– Ну что ты вся извелась? Выпей капельку, успокоишься, и детки наконец уснут, – заботливо проговорила Наталья Павловна.
Свекровь поставила маленькую стопочку на тумбочку рядом со снохой, которая безуспешно пыталась укачать одновременно двух орущих годовалых близнецов.
Лиза, бледная, с мешками под глазами, взглянула на стопку с отвращением и страхом.
– Спасибо, но я… я не пью. И так устала, голова кружится, – вежливо отказала девушка.
– Пустяки! Это лекарство, Лизонька. Для нервов. Сама всю жизнь так – глоточек, и как рукой снимает. Деткам же спокойнее будет, когда мама спокойная, а не дерганая, – Наталья Павловна пододвинула стопку поближе. – О детях подумай. Они чувствуют твое напряжение.
Этот аргумент, как всегда, сработал. Лиза, почувствовав себя загнанной в угол усталостью, постоянным недовольством свекрови и бесконечными детскими криками, дрожащей рукой взяла стопку.
Обжигающая влага хлынула в горло, вызывая кашель. Но через несколько минут странная тяжелая волна тепла разлилась по телу, тревога притупилась, а крики близнецов словно отодвинулись на второй план.
Девушка уснула, сжавшись в кресле, пока Наталья Павловна с торжествующим видом укладывала наконец уснувших малышей.
Так началось падение Лизы в бездну алкоголя. Муж Максим, который временно поселил их в загородном доме своих родителей, а сам работал в городе, замечал изменения только по выходным.
Супруга, действительно, изменилась. Из милой, скромной девушки, которую мужчина полюбил в студенческие годы, когда она подрабатывала официанткой, девушка превратилась в нервную, взвинченную женщину.
Лиза часто смеялась невпопад или плакала, ее глаза были мутными, а движения – резкими или замедленными.
В очередную субботу мужчина приехал к жене и детям. Когда она наливала чай, он заметил, что ее рука задрожала.
– Ты уверена, что всё хорошо? – встревоженно спросил Максим. – Ты выглядишь уставшей. Мама не беспокоит тебя слишком сильно?
– Все нормально, Макс, – отмахнулась Лиза, избегая его взгляда. – Просто дети, знаешь… Бессонные ночи. Наталья Павловна очень помогает.
Голос девушки звучал неестественно бодро, однако супруг не придал этому никакого значения.
Пожилая мать же при каждом удобном случае шептала сыну: «Видишь? Видишь, какая она нервная стала? Я же сразу говорила – неспроста она в баре крутилась. Знал бы ты, как она без тебя…»
Намеки были очевидны. Старое чувство обиды Натальи Павловны переросло в ядовитую уверенность.
А все из-за того, что Максим выбрал не ту девушку, которую она хотела видеть своей невесткой.
Свекровь методично, под видом заботы, эту уверенность воплощала в жизнь. Рюмочка для крепкого сна, стопочка для аппетита, глоточек от усталости – и Лиза, измотанная, одинокая в чужом доме, не находила сил сопротивляться ее фальшивой заботе.
Зависимость затягивала все стремительно и безжалостно, а наивный муж ничего не замечал.
Четверг у Максима выдался невыносимо тяжелым. Непредвиденный срыв на работе, тоска по жене и детям, и какое-то смутное, гнетущее предчувствие.
Мужчина махнул рукой на планы и, не предупредив семью, рванул за город поздно вечером.
Дом был погружен в тишину, только тусклый свет горел в гостиной. Максим тихо открыл дверь родительского дома и вошел внутрь.
В гостиной царил хаос: пустая бутылка из-под коньяка валялась на полу, а на столе стоял недопитый стакан с мутной жидкостью.
На диване, в неестественной позе, раскинулась Лиза. Лицо было багровым, дыхание – хриплым и прерывистым.
