Папу Володька почти и не помнил. Кажется, у него была густая рыжая борода и шершавые руки, которыми он поднимал его до потолка. Глаза были зеленые, как хвоя у сосны, а голос вроде веселый, по крайней мере, когда он говорил с Володькой. Папа уехал, когда он был совсем маленький, и Володьку воспитывала бабушка.
У бабушки была прямая несгибаемая спина, круглые очки с толстыми стеклами и большой крючковатый нос. Она вечно была всем недовольна, ругала Володьку за любой промах и держала его в ежовых рукавицах. Когда он был помладше, несколько раз искал те самые рукавицы, с ужасом представляя себе, как бабушка снимает шкуру с ежа и шьет из нее огромные верхонки, чтобы, если что, терзать ими неугодного внука. Потом, в школе, он узнал, что это просто выражение такое. А еще в школе ему сказали, что его папа вовсе не уехал, а сидит в тюрьме. Потому что он убил маму.
Маму Володька не помнил совсем. Нет, он знал, что у других ребят есть мамы, но у него ее не было. Как он не старался, не мог вспомнить ее, а когда спрашивал у бабушки, она поджимала губы и молчала как партизан. Володька любил фильмы про партизан и подозревал, что бабушка, которая в войну была девчонкой, точно входила в партизанское движение, оттого она такая упрямая и жесткая. А его мама, наверное, какая-нибудь шпионка – фильмы про шпионов он тоже любил – и скрывается под чужим именем где-нибудь в Китае.
— Да это все знают, – сказала ему серьезная девочка с двумя тугими косичками. В косички были вплетены голубые ленточки под цвет глаз, и Володе эта девочка нравилась, по крайней мере, до тех пор, пока она не стала говорить, что его папа – убийца.
— Ты врешь! – закричал Володька и ударил ее пластиковым пеналом, который бабушка купила ему к школе.
Оказалось, она не врет. Потом и другие ребята такое говорили, и тогда Володя пошел к бабушке и принялся угрожать, что, если она не скажет ему правду, он уйдет в лес и будет жить там как Маугли.
Бабушка сморщила свои рябые щеки и сказала:
— Правду они говорят. В тюрьме твой батька сидит. А убил он ее правильно – гулящая она была.
Больше он ничего от бабушки не добился, и хотя не понял, что значит это слово «гулящая», каким-то образом догадался, что спрашивать у других про него не стоит. Позже он, конечно, узнал, что значит гулящая, и образ шпионки потускнел в его воображении, сменившись на безликую порочную женщину, которая дала ему жизнь. Неудивительно, что бабушка его не любит.
Бабушка ругала его за двойки, за набранную в сапоги воду, за порванные брюки, а когда нашла у него окурок, обещала губы ему расквасить, если еще раз такое увидит. Но Володька решил, что он все равно человек пропащий – а каким еще можно быть с такими родителями? – так что ему все равно.
А когда ему исполнилось одиннадцать лет, вернулся отец. Володя тогда пришел из школы, как обычно бросил в угол портфель и прошел на кухню – к тому времени он уже жутко проголодался и предвкушал котлеты, судя по запаху.
На кухне сидел незнакомый высокий мужчина. На нем был коричневый свитер наподобие тех, которые вязала ему бабушка, какие-то заскорузлые брюки, на носу очки со сломанной дужкой, перемотанной изолентой. Мужчина был небрит и сер, но при виде Володьки его глаза загорелись, мелькнув зелеными огоньками. И тут Володя понял, кто перед ним. Он замер испуганно, растерялся – совсем не знал, как себя вести.
— Узнаешь? – хриплым голосом спросил мужчина.
Володя кивнул.
— Ну, здравствуй, что ли?
Мужчина поднялся и неловко обнял сына. От него пахло лесом и чем-то химическим, как бывало пахло в доме, когда бабушка мух летом травила.
— Садись давай, голодный поди, – засуетилась бабушка. – Ты суп будешь?
— А котлет разве нету?
— Сначала суп!
