Маша стояла у плиты, мучительно вглядываясь в кипящую кастрюлю, словно в ней плавали ответы на все вопросы мироздания. На самом деле, она просто отсчитывала минуты — ровно восемь, как настаивала Валентина Петровна, не семь и не девять — иначе макароны станут либо «резиновыми», либо «разваренными». Точность, по мнению свекрови, была залогом не только вкусной еды, но и семейного счастья в целом.
За окном сыпал мелкий осенний дождь, и однокомнатная квартира на окраине Москвы казалась особенно тесной. Четвертый месяц совместной жизни с мужем и его матерью давался Маше всё тяжелее. Когда Сергей делал предложение, он обещал, что это временно, всего полгода — накопят на первоначальный взнос на жильё и съедут. Но его повышение всё откладывалось, а копились только мелкие обиды и недомолвки.
— Машенька, ты опять воду переливаешь, — раздался за спиной голос свекрови. — Смотри, сейчас выкипит, и плиту придется оттирать. А я её только вчера до блеска довела.
Маша молча убавила огонь. Спорить было бесполезно — каждая кухонная баталия заканчивалась одинаково: «Я сорок лет хозяйничаю и знаю, как правильно». Как будто существовал единственно верный способ варить макароны или резать лук, а все остальные люди просто ошибались.
Телефон в кармане завибрировал — сообщение от Сергея: «Задержусь сегодня, важное совещание. Не ждите с ужином». Маша тяжело вздохнула. Последние недели Сергей задерживался всё чаще, а домой приходил уставший, молчаливый, сразу садился за ноутбук «доделать отчеты». Его карьерный рост казался теперь не спасительной соломинкой, а еще одной стеной между ними.
— Сережа снова задерживается? — спросила Валентина Петровна с нотой осуждения, хотя вопрос был обращен не к ней. — Я в его годы уже давно дома была в это время. Нынешняя молодежь всё куда-то бежит, а семья — на последнем месте.
Маша стиснула зубы. Парадокс: когда она находилась дома и занималась хозяйством, это было «сидением на шее у мужа», а когда Сергей задерживался на работе, чтобы обеспечить их будущее — «бегством от семьи».
— Он старается для нас, Валентина Петровна, — только и смогла выдавить Маша. — Чтобы мы могли накопить на свое жилье.
— А что плохого в том, чтобы жить вместе? — свекровь поджала губы. — В мои времена по три поколения в одной квартире жили, и ничего, не жаловались. Это сейчас всем отдельность подавай.
Маша чуть не сказала, что «ваши времена» закончились вместе с двадцатым веком, но вместо этого молча выключила плиту и отставила кастрюлю. Восемь минут истекли.
Утро началось с привычной суеты. Сергей спешил на работу, глотая на ходу кофе. Валентина Петровна выдавала ему инструкции, словно провожала ребенка в первый класс, а не тридцатилетнего мужчину в офис.
— Сережа, не забудь зонт, дождь обещали. И обед я тебе собрала, не трать деньги на эти их бизнес-ланчи.
— Мам, я сам разберусь, — отмахивался он, но контейнер с едой всё равно забирал.
Когда за мужем закрылась дверь, Маша почувствовала знакомое напряжение. Они со свекровью снова оставались наедине до вечера.
— Маша, ты вчера опять волосы в ванной не убрала, — начала Валентина Петровна, разливая чай. — И бельё… Я говорила тебе проверять карманы перед стиркой? Сережины документы чуть не постирала.
— Я проверяла, — ответила Маша, чувствуя, как краснеют щеки. — Наверное, он уже потом что-то положил.
— Молодая хозяйка должна быть внимательнее, — наставительно произнесла свекровь. — Вот я в твоем возрасте…
Этот зачин Маша знала наизусть. Дальше следовал рассказ о том, как Валентина Петровна работала инженером, вела дом, воспитывала Сережу, ухаживала за больной свекровью и при этом всегда оставалась «при причёске и макияже». А вот современные девушки… Тут обычно следовал тяжелый вздох, полный неодобрения.
— Я вчера видела, как ты картошку жарила, — продолжила свекровь. — Ты масло экономишь? Поэтому она пригорела сверху и осталась сырой внутри?
— Я следовала вашему рецепту, — устало ответила Маша. — Вы говорили, сначала на сильном огне, потом на слабом.
