем себе во всем! Я забыла, когда последний раз покупала себе что-то, кроме самого необходимого! Наша квартира, о которой мы мечтали, стоит недостроенная, потому что у нас нет денег на ремонт! А ты… ты спускаешь все на своего бездельника-брата и его недоделанную жену, которые живут на широкую ногу за наш счет!
Она ходила по маленькой кухне из угла в угол, как тигрица в клетке. Ее щеки пылали, глаза метали молнии.
— Тебе не стыдно, Паш? Не стыдно смотреть мне в глаза после этого? Ты думаешь, я железная? Думаешь, мне все это нравится?! Я устала! Я устала от твоей слепой братской любви, которая рушит нашу жизнь! Устала от вечной экономии! Устала от того, что ты ставишь его интересы выше наших!
— Он мой брат! — упрямо твердил Павел, хотя его аргументы звучали все менее убедительно даже для него самого. — Я не могу его бросить! Что бы ты сделала на моем месте?
— На твоем месте я бы давно заставила его найти работу! Любую! Или выставила бы за дверь! Потому что своя семья, свои дети, свое будущее – вот что должно быть на первом месте! А не великовозрастный тунеядец, который пользуется твоей добротой! Он просто манипулирует тобой, Паша! А ты ведешься, как мальчишка!
Скандал разгорался, заполняя собой все пространство их маленькой квартиры. Слова летели, как осколки, раня и калеча. Марина кричала, Павел пытался оправдываться, но его голос тонул в её справедливом гневе. Петля долгов и обязательств перед Сергеем затягивалась все туже, и теперь она грозила задушить не только их бюджет, но и их отношения.
— Ты… ты опять это сделал? — голос Марины был обманчиво спокоен, когда Павел, бледный и ссутулившийся, переступил порог квартиры поздним вечером. Он не смотрел ей в глаза, молча стягивал ботинки, и эта его сосредоточенность на пустяковом действии кричала громче любых слов. Она стояла в дверях кухни, скрестив руки на груди, и наблюдала за ним. Предыдущий скандал, вызванный его очередной «помощью» брату, еще не остыл в воздухе, оставив после себя горький привкус и тягостное молчание, которое длилось уже несколько дней.
Павел прошел в комнату, бросил сумку на стул. Его плечи были опущены, вид – как у побитой собаки. Он знал, что сейчас начнется. Знал, что заслужил. Но все равно надеялся на какое-то чудо, на то, что Марина… что? Поймет? Простит? В очередной раз?
— Марин, там… там действительно была безвыходная ситуация, — начал он, повернувшись к ней, и его голос был глухим, лишенным всякой уверенности. — У Сереги… ну, ты же знаешь, с этим кредитом… Приставы уже опись имущества собирались делать. Анжелка в слезах звонила, говорит, Серега там чуть ли не… ну, плохо ему совсем. Я не мог…
— Ты не мог отказать, — закончила за него Марина. Спокойствие в её голосе было тонкой ледяной корочкой над кипящей лавой. — Ты не мог отказать своему драгоценному брату, который довел себя до приставов, потому что палец о палец не ударил, чтобы найти работу и платить по своим счетам. А о нас ты подумал, Паш? О том, на что мы будем жить этот месяц? О том, что нам ипотеку через неделю платить? Или это уже не твои проблемы?
Она подошла ближе, и он инстинктивно отступил на шаг. В её глазах, обычно теплых, ореховых, сейчас плескалась стальная серость.
— Ты отдал ему… сколько на этот раз? Все, что было? Всю зарплату, до копейки? Не молчи, Паша! Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!
Его молчание и виновато опущенная голова были красноречивее любого ответа. Марина резко выдохнула, словно ей не хватало воздуха.
— Понятно. Значит, опять макароны. Опять считать каждую крошку. Опять слушать твои оправдания, что «он же брат»! Да когда ты уже поймешь, что твой брат – взрослый мужик, который сел тебе на шею и погоняет! А ты, как последний тупица, тащишь этот воз, разрушая все, что мы с тобой строили!
Павел вскинул голову, в его глазах мелькнуло отчаяние и обида.
— А что я должен был делать, по-твоему?! Смотреть, как его вещи выносят из квартиры?! Как Анжелка там с ума сходит?! Он в такой депрессии, ты себе не представляешь! Ему просто нужно время, чтобы прийти в себя, найти что-то стоящее!
