— Значит, продаёшь? — Галина Петровна поджала губы, разглядывая потёртые обои в прихожей.
— А что делать? — Вера устало присела на старый табурет. — После похорон мама завещание оставила — квартира моя. Но жить здесь… Каждый угол кричит.
Галина Петровна, соседка по площадке, прожившая в этом доме последние сорок лет, покачала головой:
— Надо было раньше с матерью мириться. А теперь что? Выставила объявление и думаешь, совесть очистила?
Вера промолчала. Что тут скажешь? Права соседка — нужно было раньше. Но гордость, вечная гордость не позволяла первой шаг сделать. А теперь поздно.
Три месяца назад она впервые за пятнадцать лет переступила порог родительской квартиры. Маму уже забрала скорая — инсульт. В больницу Вера не успела — всего час разницы. А потом завещание, как гром среди ясного неба. Всё ей — непутёвой, с которой мать полжизни не разговаривала.
Квартира стояла нетронутой, словно законсервированной во времени. Те же занавески, тот же сервант, даже фотография отца на стене — та самая, с которой начался их последний скандал.
— Ты же знаешь, Людмила Васильевна от горя с этой квартирой чуть с ума не сошла, — Галина Петровна присела рядом, понизив голос. — После того как твой отец… Ну, ты понимаешь. Шестнадцать лет здесь одна. Ни собаки не завела, ни кошки — всё ждала.
— Чего ждала? — Вера резко встала. — Что папа вернётся? Что я приползу на коленях просить прощения? За что, кстати? За то, что правду сказала?
— За то, что мать одну бросила.
— Я?! — Вера сдавленно рассмеялась. — Это она меня выгнала! «Раз не веришь родному отцу — иди куда хочешь». Вот я и пошла. А что было делать? Молчать, когда у него вторая семья образовалась?
Галина Петровна отвела глаза:
— Ну, может, и не надо было…
— Надо! — Вера почувствовала, как дрожат руки. — Всё надо было! И тогда, и сейчас! Продам квартиру, и точка.
В прихожей повисла тяжёлая тишина. За окном шумел привычный двор — детские голоса, автомобильные сигналы, чей-то смех. Здесь, в старой квартире, время остановилось.
Первый показ назначили через неделю. Вера методично избавлялась от старых вещей — что-то на помойку, что-то соседям. Выбросить всё разом рука не поднималась.
В воскресенье пришли первые потенциальные покупатели — молодая пара с риелтором. Парень деловито простукивал стены, девушка прикидывала расстановку мебели. Всё как положено.
— А соседи тихие? — поинтересовалась девушка.
— Очень, — Вера кивнула. — Галина Петровна справа музыку никогда громко не включает, а слева…
— Слева коммуналка, — перебил риелтор. — Но там в основном пенсионеры, проблем не будет.
Девушка заглянула в большую комнату:
— Ремонт, конечно, нужен капитальный. Но метраж хороший, и район…
— Пятьдесят восемь квадратов, — подтвердила Вера. — Комнаты изолированные, санузел…
Внезапно в дверь позвонили. На пороге стоял мужчина лет шестидесяти — высокий, седой, в очках с тонкой оправой.
— Здравствуй, Вера.
Она застыла, не веря своим глазам:
— Папа?
— Можно войти?
Вера машинально отступила в сторону. Отец прошёл в прихожую, окинул взглядом знакомые стены.
— Извините, — Вера повернулась к покупателям, — показ придётся перенести.
Когда за ними закрылась дверь, повисла тяжёлая тишина. Отец прошёл на кухню, сел на своё привычное место у окна.
— Галина Петровна позвонила, сказала — продаёшь.
— А тебе какое дело? — Вера осталась стоять в дверях. — Ты здесь уже давно не живёшь.
— Вера…
— Нет, пап, — она покачала головой. — Поздно. Знаешь, сколько лет прошло? Шестнадцать. Мама умерла, так и не узнав правды.
— Какой правды? — он снял очки, устало протёр стёкла. — Что я влюбился? Что не смог жить во лжи?
— Что завёл вторую семью за её спиной! Что у меня где-то есть сводная сестра, которую я никогда не видела!
