— Вера! А ну убери со стола эти свои тряпки! — Станислав швырнул на пол половину рукоделия. — Мне некуда чай поставить!
— Стас, ну подожди секундочку, я же почти закончила…
— Что подожди?! — Он стукнул кулаком по столешнице. — Я в своём доме не могу нормально поесть из-за твоих дурацких занятий!
Вера молча собрала нитки и пяльцы, сложила их в коробку. В квартире снова наступила та тяжёлая тишина, которая давно стала привычной. Станислав устроился в кресле, включил телевизор на полную громкость и принялся щёлкать семечки, бросая шелуху прямо на ковёр.
— Станислав, ты же знаешь, что у меня от этого шума голова болит…
— А мне что, в наушниках сидеть? — Он даже не повернул головы. — Не нравится — иди в спальню.
Вера прикусила губу и отправилась на кухню. Там на плите стояли две кастрюли — борщ и картошка с котлетами. Всё, как обычно, приготовила сама. Станислав работал лишь изредка, подрабатывая то грузчиком, то сторожем, но деньги тратил только на себя — на сигареты, пиво с друзьями да на ставки. А Вера тянула дом на пенсии покойной матери и своих редких подработок.
— Где ужин? — проорал он из комнаты.
— Сейчас накрою!
Она разложила еду по тарелкам, аккуратно вытерла стол и позвала мужа. Тот грузно поднялся, плюхнулся на стул и принялся есть, громко чавкая и оставляя жирные пятна на скатерти.
— Борщ опять кислый, — проворчал он, не поднимая глаз. — Сколько раз говорил — не клади столько капусты.
— Стас, я готовлю как всегда…
— Не спорь! Я же чувствую, что ем! — Он отодвинул тарелку. — И котлеты пересушенные. Неужели нельзя нормально приготовить?
Вера ничего не ответила. Она давно перестала оправдываться. После ужина Станислав вернулся к телевизору, а она принялась мыть посуду. В раковине скопилась целая гора тарелок и кастрюль — муж никогда не убирал за собой.
— И кружки свои убери! — крикнул он. — Сколько можно напоминать!
Вера обернулась. На журнальном столике стояло четыре чашки из-под чая, в каждой засохли остатки заварки.
— Стас, ты же сам их туда ставил…
— Не учи меня! — Он даже не обернулся. — Твоя работа — за домом следить. Или я должен ещё и посуду мыть?
Она молча собрала кружки и унесла их на кухню. Потом долго стояла у окна, смотря на соседний двор, где старая липа уже начала желтеть. Скоро осень. Ещё одна осень в этой квартире, с этим человеком, который когда-то говорил ей комплименты.
— Вера! — рявкнул Станислав. — Принеси мне чаю! И печенья к нему!
Она поставила чайник, достала лучшие чашки — те, что дарили на свадьбу тридцать лет назад. На дне одной из них она заметила маленькую трещинку.
— Долго ещё? — нетерпеливо крикнул муж.
— Уже несу!
Вера принесла поднос с чаем и печеньем. Станислав даже не поблагодарил, лишь буркнул что-то про слишком горячий чай. Потом весь вечер смотрел футбол, переключал каналы и ругался на судей, а она сидела рядом с рукоделием, которое не решалась достать.
Около одиннадцати он встал и пошёл в спальню.
— И свет погаси, когда закончишь, — бросил на ходу. — Счёт за электричество не резиновый.
Вера осталась одна в полутёмной комнате. Телевизор ещё работал, показывая какую-то передачу про животных. На экране медведица защищала своих медвежат от чужака. Вера долго смотрела на это, потом выключила телевизор и пошла спать.
В спальне Станислав уже храпел, раскинувшись на всю кровать. Она осторожно легла на самый край, стараясь не потревожить его сон. За окном шумел дождь, и где-то в глубине души Вера вдруг поймала себя на странной мысли: а что, если завтра он не проснётся?
Утром Вера проснулась от треска сковородки и грубого голоса:
— Где моя рубашка? Та, что вчера стирала!
