Марина проснулась от запаха подгоревшего лука и машинально потянулась к тумбочке за таблетками от тошноты. За стеной гремели кастрюли — свекровь опять затеяла свой «фирменный» завтрак. С тех пор как Вера Николаевна приехала «на недельку», прошло уже два месяца, и каждое утро начиналось одинаково: грохот посуды, запах готовки и причитания о том, как «молодежь не умеет вести хозяйство».
В последнее время Марина все чаще ловила себя на том, что боится выходить из спальни. Там, за дверью, её ждал не просто очередной день — там была территория свекрови, где каждый шаг, каждое слово, каждый жест оценивался, комментировался и осуждался.
Вчера, например, она имела неосторожность оставить непомытую чашку на столе. К вечеру эта чашка превратилась в повод для получасовой лекции о том, как «современные девушки не приучены к порядку и как свекровь много делает по хозяйству «. А позавчера свекровь перебрала её рабочие документы — «я же просто протирала пыль!» — и случайно удалила новые документы и важные файлы с ноутбука — она его просто закрыла, а они не сохранились.
Телефон тихо звякнул — сообщение от брата: «Сестренка, как ты? Звони, когда сможешь говорить без… хм… группы поддержки)))»
Марина невольно улыбнулась. Андрей всегда умел найти правильные слова. Даже сейчас, живя в другой стране, он оставался ближе многих.
На кухне что-то с грохотом упало, и следом раздался громкий голос свекрови:
— Дима! Ты только посмотри, что твоя жена устроила! Все полки опять в беспорядке! Марина закрыла глаза. Она точно помнила, как вчера вечером аккуратно расставила все баночки со специями по размеру — как любит свекровь. Видимо, Вера Николаевна снова решила «навести порядок».
— Мам, да ладно тебе, — донесся сонный голос мужа. — Что там случилось-то?
— Как что? Я же говорю — бардак! Я целыми днями только и делаю, что порядок хоть какой-то поддерживаю…
Марина поняла — сейчас свекровь придет её «будить», чтобы показать весь этот «бардак». Она быстро накинула халат и проскользнула в ванную — единственное место, где можно было спрятаться от нравоучений. Закрыла дверь, включила воду. Набрала номер брата:
— Спаситель! Как же ты вовремя!- Что, опять свекровь творит? — В голосе Андрея слышалась тревога.
— Не то слово… — Марина говорила шепотом, хотя шум воды должен был заглушать разговор. — Знаешь, я уже начинаю сомневаться в собственной адекватности. Может, я правда такая неумеха? Может…
— А ну-ка стоп, — перебил её брат. — Давай по порядку. Что конкретно происходит?
И Марина рассказала. Про то, как свекровь методично захватывает пространство — сначала кухня («Ты же не умеешь готовить для мужчины!»), потом гостиная («Надо навести порядок в этом хламовнике!»), теперь добралась до спальни. Про то, как проверяет её телефон, когда думает, что никто не видит. Про то, как комментирует каждый её шаг, каждое действие.
А вчера, — голос Марины дрогнул, — представляешь, она залезла в мою сумку, когда я была в душе. Нашла чек из косметического магазина — я себе крем для лица купила, обычный, даже не люксовый. И устроила целое представление!
«Вот, — говорит, — ты на свои кремы тысячи тратишь, а я из-за переезда к вам всю свою жизнь перекроила! Я же там, в своей квартире, на массаж ходила, в бассейн, на маникюр каждую неделю. А тут — живу как затворница — все только убираю за вами, на всем экономлю. Раз уж я ради вас от всего отказалась, то ты должна мне компенсировать — хотя бы на мои личные расходы скидываться!»
Представляешь? При этом она сама решила к нам переехать, её никто не звал. Живет в моей квартире, командует как у себя дома, а теперь еще требует, чтобы я её маникюр оплачивала! И ведь специально при Диме это устроила, а он только вздыхает — мол, мам, ну что ты опять…
За дверью послышались шаги, и Марина инстинктивно прижалась к стене. Но шаги прошли мимо.
— Знаешь, что самое обидное? — продолжила она еще тише. — Дима всё это видит. И молчит. Ему, наверное, удобно — завтрак готов, рубашки поглажены, носки разложены по парам. А то, что его жена чувствует себя служанкой в собственном доме — так это «гормоны играют»…
В трубке повисла тяжелая тишина.
— Так, сестренка, — наконец произнес Андрей, и в его голосе появились те самые стальные нотки, которые Марина помнила с детства. Именно таким тоном брат говорил с хулиганами, которые когда-то пытались отобрать у неё портфель. — Я вылетаю утром. И отец будет. Пора твоему благоверному вспомнить наш разговор перед свадьбой, когда он клялся, что будет тебя беречь. А не прятаться за мамину юбку, пока его беременную жену травят в собственном доме. Хватит этого цирка с «заботой». Никто не имеет права превращать мою младшую сестру в забитую мышь, даже если это «любимая свекровь»
— Андрей, не надо… — начала было Марина, но брат уже отключился. Она еще долго сидела на бортике ванны, глядя на погасший экран телефона. Внутри боролись облегчение и тревога — она знала, что брат слов на ветер не бросает. Оставалось только ждать.