— Я говорила на среднем! — возмутилась Валентина Петровна. — И крышкой накрывать на пять минут, потом перемешать. Ты совсем меня не слушаешь.
Маша допила чай и поднялась из-за стола. Три месяца назад она пыталась объяснить, что в её семье готовили иначе. Что у каждой хозяйки свои секреты и методы. Но быстро поняла — легче соглашаться и делать по-своему, когда свекровь отвернется. Хотя в такой тесной квартире это случалось редко.
После обеда, когда Маша закончила пылесосить (не забыв передвинуть все стулья и протереть плинтуса, как учила Валентина Петровна), она обнаружила свекровь возле холодильника с загадочным видом.
— Машенька, я всё думала, как тебе помочь организовать день, — начала она с той особой интонацией, которая всегда предвещала очередное «улучшение» Машиной жизни. — Смотри, что я составила.
На дверце холодильника под магнитом с видом Санкт-Петербурга красовался напечатанный на принтере лист бумаги.
«Распорядок дня молодой хозяйки», — гласил заголовок, выделенный жирным шрифтом.
Маша начала читать и с каждой строчкой чувствовала, как земля уходит из-под ног.
«7:00 — подъем, гигиенические процедуры. 7:15 — приготовление завтрака для мужа. 7:45 — уборка кухни после завтрака. 8:30 — стирка, глажка, уборка квартиры (по графику: понедельник — спальня, вторник — гостиная…). 12:00 — приготовление обеда. 14:00 — время для самообразования (кулинарные книги, вязание, шитье). 16:00 — подготовка к приходу мужа (наведение красоты, приготовление ужина). 19:00 — семейный ужин. 21:00 — супружеские обязанности (?). 21:30 — подготовка ко сну».
— То есть это расписание моего дня? Когда мне готовить, когда супружеский долг выполнять? — обомлела Маша, не веря своим глазам. — Вы серьезно?
— А что такого? — искренне удивилась Валентина Петровна. — Я просто хотела помочь. К тому же, я заметила, что ты днями сидишь в телефоне. Молодость проходит, а ты навыков не приобретаешь. Да и Серёжа жалуется…
— Сергей… жаловался? — Маша почувствовала, как к горлу подкатывает комок.
— Ну, не жаловался конкретно, — замялась свекровь. — Просто сказал, что устает на работе и хотел бы приходить к готовому ужину. Это нормальное желание для мужчины, Маша.
Маша смотрела на лист бумаги, и внутри неё что-то окончательно надломилось. Три месяца она терпела, молчала, пыталась вписаться в чужую систему координат. Она бросила работу менеджера в турфирме, потому что Валентина Петровна настаивала, что «хорошая жена должна создавать уют». Она выслушивала бесконечные комментарии о своей неумелости, неопытности, даже о своих распущенных волосах, которые «приличной женщине следует собирать». Она терпела ежедневные лекции о том, как правильно чистить картошку, развешивать белье и даже о том, как часто нужно подстригать кутикулу.
Но расписание с пунктом о «супружеских обязанностях» стало последней каплей.
Когда Сергей вернулся с работы, в квартире стояла непривычная тишина. Никто не бросился разогревать ужин, не стал расспрашивать о прошедшем дне. Маша сидела на кухне с собранной дорожной сумкой у ног.
— Что случилось? — Сергей растерянно переводил взгляд с жены на мать, которая демонстративно смотрела телевизор в комнате.
— У меня к тебе разговор, — тихо сказала Маша. — Наедине.
Они вышли на лестничную клетку. Маша достала телефон и показала фотографию расписания.
— Это что? — непонимающе спросил Сергей.
— Это график моего дня. Составленный твоей мамой. Включая время на… супружеские обязанности, — последние слова Маша почти прошептала.
Сергей взял телефон, всмотрелся в экран, и его лицо изменилось.
— Мама перегнула палку, — признал он. — Я поговорю с ней.
— Нет, Сереж, — Маша покачала головой. — Дело не только в этом. Я больше не могу так жить. Каждый день — как на минном поле. Что бы я ни сделала, всё неправильно. Я теряю себя. Мы почти не разговариваем, ты постоянно на работе или с ноутбуком. А когда я пытаюсь что-то сказать, твоя мама тут же вмешивается.
— Ты преувеличиваешь…
— Помнишь, я хотела снова устроиться на работу? А твоя мама сказала, что «серьезная семья так не живет», и ты промолчал. Помнишь, как она выбросила мою любимую футболку, потому что она «неподобающая для замужней женщины»? И ты снова промолчал.