— Депрессия?! — Марина рассмеялась, но смех этот был сухим, безрадостным. — Какая удобная депрессия! Позволяет не работать, жить за чужой счет и при этом, я уверена, неплохо себя чувствовать! А у нас с тобой, значит, не депрессия, когда мы не знаем, как дотянуть до следующей зарплаты?! Когда все наши планы летят к чертям из-за твоей безграничной «доброты»?!
Она развернулась и начала мерить шагами комнату, её кулаки были сжаты так, что побелели костяшки. Павел стоял, как истукан, не зная, что сказать, что сделать. Любое его слово сейчас было бы как масло, подлитое в огонь. И в этот момент его телефон, лежавший на столе, завибрировал и коротко пиликнул, высветив на экране уведомление. Марина краем глаза заметила движение и знакомое имя отправителя – Сергей. И короткий текст под ним: «Братан, зацени, как мы тут отрываемся!».
Секунда – и Марина, как коршун, метнулась к столу и схватила телефон.
— Отдай! — Павел дернулся было за ней, попытался выхватить аппарат, но она ловко увернулась, прижав телефон к груди. Её глаза горели недобрым огнем.
— Что, боишься, что я увижу, как твой «депрессивный» брат «приходит в себя»? — прошипела она, быстро проводя пальцем по экрану, открывая сообщение, а затем и галерею. Павел замер, поняв, что сейчас произойдет непоправимое.
На экране мелькали фотографии: Сергей с Анжелой в обнимку в каком-то шумном, ярко освещенном заведении с кальянами; Сергей с бокалом чего-то дорогого в руке, широко улыбающийся на фоне барной стойки; Сергей в компании каких-то развязных девиц в ночном клубе, заливисто хохочущий; снова Сергей и Анжела, теперь уже позирующие на фоне какого-то загородного комплекса с бассейном. Десятки фотографий. Сытая, беззаботная, веселая жизнь, оплаченная, как теперь понимала Марина, их потом и кровью, их некупленным диваном, их несостоявшимся отпуском, их пустым холодильником.
Лицо Марины каменело с каждой новой фотографией. Она листала молча, и это молчание было страшнее любого крика. Павел что-то лепетал, пытаясь оправдаться, но его слова тонули в звенящей пустоте, которая воцарилась в комнате.
— Марин, это… это он просто… пытался развеяться… Ему так плохо было, он… он говорил, что если не отвлечется, то…
Марина медленно подняла на него взгляд. И в этом взгляде была такая смесь презрения, ярости и ледяного отвращения, что Павел невольно попятился.
— Развеяться? — повторила она тихим, металлическим голосом, от которого у Павла по спине пробежал холодок. — За наш счет развеяться? Пока мы тут считаем копейки и думаем, как не протянуть ноги? Какая трогательная забота о душевном состоянии брата-нахлебника.
Она больше не смотрела на него. Ее пальцы, уже без всякой дрожи, уверенно забегали по экрану телефона Павла, закрывая галерею и открывая другое приложение. Банковское приложение. Она знала пароль – они никогда не скрывали друг от друга такие вещи. Раньше.
Павел понял, что она собирается сделать, но не посмел остановить. Он просто стоял и смотрел, как рушится его мир, построенный на лжи и слабости. Он видел, как меняется выражение ее лица, когда на экране телефона высветились цифры. Вернее, почти полное их отсутствие.
— Все. До последней копейки, — Марина произнесла это почти шепотом, но в наступившей тишине ее слова прозвучали как удар гонга. Она медленно опустила телефон Павла на стол, экран с нулями на их общем счете еще светился, безжалостно констатируя факт. — Даже те крохи, что мы откладывали на досрочное погашение, на случай, если я решусь родить ребенка, помнишь, ты говорил, это будет наша подушка безопасности? Все ушло твоему брату на его… развлечения? На его «тяжелую жизнь»?
Павел открыл рот, пытаясь что-то сказать, но звук застрял у него в горле. Он смотрел на ее лицо, на котором не осталось ни одной живой эмоции – только выжженная пустыня. Это было страшнее любого крика, любой истерики.
