Катя всегда считала себя терпеливой. Даже когда пришлось жить с мужем и свекровью в двухкомнатной квартире, она старалась не обращать внимания на мелкие придирки. Ну, подумаешь, не так поставила чашку, не с того конца начала мыть пол, не тем порошком постирала полотенца. Главное, что у них с Димой всё хорошо, а остальное – временно.
Но когда Катя забеременела, терпение начало испарятся. Работать в салоне красоты становилось всё тяжелее: спина болела, ноги отекали, сидеть по восемь часов за маникюрным столом было уже невозможно. Врач посоветовала сменить работу. Катя уволилась, надеясь, что дома будет спокойнее.
– Беременность – это не повод бездельничать, – заявила свекровь, как только узнала, что Катя больше не работает. – Я вот в своё время ходила и с животом и с ведром, и с кастрюлей, и ничего.
Катя молча кивала, хотя внутри всё кипело. Она пыталась помогать по дому, но свекровь находила повод для недовольства каждый день.
– Даже картошку не почистила, а весь день дома сидела, – вздыхала она. – Я, между прочим, в твоём возрасте, уже на двух работах пахала и ребёнка имела.
Дима пытался сгладить углы.
– Мам, Катя устала, ей тяжело, – говорил он.
– А мне легко было? – возмущалась свекровь. – Я беременная Светкой была, и работала, и тебя уже на ноги ставила. А тут – чуть что, сразу на диван.
Катя старалась не обращать внимания, но с каждым днём становилось всё труднее. Денег не хватало: одна зарплата Димы уходила на еду, коммуналку и лекарства. Свекровь намекала, что теперь она кормит ещё и невестку, и будущего внука.
– Может, ты хоть дома что-нибудь делать начнёшь? – спрашивала она. – Или у тебя беременность особенная?
Катя пыталась объяснить, что ей тяжело, что врач советовал больше отдыхать, но свекровь только фыркала.
– Врачи нынче такие, – отмахивалась она. – Раньше рожали в поле, и ничего.
Однажды вечером Катя не выдержала. Она тихо сказала Диме:
– Я больше не могу. Давай снимем квартиру. Пусть маленькую, пусть далеко, лишь бы не слышать больше этих упрёков.
Дима долго думал, потом согласился.
Переезд был похож на бегство. Катя собирала вещи молча, боясь даже взглянуть на свекровь. Та ходила по квартире, громко вздыхала, хлопала дверцами шкафов и периодически бросала реплики в сторону:
– Ну-ну, посмотрим, как вы там сами справитесь. Деньги-то на деревьях не растут.
Дима таскал пакеты, старался не встречаться взглядом с матерью. Когда всё было готово, Катя надела куртку, попрощалась и услышала напоследок:
– Не думай, что я вас зову обратно, – сказала свекровь. – Просто потом не обижайтесь, если придёте проситься.
В новой квартире было пусто и немного страшно. Маленькая кухня, старенький диван, скрипучий шкаф – всё чужое, но зато тишина. Катя впервые за долгое время вздохнула спокойно. Она старалась не думать о том, что денег теперь будет ещё меньше, что придётся экономить буквально на всём.
Дима работал допоздна, подрабатывал по выходным. Катя пыталась вести хозяйство, готовила простые блюда, мыла полы, стирала вручную – машинки не было. Иногда у неё кружилась голова, болела спина, но она терпела, не жаловалась. Врач по-прежнему советовал больше отдыхать, но Катя не могла себе этого позволить.
Однажды вечером Дима пришёл домой мрачнее тучи.
– Мама звонила, – сказал он, садясь на табуретку. – Говорит, мы зря уехали, что ты меня настраиваешь против неё. И вообще, что ты ленивая, могла бы хоть подработку найти.
Катя обиделась:
– Пусть твоя мама сама попробовала бы поработать с таким животом. Я бы посмотрела.
– Она не понимает, – вздохнул Дима. – Говорит, если денег не хватает, возвращайтесь. Но только на её условиях.
Катя сразу представила эти условия: бесконечные упрёки, контроль, разговоры о том, что она ничего не умеет и только ест за чужой счёт. Нет, лучше уж пустые макароны, чем снова туда.
– Мы справимся, – сказала она твёрдо. – Главное, чтобы ты был со мной.
Но справляться становилось всё труднее.
Катя всё чаще просыпалась ночью от тревоги: хватит ли денег до конца месяца, не придётся ли занимать у кого-то на продукты, как вообще жить, когда родится ребёнок. В аптеке она считала мелочь, чтобы купить витамины, в магазине выбирала самое дешёвое молоко и хлеб. Иногда казалось, что жизнь стала сплошным подсчётом копеек и попытками не расплакаться при муже.
Дима старался поддерживать жену, приносил домой яблоки, если оставались лишние сто рублей, шутил, что они теперь настоящая команда. Но Катя видела, как он устаёт, как становится всё молчаливее, как всё чаще говорит, что надо бы что-то менять.