На следующее утро Марина проснулась от странной тишины в квартире. Обычно в это время свекровь уже гремела посудой на кухне, но сегодня было непривычно спокойно. Выглянув из спальни, она увидела Веру Николаевну в праздничном платье — том самом, которое та надевала только по особым случаям.
— А я вам такую новость хорошую приготовила! — свекровь сияла. — Я решила совсем к вам переехать. Уже и квартирантов нашла — замечательная семья, с первого числа въезжают.
Марина почувствовала, как земля уходит из-под ног:
— В каком смысле — переехать?
— В самом прямом! — Вера Николаевна уже раскладывала на столе какие-то бумаги. — Я тут прикинула: тебе с животиком тяжело, помощь нужна будет. А когда малыш родится — тем более. Димочка вон как рад, что я рядом, что готовлю, убираю. Да и ты сама видишь — без меня бы тут такой бардак был! А я и квартирантов уже нашла хороших, с первого числа въезжают. Так что теперь заживём одной семьёй, как и должно быть. Я же вижу, как вы все без меня прямо теряетесь… — свекровь говорила с таким самодовольством, будто делала им величайшее одолжение. — Вот я и…
Звонок в дверь оборвал этот монолог. На пороге стоял отец Марины — как всегда подтянутый, в своем любимом сером пиджаке. Она на мгновение растерялась — отец редко вмешивался в их взрослую жизнь, предпочитая давать советы только когда просят. И если он здесь… Значит, Андрей рассказал всё, и её маленькие жалобы в телефонных разговорах сложились для отца в полную картину. А за его спиной…
— Андрей! — она бросилась к брату. — Но ты же говорил только про утро…
— Решил не тянуть, — подмигнул он, крепко обнимая сестру. — Тем более, когда папа узнал, как тут у тебя всё «хорошо», он сам собрался раньше меня.
Вера Николаевна как-то сразу съежилась, отступила в глубь квартиры. Владимир Алексеевич всегда действовал на нее странным образом — при нем она словно становилась меньше ростом.
— Дима еще не дома? — коротко спросил отец.
— Он на работе… — начала было свекровь.
— Уже едет, — перебил Андрей, убирая телефон. — Я ему позвонил.
Они перешли в кухню. Андрей сразу занял своё старое место у окна — будто и не было этих двух лет в Америке. Марина искоса поглядывала на брата — возмужал, в глазах появилась какая-то новая, спокойная уверенность. Он поймал её взгляд и подмигнул — мол, всё будет хорошо, сестрёнка. Как в детстве.
Отец медленно помешивал чай, который так и не попробовал. Свекровь металась по кухне, переставляя чашки и то и дело роняя ложечки — она явно чувствовала, что грядет что-то серьезное, и её показная бодрость сменилась нервной суетой.
Сама Марина почти не дышала. Внутри всё сжалось в тугой комок — она и хотела этого разговора, и боялась его. Что скажет Дима? Как он отреагирует?
Когда Дима вошел в кухню, его взгляд метнулся от жены к тестю, потом к шурину. На лице проступила растерянность:
— Что случилось?
— Садись, — Владимир Алексеевич говорил спокойно, но за этим спокойствием чувствовалась сталь. — Нам всем нужно серьезно поговорить.
— Может, еще чайку? — встрепенулась Вера Николаевна.
— Сядьте, — негромко произнес Андрей, и она как-то сразу опустилась на стул.
— Значит так, — Владимир Алексеевич положил руки на стол. — Дима, помнишь наш разговор перед свадьбой?
Дима побледнел. Он помнил тот разговор. Как тесть говорил спокойно, но твердо: «Марина — моя единственная дочь. Она сильная и упрямая, но в ней столько нежности… Я отдаю тебе самое дорогое. Береги её. И никогда, слышишь, никогда не позволяй никому её обижать». Тогда эти слова казались почти лишними — ну кто может обидеть его Марину? А теперь… Теперь он каждое утро слышит, как его жена плачет в ванной, и делает вид, что не замечает.
— Тогда объясни мне, почему моя дочь, которая через два месяца родит, боится слово сказать в собственной квартире? Почему она…
— Я не понимаю, о чем вы! — вскинулась вдруг Вера Николаевна. — Я же только добра хотела! Я же помогаю! Вот, даже решила к ним переехать…
— Вот об этом и поговорим, — тихо сказал Андрей. — О том, как вы «помогаете».
— А что не так с моей помощью? — Вера Николаевна моментально перешла в наступление. — Я, между прочим, всё для них делаю! Вот вчера перестирала все шторы — они же в жизни их не стирали! А эти её бумажки на столе — разве это порядок? Я их все рассортировала…
— Выбросили мои рабочие заметки, — тихо вставила Марина.