Вот всегда так.
За столом он чувствовал себя неловко и старался не поднимать глаз от тарелки. Ему было жутко интересно узнать, как отцу было в тюрьме и как они теперь будут жить, но задать таких вопросов он не мог.
Зато в школе Володя на целую неделю стал знаменитостью – все обсуждали, что его отец из тюрьмы вышел. Стоило кому-то просто толкнуть Володьку, и обязательно кто-нибудь говорил:
— Ты с ума сошел, его батя тебя прибьет!
Это Володе понравилось. Он стал нарочно ходить вразвалку и громко смеяться, а еще стащил у отца пачку сигарет и гордый угощал одноклассников.
Жизнь его не особо изменилась. По крайней мере, первое время. Отец часто где-то пропадал, вечерами они с бабушкой обсуждали что-то на кухне – бабушка вздыхала, а отец говорил: ничего, прорвемся. Вскоре был поправлен накренившийся забор, дверь перестала распахиваться и стала плотно закрываться, в коровнике появилась настоящая кормушка и новый навес. Сначала Володя издалека наблюдал за тем, как отец управляется по хозяйству, но как-то тот попросил его подержать доску, подать пару гвоздей, ну и пошло-поехало: скоро Володька уже был подмастерьем у отца, вместе они все в доме поправили.
Володя думал, что бабушка будет радоваться, но она все так же ворчала. Котлеты пропали с их стола и был один только постный суп, правда, Володе все же иногда перепадал кусочек мяса или пачка квадратного молочного печенья, которое он любил обмакивать в горячий чай и кусать, чувствуя, как оно тает во рту.
Вскоре Володя понял в чем дело – подслушал вечерний разговор на кухне.
— Ну где я работу найду? Тут ее и так нет, а с моей судимостью… В город надо ехать.
— Ага, а Володя опять на мне? И так безотцовщиной рос…
С каждым днем отец все больше мрачнел, а бабушка ругалась пуще прежнего, даже когда Володя вовсе не был виноват. Он старался реже бывать дома и все больше крутился с дружками. Так прошла зима, за ней весна, наступило лето. Как-то, гуляя по обыкновению с ватагой мальчишек, Володя увидел девочку. У нее были темные глаза, да такие огромные, как у куклы, никогда он таких не видел. Волосы у нее были подстрижены коротко, как у мальчишки.
— Это Дашка Тереньева, она в нашем классе будет учиться, – сообщил всезнающий Андрюха. – Мне мамка сказала.
Мать у Андрюхи работала в сельсовете и действительно все про всех знала.
— Давайте ее с нами позовем? – безразличным тоном предложил Володя. Другие согласились – интересно было с новенькой познакомиться.
Обычно девочки отказывались идти с мальчишками на пруд или на заброшенный зерноток, но эта Даша согласилась. Как-то быстро она со всеми подружилась и уже через неделю бегала с ними по всем мальчишечьим делам, только курить отказывалась, говорила, что это противно. Володя не мог объяснить, почему в присутствии Даши у него пересыхает во рту, так что слова получаются скомканные и чужие. Сердце колотилось быстро, будто он только из бани пришел, а ладони становились влажными.
Однажды он шел один из магазина – бабушка отправила за хлебом – и увидел, как Даша тащит через дорогу тяжелое ведро с водой.
— Давай помогу, – предложил он.
— Давай, – улыбнулась Даша. – Спасибо. Папа уехал, а маме нельзя тяжелое носить, у нее скоро малыш будет.
Когда он донес ведро до дома, Даша предложила ему войти. Володя застеснялся, но отказаться не смог – больно уж хотелось еще с Дашей пообщаться.
Мама у нее оказалась красивая и добрая – она напоила их чаем с баранками и разрешила посмотреть телевизор, а потом играла с ними в дурака и смеялась прям как девчонка. Володя и не знал, что мамы бывают такие, и незнакомая ранее тоска поселилась в его сердце.