— Марин, я… я могу все объяснить, — наконец выдавил он, и голос его был жалок. — Это не так, как ты думаешь. Серега… он попал в очень плохую историю. Ему угрожали серьезные люди. Это были не просто коллекторы… Это… это вопрос жизни и смерти был, понимаешь? Он сказал, что если не найдет эту сумму немедленно…
— Вопрос жизни и смерти? — Марина чуть склонила голову, и в ее глазах, до этого пустых, мелькнул опасный, холодный блеск. — Серьезные люди ему угрожали? А фотографии из ночных клубов, из ресторанов, где он так весело «спасает свою жизнь» – это тоже часть этой страшной истории? Или это был такой способ снять стресс перед неминуемой гибелью? Не смеши меня, Паш. Хватит.
Она сделала шаг к нему, и он увидел, как тонкие ноздри ее чуть раздуваются.
— Ты врешь. Врешь мне в глаза, как врал все эти месяцы. Ты не просто помогал брату. Ты предавал меня. Предавал нашу семью, наши мечты, наше будущее. Ты поставил на кон все, что у нас было, ради человека, который палец о палец не ударил, чтобы тебе помочь, когда ты вкалывал на двух работах, чтобы мы могли купить эту чертову квартиру!
— Это неправда! — Павел попытался возмутиться, но вышло неубедительно. — Я не предавал! Я просто… я не мог иначе! Он мой брат! Ты постоянно твердишь о деньгах, о квартире, но есть же вещи поважнее! Родственные узы, поддержка…
— Родственные узы? — Марина усмехнулась, и эта усмешка исказила ее лицо. — А наши с тобой узы – это что, так, пустое место? Наша семья – это менее важно, чем прихоти твоего великовозрастного оболтуса? Ты говоришь о поддержке? А кто поддерживал тебя все эти годы, пока ты учился, пока искал себя? Кто верил в тебя, когда ты сам в себя не верил? Я! Не твой брат, который вспоминал о тебе, только когда ему что-то было нужно!
Она подошла вплотную, глядя ему прямо в глаза. Ее голос не дрожал, он был тверд, как сталь.
— Ты сделал свой выбор, Паш. Ты выбрал его. Не меня. Не нас. Ты разрушил все. Собственными руками. Из-за своей слепой, ненормальной привязанности к человеку, который тебя ни во что не ставит.
— Марин, перестань, — он попытался взять ее за руку, но она отдернула ее, как от огня.
— Не трогай меня. Ты мне противен. Ты и твоя лживая «братская любовь». Ты думал, я буду вечно это терпеть? Вечно затягивать пояс, пока твой братец кутит на наши деньги? Ошибаешься. Моему терпению пришел конец.
Павел смотрел на нее, и до него, кажется, только сейчас начинал доходить весь ужас произошедшего. Не финансовый крах – это было поправимо, он мог бы найти еще одну работу, взять кредит… А вот взгляд Марины, полный холодного отчуждения, говорил о чем-то гораздо более страшном и необратимом.
— Что… что ты хочешь сказать? — прошептал он.
— Я хочу сказать, что с меня хватит, — четко произнесла Марина. Она больше не кричала. Ярость ушла, оставив после себя только холодную, звенящую пустоту и твердую решимость. — Я не собираюсь больше жить с человеком, который меня не ценит, не уважает и ставит интересы кого угодно выше моих. С человеком, который готов обокрасть собственную семью.
Она обошла его, подошла к окну и несколько секунд смотрела на ночной город. Потом повернулась.
— Ты спрашивал, что бы я сделала на твоем месте? Я бы никогда не поставила своего мужа, свою семью в такое положение. Никогда. Потому что для меня семья – это святое. А для тебя, как выяснилось, это просто удобный ресурс для решения проблем твоего никчемного братца.
— Но… куда ты? Что ты будешь делать? — в голосе Павла звучал неподдельный страх.
Марина посмотрела на него долгим, оценивающим взглядом, словно видела впервые.
— Это уже не твоя забота, Паша. Ты свой выбор сделал. Живи с ним. И с братом своим ненаглядным. Может, он тебе приготовит ужин из того, что ты ему сегодня принес. А я… я начинаю новую жизнь. Без тебя.
Она не хлопнула дверью. Она не стала собирать вещи. Она просто взяла свою сумку, телефон, ключи и молча вышла из квартирки. Павел слышал, как щелкнул замок входной двери. Он остался один посреди комнаты, посреди разрушенной жизни, с телефоном в руке, где все еще светились фотографии его беззаботного «отчаяния». И тишина, навалившаяся на квартиру, была оглушительнее любого скандала. Она была окончательной. В этой тишине не было места ни прощению, ни возвращению. Только осознанию полного, сокрушительного краха…