— Ой, подумаешь, бумажки! — всплеснула руками свекровь. — Зато я котлетки готовлю, порядок навожу. А она… Она даже борщ сварить не умеет! Представляете, — повернулась она к Владимиру Алексеевичу, — готовит какие-то салаты с киноа! Это разве еда? А ещё собирается ребёнка растить!
— Мама права, — подал голос Дима. — Марина действительно не очень хозяйственная. И вообще, я считаю, что мама может жить с нами. Это наша семья и наша квартира…
— Твоя квартира? — Владимир Алексеевич произнес это так тихо, что Дима осекся на полуслове. — Документы на неё ты давно смотрел?
— При чём тут документы? — Дима повысил голос. — Мы женаты, это наш общий дом! И если моя мать хочет здесь жить…
— Не кричи, — отец Марины даже не изменился в лице, но Дима будто споткнулся об этот спокойный тон. — Во-первых, эта квартира записана на меня и Андрея. Во-вторых, я ещё не закончил.
— Да какая разница, на кого записана! — Дима уже почти кричал, паника прорывалась в его голосе. — Я имею право решать…
— Что ты имеешь право решать? — Андрей поднялся, нависая над столом. — Как твоя мать может измываться над моей сестрой? Как она будет рыться в её вещах? Или как будет указывать ей, беременной, что ей есть и как жить?
— Это нормально, когда мать живет с сыном! — Дима стукнул кулаком по столу. — А Марина…
— Сядь, — в голосе Владимира Алексеевича появились угрожающие нотки. — И не смей повышать голос в моём присутствии. Да, эта квартира моя. И я не позволю…
— Да никто не измывается на Мариной! — Дима поднялся. — Подумаешь, мама немного порядок навела…
— Порядок? — Владимир Алексеевич положил руку на плечо зятя, усаживая его обратно. — Ты называешь порядком то, что твоя жена плачет по ночам? Что она боится выйти из спальни в собственной квартире?
— Я не…
— Молчи, — оборвал его Андрей. — Знаешь, что меня удивляет? То, что Марина до сих пор всё это терпит. Знаешь почему? Потому что она тебя любит, идиота такого. А ты…
— Сынок, — Вера Николаевна снова подала голос, — да что ты их слушаешь? Мы же семья! Вот, я уже и квартирантов нашла, комнату свою освобожу…
— Вера Николаевна, — Владимир Алексеевич говорил очень спокойно, но от этого спокойствия веяло холодом, — у вас ровно час на сборы. И ты, Дима, тоже собирайся.
— Что?! — в один голос воскликнули мать и сын.
— То самое. Марина останется здесь, в своей квартире. С ней побудет Андрей. А вы… Вы поедете подумать о том, что такое семья и как нужно относиться к беременной жене.
Отец всё ещё сидел за столом, но в его голосе прозвучала сталь:
— Час на сборы! Вы не хозяева здесь! Вещи собрали и на выход!
— Но как же… Мы же… — начала было свекровь, но осеклась под его взглядом.
— Я всё сказал. У вас час, чтобы освободить квартиру. Моя дочь достаточно натерпелась, и больше этого не будет
— Вы не можете…
— Могу, — Владимир Алексеевич встал. — И если понадобится, я лично вынесу ваши вещи. Потому что ещё один день такой жизни моя дочь терпеть не будет. И только от тебя, Дима, зависит, будет ли это временная мера или… окончательная.
— Но я же её муж! — Дима растерянно переводил взгляд с тестя на шурина, потом на Марину.
— Ты её муж или мамино дополнение? — жестко спросил Владимир Алексеевич.
— Вот именно, — Андрей скрестил руки на груди. — Ты её муж. А ведёшь себя как… — он осёкся, глянув на сестру. — В общем, на сборы час. И можешь не напоминать про свои права на эту квартиру — она записана на меня и отца. А Марина здесь живёт потому, что мы свою принцессу любим и в обиду не дадим. В отличие от некоторых — подмигнул он сестре.
Через три дня Дима пришёл — осунувшийся, с виноватыми глазами. Без матери. С огромным букетом любимых Марининых фрезий. «Прости», — только и сказал он, опускаясь на колени перед женой. А она разревелась — первый раз за все эти месяцы позволила себе заплакать, уже не боясь, что свекровь назовёт это «манипуляцией» и «гормональными истериками».
Андрей остался с сестрой до самых родов. Прилетал из Америки каждый месяц, хотя там его ждали важные проекты — говорил, что сестра важнее любой работы. А когда стало ясно, что Дима и правда всё понял, потихоньку отступил, оставаясь на связи.
Когда через два месяца родился их сын, Вера Николаевна попыталась было «помочь с малышом», но наткнулась на спокойный взгляд зятя и решительное «нет». Она до сих пор обижается и жалуется знакомым на «неблагодарных детей», но теперь это уже не имеет значения. В их доме больше нет места чужим правилам и навязанной заботе.