Она быстро встала, накинула халат и поспешила на кухню. Станислав стоял у плиты в одних трусах, жарил яичницу и разбрызгивал жир по всей поверхности.
— Рубашка висит в ванной, ещё не высохла…
— Как не высохла?! — Он обернулся с красным от злости лицом. — Я же говорил — сегодня мне на работу!
— Стас, ты сказал об этом только вчера вечером…
— Не ври! — Он замахнулся лопаткой. — Я предупреждал заранее! Теперь что, в мокрой идти?
Вера побежала к шкафу, достала фен и принялась сушить рубашку. Руки дрожали — она боялась опалить ткань. За спиной слышались ругательства и стук посуды.
— Ты специально! — кричал Станислав. — Специально всё делаешь назло! Хочешь, чтобы меня уволили?
— Конечно, нет…
— Тогда почему я постоянно из-за тебя опаздываю?
Вера принесла рубашку, ещё тёплую от фена. Станислав грубо выхватил её и стал натягивать.
— И завтрак где? Думаешь, на голодный желудок работать буду?
Она быстро намазала хлеб маслом, налила чай в термос. Станислав ел, не переставая ворчать:
— Хлеб чёрствый… Чай несладкий… В нормальных семьях жёны умеют готовить…
Когда он ушёл, Вера села на кухне и заплакала. Слёзы капали в недопитую чашку чая. В квартире наконец-то стало тихо, но эта тишина не приносила облегчения — она была пропитана горечью.
Около полудня позвонила соседка, Людмила Васильевна.
— Верочка, ты как? — в голосе старушки слышалась тревога. — Опять слышала крики…
— Да так, Людочка… Обычное дело.
— Деточка, да сколько можно это терпеть? Ты же совсем измучилась!
Вера посмотрела на себя в зеркало прихожей. Действительно, лицо осунулось, под глазами залегли тёмные круги, а в волосах появилось всё больше седины.
— А что делать? Куда мне в мои годы…
— Верочка, да у тебя же дети есть! Серёжа, Танечка… Они же не могут не видеть, что творится!
Дети… Сын Сергей, уже взрослый, с семьёй, жил в другом городе. Звонил раз в месяц, и то больше спрашивал про отца. А дочь Таня работала в Москве, изредка присылала деньги и просила «не ссориться с папой по пустякам».
— Они не понимают, Люда… Думают, это я виновата во всём.
Вечером Станислав вернулся домой пьяный и злой.
— Из-за тебя меня чуть не выгнали! — заорал он, едва переступив порог. — Опоздал на полчаса!
— Стас, ты же сам…
— Молчать! — Он швырнул ботинки в угол. — Всё из-за твоей тупости! Не можешь элементарно рубашку высушить!
Вера отступила к стене. В глазах мужа читалась такая злоба, что стало страшно.
— Ужин готов, давай поешь…
— Не хочу твоей жратвы! — Он прошёл в комнату и рухнул в кресло. — Принеси пива!
— У нас нет пива…
— Как нет?! — Станислав вскочил. — Я же говорил купить!
— Ты не говорил…
— Вечно ты всё забываешь! — Он подошёл ближе, нависая над ней. — Совсем головой поехала! Может, к врачу сходить?
Вера почувствовала, как по щеке текут слёзы. Но плакать в его присутствии было нельзя — это только раззадоривало его.
— Реви, реви! — злорадно протянул Станислав. — Всегда одно и то же! Как услышишь правду — сразу в слёзы!
Он вернулся к телевизору, а Вера заперлась в ванной. Там, глядя на своё отражение в зеркале, она тихо разговаривала сама с собой:
— Верочка, ну сколько можно… Сколько можно это терпеть…
Но куда идти? На пенсию в восемь тысяч далеко не уедешь. Дети были заняты своими проблемами. А главное — за тридцать лет брака она разучилась жить одна.
Ночью она лежала без сна, прислушиваясь к храпу мужа. Вдруг почувствовала странную слабость — голова кружилась, в горле першило. К утру поднялась температура.
— Стас, мне плохо… — прохрипела она. — Кажется, заболела…
— Ещё чего выдумала! — проворчал он, не оборачиваясь. — Прямо перед выходными заболела! Небось, притворяешься!