За лето они крепко сдружились с Дашей, и он еще несколько раз бывал в гостях. Домой возвращаться совсем не хотелось – отец начал пить, а когда выпивал, вечно ругался с бабушкой и жаловался на всех вокруг, что никто не хочет брать его на работу. К осени, когда пришла пора идти в школу, совсем худо стало – бабушка еле наскребла денег купить ему новые брюки и обувь, а в рубашке пришлось прошлогодней идти, хотя у него и торчали из нее руки.
Володя мечтал, что Даша сядет вместе с ним, хотя это было не принято, чтобы девочки с мальчиками сидели, так что он не особо расстроился, когда она села с Ленкой Ивановой. Но когда на перемене он подошел к Даше и спросил, идет ли она сегодня с ними смотреть, как пруд будут спускать, она потупилась и сказала скороговоркой:
— Не подходи ко мне больше. Мама не разрешает мне с тобой водиться.
— Это еще почему? – обиделся Володя.
— Сам знаешь почему, – Даша покраснела, подбирая слова. – Потому что твой папа… Она говорит, что не стоит с такими связываться, вот!
Эти Дашины слова резанули его больнее, чем любой нож, больнее, чем стекла, в которые он упал однажды, играя в казаков-разбойников, распластав ноги и руки в нескольких местах, так что даже швы пришлось накладывать. Ничего не говоря он развернулся и пошел прочь.
Возвращаться в класс после такого он не мог. Ничего не оставалось, как пойти домой, наплевав на уроки и на то, что бабушка будет ругаться.
Но бабушки дома не было. Был отец, уже выпивший, пытающийся заменить прогнившую ступеньку на крыльце.
— О, малой! Подсоби мне, нужно подержать с того краю.
— Иди ты! – зло бросил Володя.
— Чего? – поразился отец.
— А того! Ненавижу тебя! Лучше бы ты не возвращался, ты все испортил!
Он бросил портфель на землю и побежал огородами – подальше от дома, школы, от всей этой несправедливой жизни.
До темноты прятался он под черемухой, пока его не выгнал оттуда холод. Володя знал, что сейчас ему влетит от бабушки, но было все равно. Пусть влетит, в первый раз, что ли.
Но бабушка встретила его какая-то странная, словно больная – качалась из стороны в сторону, что-то бормотала, ему даже показалось, что бабушка сейчас заплачет. Никогда в жизни он не видел слез на ее глазах.
— Что с тобой? – испугался Володя. – Бабушка, прости, я не хотел…
Бабушка посмотрела на него невидящим взглядом.
— Отец…
Она произнесла это слово и замолчала. Володя испугался еще больше.
— Что отец?
— В больницу его увезли.
— Заболел?
— Заболел.
Глаза у бабушки продолжали оставаться сухими, но что-то в ее лице словно сломалось, испортилось.
— Все одно – жилы ради вас тянешь, а что в ответ? Я же ему говорила – погубит она тебя! А он все мама и мама, а что мама – будто я слепая какая, не вижу, что она гулящая! И теперь вся жизнь, вся жизнь псу под хвост! Это хорошо, что я в коровник заглянула, вытащила его, а если бы не успела? Теперь как есть в дурку закроют! Сколько же это будет продолжаться? И ты туда же, олух царя небесного, только горе я от вас и вижу.
На другой день они поехали с бабушкой навестить отца. Он лежал на кровати среди других таких же серых и потерянных людей. Глаза его были пустые, совсем потеряли цвет. Бабушка что-то торопливо у него спрашивала, а Володя сидел у кровати и молчал. Ему стало стыдно и страшно – он не знал, что случилось с отцом, но был уверен, что это он виноват, потому что сказал, что ненавидит. А на самом деле это было не так – Володе было больно смотреть на отца, который в этой кровати словно уменьшился в размерах, потерялся.
В палату вошла кареглазая девушка в белом халате. На ее щеках были симпатичные ямочки, а один глаз немного косил.