Свекровь звонила через день и не упускала случая напомнить, что Катя зря ушла с работы.
– Я вот в твои годы и беременная работала, и мужу помогала, и сына растила, – снова хвалилась она. – А ты только жалуешься. Раньше женщины не такие были.
Катя включала громкость на телефоне потише, чтобы не слышать весь этот поток. Иногда ей казалось, что она действительно виновата во всём: и в том, что не работает, и в том, что денег не хватает, и в том, что Диме тяжело.
Однажды вечером Катя попыталась поговорить с мужем:
– Может, мне всё-таки поискать работу? Я могу делать маникюр на дому, хоть понемногу.
– Ты еле ходишь, седьмой месяц уже, – отмахнулся Дима. – Ты же сама говорила, что не выдержишь долго сидеть.
– Ну а что тогда делать? – Катя села на край дивана, обнимая живот. – Я не хочу возвращаться к твоей маме, но и так жить… страшно.
Дима вздохнул:
– Я попробую найти ещё одну подработку. Может, кто-то из знакомых поможет.
Катя кивнула, но понимала: долго они так не протянут. Денег становилось всё меньше, а впереди рождение ребёнка, расходы только возрастут. Она чувствовала себя в ловушке: вернуться к свекрови – значит снова терпеть упрёки, остаться здесь – значит жить впроголодь и ждать, когда муж сломается от усталости.
В ту ночь Катя долго не могла уснуть. Она смотрела в потолок и думала, что, может, свекровь права и надо как-то взять себя в руки. Но сил не было ни работать, ни спорить, ни даже мечтать о лучшем.
Время тянулось мучительно медленно. Катя всё чаще ловила себя на том, что перестала радоваться, любое дело казалось тяжёлым испытанием. Даже обычная уборка превращалась в подвиг: после мытья полов болела спина, кружилась голова, а свекровь по телефону не забывала напомнить, что «всё это от лени».
Дима приходил домой всё позже, был всегда уставший раздражённый. Он старался держаться, но Катя видела, как ему тяжело. Однажды вечером он сел на кухне, уткнулся лбом в ладони и долго молчал.
– Катя, может, правда вернёмся к маме? – тихо спросил он. – Она говорит, что примет, если ты будешь помогать по дому и попробуешь найти подработку, хоть какую-нибудь.
Катя почувствовала, как внутри всё сжалось. Она вспомнила, как свекровь смотрела на неё с укором, как считала каждую потраченную копейку, как обсуждала её с соседками. Вернуться туда значило снова стать виноватой во всём, снова слушать, что она «не такая», «не умеет», «сидит на шее».
– Я не могу, Дим. Я просто не выдержу, – прошептала она, глядя в пол.
– А как мы тут будем? – спросил муж. – Денег почти не осталось. Я уже не знаю, где ещё подработать.
Катя молчала. Она понимала, что выхода нет. Оставаться здесь – значит жить в постоянной тревоге, возвращаться к свекрови – значит потерять остатки достоинства. Она была в ловушке, из которой не было хорошего выхода.
Когда утром Катя проснулась, на телефоне было новое сообщение от свекрови: «Мои двери открыты. Но на моих условиях. Я не собираюсь кормить бездельников».
Через неделю они вернулись в квартиру к свекрови, прожив отдельно всего три месяца.
Катя стояла на кухне, перемешивая кашу в старой кастрюле. За стенкой Дима чинил розетку, а свекровь громко разговаривала по телефону, пересказывая подруге, как «пришлось взять обратно этих двоих, потому что иначе пропали бы». Катя слушала эти слова и чувствовала, как внутри всё сжимается. Она старалась не обращать внимания, но каждый день, каждое движение напоминали ей, что она здесь не хозяйка и даже не гостья, а временная обуза.
Свекровь теперь не упускала случая напомнить, что кормит их из жалости. За обедом она могла невзначай бросить: «Вот раньше женщины рожали и в поле, а ты только и знаешь, что лежать и на всё жаловаться». Катя кивала, не спорила, не оправдывалась. Она устала.
Дима тоже изменился. Он стал тише, всё чаще задерживался на работе, дома почти не разговаривал. Иногда Катя ловила его взгляд, полный вины и усталости, но сил обсуждать что-то не было ни у него, ни у неё.
Катя пыталась найти хоть какую-то подработку, но никто не хотел связываться с беременной женщиной. Дома она делала уборку, стирала, готовила, но всё это воспринималось как должное. Иногда ей казалось, что она исчезла – стала просто тенью в чужой квартире.
Однажды ночью Катя проснулась от того, что малыш сильно толкнулся в животе. Она погладила округлый бок и тихо прошептала: «Потерпи, малыш, может, когда-нибудь всё изменится». Но в глубине души она уже и сама не верила в чудо. Она просто жила, как могла, день за днём, не ожидая ни поддержки, ни благодарности, ни счастья.
