Вика Симонова никогда не считала себя красавицей, да она, собственно, до выпускного класса и не была ею. Худая, тонкая, как тростинка, бледная, как дитя подземелья, она удивительно расцвела в то последнее школьное лето – расцвела так, что одноклассники, увидев её в начале сентября, онемели.
За каникулы Виктория вытянулась, стала крепче, куда-то пропали тонкие голубые жилки, прежде сплошь покрывавшие её руки и шею. Прежде медлительные и ленивые движения девушки вдруг стали чёткими, отточенными и уверенными, а главное – её большие серые глаза засияли от осознания своей красоты, и все вдруг увидели, как красивы эти глубокие, лучистые глаза под чёрными бархатными бровями.
– Вика, ты ли это? – ошарашенно спросила её Катя Одинцова – единственная школьная подруга.
Когда вся мужская половина класса вдруг дружно приударила за ней, Вика поначалу даже растерялась. Одноклассницы, как водится, почти все дружно стали «кобрами», но рабоче-крестьянские родители Виктории тут же охладили её амурный пыл:
– Доченька, у нас не будет денег учить тебя на платном, так что старайся, бейся за оценки. Выпускной класс, не до «амуров» теперь, – строго сказала ей мама.
Действительно, где семье медсестры и сварщика из крохотной Ельни найти денег на платное обучение даже единственной дочери? А Вика хотела учиться в Питере…
И умница Виктория, не замечая горящих глаз одноклассников, пару из которых всерьёз «накрыла» первая школьная любовь, и шипения «кобр» за спиной, старалась. До золотой медали она чуть не дотянула – помешала «четвёрка» по биологии. Пришлось довольствоваться серебряной.
Вика Симонова легко поступила на экономический факультет престижного питерского университета. Естественно, на бюджет. Началась золотая пора студенчества…
***
Над Петербургом плыл тёплый сентябрьский вечер, и Костя Барсуков – сильный, высокий, уверенный в себе, в модной стильной джинсовке – как-то совсем по-хозяйски подсел за Викин столик на маленькой открытой террасе недорогого кафе.
Нет, он, конечно, попросил разрешения присесть за её столик и разделить с ней этот прекрасный питерский вечер, и улыбнулся при этом так, что она согласилась. В тот памятный вечер он подкупил её этой открытой, добродушной улыбкой.
Официантка принесла кофе и мороженое. Вика ела мороженое, а Константин без устали шутил.
– У вас красивая, но очень грустная улыбка, – сказал он ей тогда.
В те дни, в самом начале третьего курса, Виктория переживала свою первую серьёзную жизненную драму: зеленоглазый Макс Гладышев – её любимый, её единственный! – наплевав на два с лишним года отношений, ушёл от неё к эффектной двадцатилетней петербурженке.
– Викусь, ну пойми: ты из провинции, я – из провинции, ну не «выплывем» мы вдвоём в Питере… Ты же будущий экономист – должна понимать, – доходчиво объяснял он ей.
Она не хотела этого понимать, и долго не могла принять их разрыв.
Вначале Вика стала встречаться с Костей, просто чтобы побыстрее забыть Макса, потом с удивлением поняла, что этот улыбчивый парень стал ей интересен как человек, потом пришла глубокая симпатия, и, наконец, они сблизились…
***
Знакомство с будущим свёкром и свекровью навсегда отложилось в Викиной памяти. В тот дождливый осенний день маленькое, уютное кафе в центре Питера было полупустым. Мягкий послеполуденный свет лился в большое окно, за круглым столиком, покрытом нарядной белой скатертью, сидели мужчина и женщина. Они разительно отличались друг от друга.
Красивое, слегка удлинённое лицо женщины освещали выразительные тёмно-карие глаза. Она была высокая, энергичная, красивая, холёная и упрямо молодящаяся. А ещё – элегантная и экзальтированная. У неё были длинные тонкие белые пальцы, её золотисто-русые, тщательно прокрашенные волосы свободно падали на плечи. В тот день будущая свекровь была одета в элегантный и, вероятно, очень дорогой брючный костюм цвета спелой вишни.
– Элеонора Витальевна, – представилась она с приятной, открытой улыбкой.
Рядом с этой царственной женщиной сидел невысокий, слегка тучный мужчина, как Вике тогда показалось – замкнутый, молчаливый и недружелюбный. Михаил Михайлович Барсуков, собственной персоной.
Его можно было бы назвать невзрачным, если бы не строгость и даже властность, ясно читавшаяся в глубоко посаженных голубых глазах. Взгляд этих льдистых светло-голубых глаз обдавал холодом, в плотно сжатых губах читалась твёрдость. Переносицу пересекала глубокая морщина. Густой, зычный голос только подчёркивал сухость и строгость Барсукова.
Только через несколько лет, когда у них с Костей появились дети, а у свёкров – внуки, Вика поняла, какими добрыми и весёлыми могут быть эти строгие голубые глаза.
Тогда, во время знакомства, в глаза Вике бросились большие, смуглые, шершавые руки Михаила Михайловича. Рядом с супругой он выглядел слишком простым и, как тогда показалось Виктории, явно неподходящим такой утончённой женщине.