— Ой, как хорошо, Иван Сергеевич – вон к вам и посетители пришли. Кем будете? Погодите, я угадаю – наверное, сын? Так похож, ну одно лицо! А это ваша мама? Сразу видно, такая хорошая женщина…
Она все щебетала и щебетала, а отец все больше хмурился и отворачивался к стене.
Домой, тем не менее, Володя с бабушкой вернулись в хорошем расположении духа — бабушка успела пошептаться с медсестрой, и та пообещала, что папу не упекут в дурку. Бабушка еще пару раз ездила к папе, а потом его и правда выписали. Домой он вернулся веселый, как будто не из больницы приехал, а с курорта.
— Володька, а я работу нашел, – сообщил он. – У Наташиного дяди завод небольшой есть, он меня взял туда кладовщиком. Вот увидишь, теперь все хорошо будет!
— Постыдился бы, она же дитё еще совсем, – проворчала бабушка.
Володя догадался, что «дитё» – это она про Наташу, но кто такая это Наташа – он понятия не имел, а спросить стеснялся.
Папа и правда стал ездить на работу – в понедельник уезжал, а в пятницу вечером возвращался, привозя с собой палки копченой колбасы, пряники в пакетах, яблоки и апельсины, а Володе – то часы электронные, то трехцветную ручку. Бабушка тоже повеселела, и дома вновь появились котлеты.
Черноглазая Даша иногда бросала на Володьку быстрый беспокойный взгляд, а однажды даже вызвалась подежурить с ним, когда оба его напарника – Андрюха и Семен – разом заболели, но Володька отказался: больно надо, сам справится. Даша тогда обиделась, надула губы и сказала:
— Ну как знаешь! Я как лучше хотела.
Жизнь у Володьки наладилась – ну ее эту Дашку, пусть водится с новорожденным братом, ему такого счастья не надо.
Как-то раз отец приехал не один, а с незнакомой девушкой, которая почему-то прятала лицо, уткнувшись папе в плечо. Бабушка стояла прямая и грозная, плотно сведя брови.
— Вот, знакомьтесь, это – Наташа.
Девушка, наконец, отняла лицо от папы, и Володя вспомнил – да это же та самая медсестра! Он был уже достаточно взрослым, чтобы понять – не просто так эта медсестра с папой приехала.
Когда папа ушел мыться в баню, бабушка отправила Володю делать уроки, а сама принялась о чем-то шептаться с Наташей. Володя подкрался к кухне и услышал бабушкин голос:
— Ты же молодая совсем, зачем тебе жизнь свою портить!
— Что значит портить? – обиделась Наташа. – Я его люблю!
Бабушка вздохнула.
— Боюсь я, девонька. Ты же знаешь, как у него в прошлый раз вышло… Володька вон без матери растет, и, считай, без отца.
— И что теперь – человек один раз оступился, а на нем клеймо ставить на всю жизнь? Он за это уже отсидел. А я не боюсь, я не такая, я его любить буду.
Нехорошее предчувствие завертелось у Володи в животе. И правда – на следующий день отец позвал его, поставил перед собой и Наташей и произнес:
— Так, значит… Ты уже парень взрослый… В общем, мы с Наташей решили пожениться.
Он глянул на нее с небывалой ранее нежностью – никогда Володька не видел у отца таких глаз, а потом добавил:
— Сестренка у тебя скоро будет. Или братик.
Володя поморгал и ответил:
— Ну… Ладно.
— Вот и славно! – обрадовался отец. – У Наташи квартира своя, двухкомнатная. Хватит, наездился туда-сюда, тем более теперь такое дело… Надо переезжать.
Сердце у Володи упало.
— И когда ты переезжать будешь?
Только-только он привык, что у него есть отец, что есть кого ждать каждую пятницу, поглядывая на циферблат новых часов, и вот…
— Что значит, ты? – взметнулась Наташа. – Ну ты что, не можешь человеку нормально все объяснить?
Она наклонилась к Володе, провела теплой рукой по его растрепанным волосам.