Рядом, в кресле, сидела Наталья Павловна. Она вязала, а на ее лице играла странная смесь удовлетворения и холодного спокойствия.
Увидев сына, женщина не выразила ни удивления, ни беспокойства. Она лишь медленно отложила спицы, подняла голову и произнесла тихо, с ледяной, неоспоримой убежденностью, глядя прямо в глаза Максиму.
– Ну вот. Я же говорила, – злорадно улыбнулась мать. – А ты не верил мне. Полюбуйся на свою жену.
Эти слова прозвучали как приговор их браку, всему, что было у них. Мужчина замер.
Он посмотрел на супругу, этого жалкого, потерянного человека, которого он привез сюда здоровой и полной надежд, и на свою мать, с ее победным, жестоким спокойствием.
Где-то в глубине дома раздался детский плач. Этот крик, разорвавший тишину гостиной, вывел Максима из ступора. Он бросился к жене. Ее лицо было багровым и липким от пота.
– Лиза! Лизка, просыпайся! – тряс он ее за плечи, но тело было безвольным и тяжелым.
Отвратительный, сладковатый запах перегара ударил в нос. Максим резко обернулся к матери.
Наталья Павловна уже встала, ее лицо потеряло спокойствие, но не удовлетворение. Теперь в нем читалось раздражение от сорванного момента.
– Что ты натворила?! – сердито воскликнул сын.
– Я? Я пыталась успокоить твою жену, которая не могла справиться с нервами и детьми! – испуганно ответила мать.
Плач детей превратился в отчаянный рев. Мужчина, разрываясь, кинулся в детскую.
Близнецы стояли в кроватках, захлебываясь криком от голода, мокрые и напуганные.
Наталья Павловна даже не удосужилась их проверить. Следующие часы слились в сплошной кошмар.
Максим метался между детьми, которых с трудом успокоил и накормил смесью, и женой.
Он обтирал Лизу холодной водой, заставлял много пить, умолял прийти в себя. Она приходила в сознание урывками – то стонала, то бессвязно бормотала, то снова проваливалась в тяжелый, пьяный сон.
В ее запавшем, мутном взгляде не было ни капли узнавания. Под утро, когда дети наконец уснули, а Лиза, бледная и трясущаяся, дремала в их спальне, Максим вышел на крыльцо, чтобы глотнуть свежего воздуха.
Его душила ярость, смешанная с леденящим ужасом и чувством собственной слепоты.
– Максим Игоревич? Это вы? – тихий голос донесся из-за кустов сирени.
Это была Алевтина Семеновна, пожилая соседка, жившая через дом. Она выглядела взволнованной и сочувствующей.
– Все нормально? Ночью шум был, детки плакали… да и Лизонька ваша… совсем плоха, – обеспокоенно спросила старушка.
Максим мотнул головой, не в силах говорить. Тогда Алевтина Семеновна подошла поближе, оглянулась и понизила голос.
– Сынок, я давно хотела тебе сказать, да не знала, как подступиться. Ты ведь в наших краях редко бываешь… А тут дела… нехорошие…
– Какие дела? – хрипло спросил мужчина.
– Да вот… Наталья-то Павловна ваша… – соседка замялась, подбирая слова. – Она же Лизу… спаивает. Постоянно. Сначала-то, как вы уехали, говорила: «Капельку для сна, нервы успокоить». Все с благим видом, заботливо так. А потом… все чаще, все больше. Я как-то вечером мимо окна шла , а у вас свет в гостиной горит, и все хорошо видно. Еще и окна нараспашку, из-за жары видимо. Так вот, они за столом сидели. Наталья Павловна Лизе наливала, а та, бедная, головой мотала, отказывалась. А свекровь-то настаивала: «Пей, пей, доченька, легче станет, детки уснут». И ведь пила… Постепенно все больше…
Алевтина Семеновна вздохнула и ненадолго примолкла.