Элеонора Витальевна располагала к себе с первого взгляда, Михаил Михайлович, скорее, наоборот. Она вызывала восхищение, он – настороженность.
***
Свадьба слилась для Вики в одно яркое, весёлое пятно. Единственное, что она чётко запомнила – танец с Костей, только-только ставшим её мужем. В красивейшем платье из белоснежного атласа, тускло отливающем серебром, и изящных белых туфельках, она, горделиво откинув голову, кружилась по ярко освещённому залу – лёгкая, улыбчивая, счастливая. Талия новобрачной была перевита тонким серебряным ремешком, и длинная прозрачная фата мерцающей дымкой вилась в воздухе.
Мягкий свет бликами ложился на белое платье, Костя смотрел на неё с ликующим восхищением…
***
Наступили семейные будни. Костя и Вика сняли небольшую уютную квартиру неподалёку от станции метро «Ладожская» – отсюда им обоим было удобно добираться на работу. Костя работал в небольшой фирме отца, занимающейся грузоперевозками, а беременная Виктория устроилась менеджером в крохотную коммерческую организацию – зарплата небольшая, зато в двух шагах от дома. На работу можно пешком ходить.
Восхищение свекровью продолжалось у Вики недолго: она быстро поняла, какая это эгоцентричная и эгоистичная женщина.
Будучи постоянной клиенткой двух клининговых компаний, свекровь не утруждала себя уборкой. Готовить она тоже не любила: могла сварганить простенький супчик или настругать салат из двух ингредиентов, но пасхальный кулич к празднику готовил муж, он же пёк удивительно вкусные, тонкие кружевные блины и лепил маленькие, аккуратные пельмени – сказывались сибирские корни Михаила Михайловича, и домашние пельмени навсегда остались его любимым лакомством.
Элеонора Витальевна жила в своём розовом театральном мире, куда настойчиво пыталась затащить абсолютно не интересующегося театром супруга. Иногда у неё это получалось:
– Сегодня, Элечка, «Иоланта» мне не понравилась. Исполнительница главной партии визжала, как недорезанный поросёнок…
– Барсук, что ты понимаешь? – свекровь хваталась за сердце. – У Елизаветы Соболевой колоратурное сопрано удивительной чистоты! А какой у неё тембр!.. А ты обратил внимание на замечательные новые декорации?
Элеонора Витальевна часто называла мужа Барсуком, что ничуть не смущало Михаила Михайловича: это прозвище закрепилось за ним ещё со студенческих лет. Приклеилось намертво.
Супруг смиренно вздыхал:
– Ну, Элечка, я не умею как ты – раскладывать всё по полочкам, подмечать нюансы, детали. У меня всё просто: понравилось или не понравилось.
***
Когда родился Стёпка, Михаил Михайлович, несмотря на кошмарный аврал, на две недели просто выгнал сына с работы, чтобы тот дома помог жене в первые, самые сложные дни. Конечно, мама Вики после рождения внука тут же приехала на помощь, но когда дома младенец, и двух нянек порою мало.
Когда родители мужа вместе приходили в гости, Элеонора Витальевна, подарив внуку игрушки, тут же усаживалась в кресло и раскрывала свой неразлучный ноутбук, полностью выпадая из реальности. Она работала театральным критиком и писала умные, искромётные рецензии на различные театральные постановки.
Свёкор же не спускал внука с рук, играл с ним, тетёшкал. Он прекрасно знал, где в квартире молодых лежат подгузники, и при случае мог легко устранить неожиданный конфуз:
– Попка мокрая у Стёпки? Ничего, бывает. Мы сейчас всё быстро поменяем.
***
Доченька родилась через три с половиной года после Стёпы, уже в своей квартире. Ей дали самое сказочное и волшебное имя – Алиса.
И вот тогда начался ад: Стёпка регулярно приносил из садика вирусы, малышка часто болела. Костя помогал, конечно, но от бессонных ночей выдыхался и он.
Во время очередной болезни, когда годовалая Алиска подхватила тяжёлый бронхит, едва не перетёкший в пневмонию, на помощь молодой семье вновь пришёл свёкор: пока Элеонора Витальевна была в Москве на грандиозном театральном фестивале, он, специально взяв для этого отпуск, на три недели забрал старшего внука к себе.
Когда малышка немного подросла, Михаил Михайлович частенько заезжал в гости без повода, по звонку. Он привозил Стёпке и Алисе игрушки и – обязательно! – по нескольку пачек мороженого, которое обожали внуки. Брат и сестра дружно вываливали лакомство на тарелки и ели его красивыми старинными серебряными ложками (семейные реликвии, подаренные родителями Кости на свадьбу, не «отдыхали» в коробке в шкафу, а были при деле). Дед и внуки вместе смотрели мультики, играли.
– Чертенята любимые! – шутливо звал внуков Барсук.