— У меня температура тридцать девять…
— Ну и что? Простуда — не чума! Завтрак будешь готовить или нет?
Вера с трудом поднялась, голова раскалывалась. На кухне она еле держалась на ногах, но заварила чай и поджарила яичницу.
— Яйца подгорели, — недовольно буркнул Станислав. — И чай остыл!
После завтрака она легла, укутавшись во все одеяла. Температура поднялась до сорока. Тело ломило, в ушах звенело.
— Стас, может, вызовешь врача? — попросила она слабым голосом.
— Сама вызывай! — крикнул он из комнаты. — Я что, твоя прислуга?
Врач пришёл только к вечеру. Пожилая терапевт долго слушала лёгкие, мерила давление.
— Острый бронхит, — сказала она строго. — Могло перейти в воспаление лёгких. Постельный режим минимум неделю!
Станислав стоял у дверей спальни с кислой миной.
— Неделю? — переспросил он. — А кто готовить будет?
— Мужчина, ваша жена серьёзно больна! — возмутилась врач. — Ей нужен покой и уход!
— Уход… — протянул он. — Легко сказать.
На следующий день Вера лежала с температурой, а Станислав ходил по квартире и громко возмущался:
— Есть нечего! В холодильнике пусто! И кто мне обед сделает?
Он ушёл к друзьям и вернулся поздно, нетрезвый и злой.
— Из-за тебя пришлось в кафе тратиться! — кричал он. — Деньги на ветер!
Вера молчала, не в силах даже возражать. Каждое слово отдавалось болью в груди.
Три дня Вера лежала с высокой температурой. Станислав не принёс ей ни стакана воды, только жаловался на неудобства.
— Опять ничего не убрано! — возмущался он, топая по квартире. — Посуда грязная, рубашки не постираны! Когда это кончится?
В среду утром Вера с трудом поднялась попить воды. Ноги подкашивались, голова кружилась. На кухне её ждала гора грязной посуды — Станислав ел из одноразовых тарелок, но даже их не выбрасывал.
— Наконец-то встала! — обрадовался он. — Значит, здорова! Сделай мне котлет на вечер.
— Стас, я еле стою…
— Не придумывай! — отмахнулся он. — Раз встала — значит, можешь готовить!
Вера опустилась на табуретку, чувствуя, как слёзы сами текут по щекам.
— Ну не реви! — раздражённо бросил муж. — Все болеют, ничего страшного!
В четверг утром он собирался на работу и долго рылся в шкафу.
— Где чистые носки? — крикнул он.
— В стирке… — прохрипела Вера.
— Как в стирке?! Мне в чём на работу идти?
— Стас, я болею четвёртый день…
— И что? Носки сами себя стирать будут? — Он выдернул из корзины грязные носки и понюхал их. — Фу! Отвратительно!
Вера закрыла глаза. В груди пылал огонь, дышать было больно.
— Знаешь что? — вдруг сказал Станислав холодным тоном. — Надоело мне это. Ты только лежишь да стонешь. Толку от тебя никакого.
— Что ты хочешь сказать?
— А то, что пора нам с тобой расстаться, — он сел на край кровати, глядя на неё с отвращением. — Ты превратилась в старую больную развалину. Мне нужна нормальная женщина.
Вера почувствовала, как что-то внутри неё обрывается. Не боль, не обида — что-то большее.
— То есть тридцать лет я на тебя работала, а теперь, когда заболела…
— Не работала, а сидела на моей шее! — перебил он. — Думаешь, я не вижу? Весь день дома сидишь, рукоделием занимаешься!
— Я готовила, стирала, убирала…
— Любая это может! — Станислав встал и начал доставать из шкафа свои вещи. — А я деньги зарабатывал! Кормил семью!
— Какие деньги? — Вера с трудом приподнялась. — Последние два года ты больше пропивал, чем приносил!
— Не твоё дело! — рявкнул он. — Я мужчина в доме!