— Володя, ты с нами поедешь. У тебя комната своя будет, мы уже и обои там наклеили… Рядом школа есть – хорошая, тебе там понравится. Ты ведь не против?
От этой неожиданной ласки у Володи защипало в глазах.
— Конечно, поеду! – воскликнул он. – А когда, скоро? Я роль на елку учу – буду Серым Волком. Можно после Нового года? А то нехорошо ребят подводить.
— Так Новый год уже на пороге стоит, – засмеялся отец. – Мы так и хотели на каникулах переехать, чтобы ты попривык и вообще.
Володя не верил своему счастью – у него будет своя комната! И где – в квартире! Там есть ванна, в которую можно забраться и лежать в теплой воде сколько хочешь. И печь топить не надо – там батареи есть, он видел по телевизору.
Внезапная тревога кольнула его, и он оглянулся. Бабушка стояла, как обычно – с прямой как доска спиной, с сухими колючими глазами и поджатым ртом. Но Володьке все равно стало тревожно: а как же тут бабушка одна? Кто ей будет воду возить и с коровами помогать? Он растерянно посмотрел на папу в надежде, что тот скажет, что бабушка поедет с ними, но папа молчал.
В школе эта новость разнеслась мигом – и что Володькин папа женится на племяннице какого-то известного человека, и что Володя едет жить в районный поселок, где у него будет своя комната в просторной квартире. Мальчишки над ним посмеивались, учителя пугали, что программа там сложная и что Володька ударит в грязь лицом, если немедленно не возьмется за учебу. Даша, которая в новогодней сценке была Снегурочка, несколько раз пыталась что-то сказать Володе, но каждый раз закрывала рот и замолкала, а он, гордо вскинув голову, проходил мимо.
Новый год справили вместе с бабушкой – папа и Наташа пошли в гости к ее дяде, и Володю хотели забрать, но бабушка упросила оставить внука еще на пару дней. Когда второго числа папа и Наташа приехали с подарками, счастливые и румяные, бабушка совсем сникла. В доме повисла мутная тишина, которую пыталась разогнать своим смехом Наташа, но даже у нее не получалось. Утром, когда все сумки были собраны, бабушка все копалась на кухне, будто не слышала, что папа зовет ее попрощаться. Наконец, вышла, прижала Володю к себе. От нее привычно пахнуло кислой капустой и сеном. Володя зажмурился – в глазах защипало, словно от едкого дыма.
Шагая по сугробам снега, наметенным за ночь, он все вспоминал бабушкины глаза за толстыми линзами очков – они казались такими большими, прям как у Даши. После новогоднего утренника Даша застала его в пустом классе, где он переодевался из костюма волка, подошла к нему, долго молча смотрела, а потом вдруг наклонилась и поцеловала прямо в губы. И убежала, а Володька долго сидел за партой в одном валенке на ноге и трогал пальцами губы, не в силах удержать биение срывающегося сердца.
Когда подъехал белый скрипящий автобус, и папа уже начал заносить туда сумки, Володя вдруг рванул их назад и крикнул:
— Погоди, папа, не надо. Можно я с бабушкой останусь?
— На каникулы? – испуганно спросила Наташа.
Володя опустил глаза и одними губами прошептал:
— Насовсем.
Они заохали, папа принялся что-то кричать, а Наташа его успокаивать. В итоге автобус уехал, а они побрели обратно с сумками. Пока папа помогал Наташе пробраться через сугробы, Володя кинулся в дом, распахивая двери в счастливом нетерпении.
— Бабушка! – кричал он. – Бабушка!
Она вышла из кухни точно такая же, как они оставили ее час назад.
— Володя? Что случилось? Автобус не приехал?
— Приехал, бабушка, приехал! Бабушка, можно я с тобой останусь жить? Навсегда?
И тут впервые Володя увидел, как бабушка заплакала. Слезы стекали по ее морщинистому лицу, вырывались наружу, освобождая что-то важное и нужное, без чего нельзя жить на этом свете. Он крепко обнял ее и подумал: теперь точно все будет хорошо.