Летом Элеонора Витальевна и Барсук частенько забирали детей на дачу. Свекровь даже там не расставалась с ноутбуком и писала свои бесконечные рецензии. Когда она работала (а работала она практически всегда), внукам бабушку беспокоить было нельзя. Они и не беспокоили – после завтрака Степан и Алиса обычно отправлялись с дедом на рыбалку на небольшой прудик, или шли в лес за грибами и ягодами, или ехали кататься на велосипедах.
А какой Барсук умел готовить шашлык! Он никогда не уставал от общения с «любимыми чертенятами», они его никогда не утомляли.
***
С годами в душе у Вики стала расти глухая неприязнь к свекрови: она недолюбливала Элеонору Витальевну за недоступную ей самой непостижимую лёгкость бытия.
– Свекровь никогда нам с детьми особо не помогала – так, придёт в гости, подарит дорогую игрушку и уткнётся в свой ноутбук. Она всю жизнь королевой живёт, рук в муку не окунувши, – с едва заметной ноткой зависти говорила Вика Кате Стрельниковой (в девичестве – Одинцовой), тоже перебравшейся в Петербург.
Подруги сидели в своей любимой модной кафешке, на город медленно наплывал поздний майский закат.
– Ой, Вика, да не видела ты настоящих свекровей-кобр! Она в твоей квартире по углам не лазит с салфеткой в руках, пыль под диваном не проверяет – вот и радуйся! – Стрельникова невесело усмехнулась. – Я знаю, о чём говорю.
– Я думаю, если с Михалычем что случится, Элеонора долго горевать не будет – быстро заделается «весёлой вдовой», – прихлёбывая капучино, зло сказала Вика. – Он её любит, а она этим пользуется – позволяет себя любить. А взамен – ничего.
***
Вика была права в одном: Михаил Барсуков действительно любил жену – свою яркую, утончённую фею, и старался, чтобы быт и жизненные дрязги не опалили её «крылышек». Он часто говорил с улыбкой: «Я – старый седой Барсук, зато жена – красавица».
Элеоноре Витальевне повезло с мужем: она была за ним, как за стеной – даже не каменной, а железобетонной.
***
Виктория, что называется, накликала беду – в ноябре у Барсукова открылась прободная язва. В больницу его – позеленевшего от боли – увезли прямо с работы.
Элеонора Витальевна, как назло, была на очередном театральном фестивале, на этот раз в Казани. Ей позвонили, она прилетела ближайшим рейсом.
Из-под двери реанимации Костя и Вика увели Элеонору Витальевну силой. Потемневшие от горя тёмные глаза женщины блестели от слёз. Она металась по квартире, скороговоркой бормоча молитву.
Под утро Вика с трудом уговорила свекровь лечь спать:
– Не могу спать – сердце будто окунули в кипяток! – тихо сказала Элеонора Витальевна и судорожно втянула воздух.
Около десяти позвонили из больницы и, услышав страшный крик свекрови, Вика едва не уронила себе на ноги чайник и всё поняла…
***
В память Вики навсегда врезалось хмурое, серое ноябрьское небо, припорошенное снегом кладбище, глубокий, тёмный зев могилы. Свекровь горько, взахлёб плакала над покойником, её узкие плечи судорожно подрагивали…
Только после смерти свёкра Вика поняла, что Элеонора Витальевна его по-настоящему любила. «Весёлой вдовы» не получилось, и долгие месяцы, глядя на осунувшуюся, враз постаревшую после смерти мужа свекровь, Вика стыдилась тех своих жестоких и несправедливых слов.
Нет учебников о том, как быть счастливыми: каждый ищет сам свою дорогу к счастью, и двух одинаковых тропинок к счастью быть не может – у каждого она своя, заповедная. А кому-то приходится идти к счастью по бездорожью…
***
Время не лечит… При встречах Элеонора Витальевна улыбалась сыну, невестке и внукам, но никто не знал, какой ценой даются ей эти улыбки. Она так и не научилась жить без мужа – не существовать, а именно жить. Без него это была уже не жизнь, а доживание…
Свекровь не радовал даже любимый балет, куда её регулярно вытаскивали Костя и Вика. Её редкие теперь рецензии потеряли былую искромётность, стали сухими и «механическими».
Элеонора Витальевна «ушла» через два с половиной года. Все эти два с половиной года она жила на автомате, через силу, с зияющей дырой в душе и болью в сердце. Она умерла быстро и тихо – ночью, от кровоизлияния в мозг.
***
На кладбище было тихо и сыро, будто резвая весна притормозила и остановилась где-то за оградой погоста.
– Ну, вот, – негромко сказал Костя и отступил от памятника. Одиннадцатилетняя Алиса аккуратно поправила белые розы – любимые цветы свекрови, стоящие в высокой тёмно-синей вазе.
На могиле свёкра горели алые гладиолусы.
Красивая женщина на памятнике слегка улыбалась той своей незабываемой, открытой, лёгкой улыбкой. По плечам рассыпались пышные волосы.
Изображённый на соседнем памятнике мужчина казался хмурым и строгим, губы плотно сжаты, глубокая морщина на переносице…
– Как живые, – Вика медленно перекрестилась. – Совсем как живые.