Сергей опустил глаза.
— У меня ультиматум, — твердо сказала Маша. — Либо мы съезжаем и начинаем жить своей семьей, либо я возвращаюсь к родителям. Решай сейчас.
— Мы не можем сейчас съехать, — растерянно пробормотал Сергей. — У нас не хватит денег на первый взнос…
— Можем снять квартиру. Однушку, студию, что угодно. Я найду работу. Но я больше не могу жить под этим контролем.
В коридоре повисла тяжелая тишина. Маша видела, как Сергей мечется между привычной ролью послушного сына и новой — мужа, который должен защищать интересы своей семьи.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Давай поищем квартиру.
Маша впервые за долгое время почувствовала, как внутри разливается тепло надежды.
Узнав о решении молодых, Валентина Петровна пустила в ход весь арсенал: от слёз («Я старая женщина, останусь одна») до угроз («Забудь тогда дорогу в этот дом»). Но случилось неожиданное — с каждым днем поисков съемного жилья Сергей всё больше распрямлял плечи, словно сбрасывая невидимый груз.
— А знаешь, — сказал он Маше вечером, когда они просматривали очередное объявление, — мама всегда решала за меня. Куда поступать, где работать. Даже, когда разменивали жильё, квартиру выбирала она, хотя платил за нее я. Наверное, пора уже научиться жить по-своему.
Через неделю они нашли небольшую студию в получасе езды от работы Сергея. Бюджет был скромным, отделка — еще скромнее, но это было их пространство. Без расписаний, без контроля, без постоянной критики.
В день переезда Валентина Петровна демонстративно закрылась в комнате, отказавшись прощаться. Но когда Сергей выносил последние коробки, она окликнула Машу.
— Ты хоть готовить-то умеешь по-человечески? — в её голосе впервые звучала не снисходительность, а что-то похожее на беспокойство.
— Научусь, — просто ответила Маша. — Если что, позвоню и спрошу совета.
Валентина Петровна кивнула, а потом неожиданно сунула в руки невестке объемистый сверток.
— Это бабушкина скатерть. Старая, но крепкая еще. И рисунок красивый.
Это было похоже на первый, неуверенный шаг к перемирию.
Их новый дом был маленьким, но своим. Первое время Маша с удивлением замечала, что постоянно спрашивает разрешения у Сергея — можно ли повесить эту картину, переставить стол, купить яркие подушки. Потом поймала себя на мысли, что проговаривает про себя голосом Валентины Петровны замечания о грязной посуде или неправильно сложенном белье.
Понадобилось время, чтобы снова начать доверять своим решениям и своему вкусу.
Сергей тоже менялся. Он больше не задерживался допоздна на работе, а вечерами они вместе готовили ужин, смеясь над кулинарными экспериментами.
— Знаешь, что самое удивительное? — сказала как-то Маша, когда они ужинали на балконе, наблюдая закат. — Я начала понимать твою маму. Она действительно всё делала из лучших побуждений. Просто её любовь… душит.
— Она не умеет по-другому, — кивнул Сергей. — Для неё контроль и забота — одно и то же. Она и со мной всегда так.
Через месяц Валентина Петровна позвонила и пригласила их на воскресный обед. Маша колебалась, но Сергей сказал: «Мы теперь сами решаем, куда нам ходить и как часто. Но она всё-таки моя мать».
Они пришли с тортом и букетом цветов. Валентина Петровна встретила их настороженно, но без прежней враждебности. За обедом она несколько раз порывалась сделать замечание, но осекалась. А когда Маша помогала убирать со стола, тихо спросила:
— Ну как вы там? Справляетесь?
— Справляемся, — улыбнулась Маша. — По-своему, но справляемся.
Уходя, они договорились приезжать раз в две недели. Уже в метро Сергей крепко сжал руку жены:
— Спасибо.
— За что?
— За то, что не дала мне остаться маминым сыном навсегда.
Машу вдруг озарило — если бы не тот злополучный график на холодильнике, возможно, ничего бы не изменилось. Они бы продолжали задыхаться в атмосфере невысказанных обид и чрезмерной опеки. Иногда нужно дойти до предела, чтобы найти в себе силы всё изменить.
А злополучное расписание она сохранила — не на холодильнике, конечно, а в дальнем ящике стола. Как напоминание о цене собственного достоинства и свободы выбора.