— Какой мужчина? — Голос Веры окреп, и она сама удивилась этому. — Ты паразит! Тридцать лет я тебя кормила, одевала, терпела твои выходки!
— Ах так?! — Станислав швырнул рубашку на пол. — Тогда живи одна! Увидишь, как это — без мужчины!
Он принялся запихивать вещи в сумку. Вера смотрела на него и вдруг поняла — страха нет. Того ужаса одиночества, которым он всегда её пугал, больше не было.
— Собирайся быстрее, — тихо сказала она.
— Что?
— Я сказала — собирайся быстрее, — повторила Вера уже громче. — И вали отсюда.
Станислав растерянно посмотрел на неё.
— Ты… ты что это…
— Я тридцать лет боялась остаться одна, — Вера медленно встала с кровати. — А теперь поняла — я уже давно одна. Просто рядом сидел нахлебник, который только жрал да орал.
— Верка, ты того… — он попытался примирительно улыбнуться. — Это я сгоряча…
— Нет, — твёрдо сказала она. — Хватит. Тридцать лет хватит.
В пятницу утром Станислав ушёл к своему приятелю. Вера осталась одна в квартире. Температура спала, дышать стало легче. Она встала, подошла к окну и открыла его настежь. Свежий воздух ворвался в комнату, унося застоялый дух страха и покорности.
Через неделю Вера уже могла ходить по дому без одышки. Квартира изменилась до неузнаваемости — исчез запах сигарет, не валялись грязные носки, телевизор больше не орал с утра до ночи. В доме поселилась тишина, но не та тяжёлая, что была раньше, — лёгкая, светлая.
Первой позвонила Танечка из Москвы:
— Мама, что случилось? Папа звонил, сказал, что вы поссорились…
— Доченька, мы не поссорились. Мы расстались.
— Как расстались?! — возмутилась дочь. — Мама, ну что за глупости! В вашем возрасте!
— Танюш, ты не знаешь, как он себя вёл…
— Знаю, что папа тяжёлый характер, но ты же привыкла! — В голосе дочери звучало раздражение. — Нельзя же из-за каждой ссоры разводиться!
Вера молчала. Объяснить было невозможно — дочь не поверила бы. Для неё отец всегда был добрым дедушкой, который дарил подарки и рассказывал сказки. Ту сторону Станислава, которую видела только жена, Таня знать не хотела.
Потом звонил Серёжа. Разговор был ещё тяжелее:
— Мам, ну ты даёшь! — смеялся сын. — В пятьдесят восемь лет устроила революцию! Папка в шоке!
— Серёж, я просто не могу больше…
— Да ладно тебе! Все мужики такие! — Он явно не воспринимал это серьёзно. — Папа добрый, просто характер у него… армейский. Зато не пьёт, не гуляет!
Не пьёт… Сын тоже ничего не знал. Или не хотел знать.
— Мама, ты же умная женщина! Нельзя семью рушить из-за бытовухи!
После этих разговоров Вера долго сидела на кухне, глядя в окно. Дети обвиняли её в разрушении семьи. Для них она стала предательницей, которая бросила «хорошего мужа» в трудную минуту.
Но странное дело — боли от этого не было. Было грустно, но не больно. Будто тяжёлый камень, который она тридцать лет носила в груди, наконец-то исчез.
Людмила Васильевна заходила каждый день:
— Верочка, как дела? Не жалеешь?
— Знаешь, Люда, — Вера улыбнулась впервые за много месяцев, — я поняла одну вещь. Лучше быть одной, чем чувствовать себя одинокой рядом с близким человеком.
— А дети?
— Дети вырастут. Поймут. А может, и не поймут — это их выбор.
Вечером Вера достала пяльцы и принялась вышивать. На столе горела настольная лампа, играла тихая музыка из радио. Никто не кричал, не требовал убрать «тряпки», не швырял рукоделие на пол.
Она вышивала маленький домик с садом. Окна светились жёлтым светом, на крыльце сидела женщина с книгой. Одна, но не одинокая.
За окном шёл дождь, но Вера больше не боялась завтрашнего дня. Впервые за тридцать лет она была по-настоящему дома.