– Видела я не раз, как Лиза днем по саду идет – шатается, лицо опухшее. А Наталья Павловна всем соседкам шепчет: «Нервы у невестки, сама не справляется, вот и прикладывается к рюмочке. Я уж и так, и сяк…» А сама-то… сама ее и подпаивала! Словно нарочно! Я думала, ты знаешь, – виновато закончила рассказ старушка.
Откровения соседки ошеломили Максима. Картина сложилась с чудовищной ясностью.
Мать не помогала. Она методично, под маской заботы, травила его жену, сводила с ума, чтобы доказать свою правоту: что он выбрал не ту женщину.
– Спасибо вам, Алевтина Семеновна, – с трудом выдавил мужчина.
В глазах пылала черная, всепоглощающая ненависть: к матери и к себе за то, что не заметил, не спас.
Максим, не обращая внимания на крики Натальи Павловны, собрал вещи жены и детей.
– Куда ты?! Она же больна! Она детей погубит! Я же хотела помочь! – настойчиво кричала женщина.
Лиза едва держалась на ногах, ее трясло. Она плакала тихо и безнадежно, не в силах ничего объяснить, только бормотала: «Прости… прости… не хотела…»
Он увез семью в город, в их пустую квартиру. Но это было не спасение, а начало новой, еще более страшной битвы.
Лиза сидела на кухне, обхватив колени. Ее трясло – не от холода, а от дикой, всепоглощающей потребности.
Той самой потребности, которую Наталья Павловна в нее вложила, капля за каплей, под видом заботы.
Дети плакали в комнате – обычный плач усталости или голода, но для ее измученных нервов это был адский грохот, усиленный в тысячу раз.
Она зажала уши ладонями, но звук шел изнутри. Максим вернулся из магазина и принес продукты.
Увидел ее – сгорбленную, серую, с безумным блеском в глазах – и его сердце сжалось.
Он узнал этот взгляд. Перед ним стояла не его Лиза, а её тень, пленённая бутылкой.
– Лиза… – осторожно подошел он. – Держись. Я здесь, рядом.
– Макс… – голос жены был хриплым, надтреснутым. – Я… я не могу… Голова… Дети… Они орут… Они не замолкают…
Девушка зарыдала, судорожно всхлипывая.
– Мне нужно… чуть-чуть… только чтобы успокоиться… Пожалуйста… – жалобно произнесла Лиза и расплакалась.
Это был не просто каприз. Это была мольба загнанного в угол зверя, искренняя вера в то, что только яд может принести облегчение.
Вера, которую годами в нее вбивала свекровь. Максим опустился перед ней на колени, взял ледяные руки.
– Нет, Лиза. Ни капли. Никогда. Ты меня слышишь? Это не лекарство, а яд, который тебя убивает, – твердо произнес он.
– Но я не могу! – отчаянно выкрикнула супруга. – Я не справляюсь! Это слишком тяжело! Она же права была…
– Нет! – возразил Максим. – Моя мать не права. Она намеренно сделала тебя больной. Ты не должна справляться одна. Я здесь, но тебе нужна помощь профессионалов. Врачи. Лечение.
Девушка смотрела на него сквозь слезы, будто видела впервые. Его боль, его решимость – все это было ей ясно.
На столе стояла пустая бутылка из-под минералки, но Лиза понимала, что ее тело жаждет не этого.
– Лечение? – удивленно прошептала она. – Как… как алкоголики?
– Как человек, который попал в беду и хочет выбраться, – твердо ответил Максим. – Ради себя, ради детей, ради нас… Я нашел хорошую клинику, анонимную. Завтра мы туда поедем.
Он ждал истерики, отказа. Но Лиза просто закрыла глаза. По ее щекам потекли слезы, но тряска понемногу стихала.
Не потому, что прошла потребность, а потому, что забрезжила крошечная надежда на спасение.
На следующий день Лизу положили в клинику. Ей предстоял долгий курс лечения длиной в год.