— Сводный брат, — тихо поправил отец. — Ему четырнадцать.
Вера рассмеялась:
— Прекрасно! Может, ещё фотографию покажешь?
— Вера, я пришёл не оправдываться.
— А зачем? — она прислонилась к дверному косяку. — Квартиру захотел? Так поздно, папа. Мама всё мне оставила.
— Я знаю, — он кивнул. — Я к тебе пришёл. Поговорить.
— О чём? О том, как ты нас бросил? Или о том, как мама с горя чуть не свихнулась? Или может…
— О том, как ты живёшь, — перебил он. — Чем занимаешься. Есть ли семья.
— Какая трогательная забота, — Вера почувствовала, как к горлу подступает ком. — Шестнадцать лет молчал, а тут вдруг интересно стало?
— Я всегда интересовался.
— Да? И как же?
— У Галины Петровны спрашивал. Регулярно.
Вера замерла:
— Что?
— Раз в месяц звонил, узнавал как вы. Все эти годы.
— И она молчала? — Вера почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Я просил, — он виновато улыбнулся. — Боялся, что мама…
— Что мама что? — Вера почти кричала. — Что узнает о твоём вранье? О предательстве?
— Что расстроится ещё больше, — он вздохнул. — Она и так…
— Она и так сломалась, — Вера опустилась на табурет. — Знаешь, как она жила эти годы? Как робот. Работа-дом, работа-дом. Даже на пенсию не хотела — говорила, дома с ума сойдёт.
В кухне повисла тишина. За окном начинало темнеть — февральские сумерки наступали рано. Где-то вдалеке сигналила машина.
— Я люблю тебя, Вера, — тихо сказал отец. — Всегда любил.
— Любил? — она горько усмехнулась. — А как же твой сын? Ему ты тоже про меня рассказывал?
— Нет, — он покачал головой. — Не хотел травмировать. Он… особенный ребёнок. С синдромом Дауна.
Вера замерла:
— Что?
— Когда он родился, я… — отец запнулся. — В общем, Татьяна не справлялась одна. А я не мог их бросить.
— Поэтому бросил нас?
— Поэтому струсил признаться. Думал, как-нибудь само… А потом ты узнала, и всё покатилось под откос.
Вера молчала. В голове крутились обрывки воспоминаний — случайно подсмотренная встреча отца с незнакомой женщиной, истерика матери, его уход…
— И что теперь? — наконец спросила она. — Зачем ты пришёл?
— Хотел попросить… — он замялся. — В общем, не продавай квартиру. Поживи здесь. Может, поймёшь что-то. Простишь.
— Кого? Тебя? Или себя?
— Всех нас, — он встал. — Подумай. Я оставлю телефон.
Когда за отцом закрылась дверь, Вера осталась сидеть в темноте. В голове крутились обрывки мыслей, воспоминаний, невысказанных слов.
Утром позвонила Галина Петровна:
— Ну как?
— Нормально, — Вера помолчала. — Спасибо, что позвонила ему.
— А что мне было делать? — в голосе соседки послышались знакомые ворчливые нотки. — Шестнадцать лет на это безобразие смотрела. Хватит уже.
— Думаешь?
— Уверена! — отрезала Галина Петровна. — Так что с квартирой?
Вера подошла к окну. За стеклом медленно падал снег, укрывая грязный февральский асфальт белым покрывалом. Всё как в детстве — только деревья стали выше, да машин во дворе прибавилось.
— Знаешь, — медленно произнесла она, — пожалуй, пока оставлю. Поживу здесь немного. Разберусь… с прошлым.
— Вот и правильно, — удовлетворённо сказала соседка. — А то что это такое — родные стены продавать?
— Чужие они, Галина Петровна.
— Это пока чужие, — она хмыкнула. — А обживёшь — родными станут. Я вот тебе супчик сварила, сейчас занесу…
Вера улыбнулась. Может, и правда стоит попробовать? Начать сначала. Простить — если не отца, то хотя бы себя. В конце концов, у неё теперь есть брат. Особенный, но всё-таки родной.
