— Анна Сергеевна, а вы случайно не из управы? — голос соседки прозвучал подозрительно.
Женщина выпрямилась, отрываясь от осмотра яблони, увешанной красными плодами. Клавдия Ивановна стояла у самого забора, сжимая в руках садовые ножницы. Седые волосы были туго стянуты в узел, а глаза смотрели недоверчиво.
— Нет, что вы. Мы просто переехали из Москвы. Я программист, работаю удаленно.
— А-а-а. — Соседка произнесла это так, словно все стало ясно. — Понятно.
И развернулась, направляясь к своему дому. Разговор явно был окончен, хотя Анна не понимала, что именно стало понятно.
Михаил Николаевич появился из-за угла дома, неся ведро с водой. Увидев растерянное лицо жены, он поставил ведро и подошел ближе.
— Что случилось?
— Не знаю. Соседка спросила, не из управы ли я. Когда я сказала, что мы программисты из Москвы, она как-то странно отреагировала.
Михаил пожал плечами. В их московской жизни соседи тоже не отличались особой общительностью. Привыкнут.
Они купили этот дом в сентябре, когда деревня утопала в золоте листвы. Двухэтажный, крепкий, с участком в десять соток и садом, где росли яблони, груши и кусты смородины. Идеальное место для того, чтобы начать новую жизнь после сорока.
Дети выросли и обзавелись собственными семьями. Московская квартира казалась слишком тесной после пандемии, когда оба работали из дома. А тут — простор, свежий воздух, возможность выращивать овощи и наконец-то завести собаку.
Анна мечтала об этом годами. Представляла, как будет выходить утром на крыльцо с чашкой кофе, вдыхать запах трав и цветов. Как они с Михаилом будут сидеть вечерами у камина, читать книги, обсуждать планы на завтра.
Реальность оказалась сложнее.
В первую же неделю они поняли: в деревне их не ждали. Местные жители — в основном пенсионеры — встречали приветствия кивком, но в глазах читалось отчуждение. Будто они нарушили какой-то негласный порядок.
— Может, они просто не привыкли к новым лицам? — предположил Михаил, когда Анна поделилась своими наблюдениями.
— Возможно. Но мне кажется, дело в чем-то другом.
Ответ пришел на следующий день. Анна обнаружила у забора кучу мусора — старые банки, обрывки газет, картофельные очистки. Все это явно перебросили с соседского участка.
— Это уже слишком, — Михаил сжал кулаки. — Пойду поговорю с ними.
— Не надо. Давай просто уберем и не будем раздувать конфликт.
— Викуля, если мы сейчас промолчим, завтра они залезут к нам в дом.
Но Анна была непреклонна. Она не хотела ссориться с соседями в первую же неделю. Возможно, это была случайность. Или проверка — выдержат ли новенькие.
Михаил нехотя согласился. Они убрали мусор, но осадок остался.
Через три дня, вернувшись с прогулки по лесу, они обнаружили, что кто-то подвинул секцию забора, отхватив с их участка полосу земли шириной почти в метр.
— Все, хватит! — Михаил был взбешен. — Это уже воровство!
Он прошел к соседскому дому и постучал в дверь. Открыл Геннадий Петрович — мужчина под семьдесят, с лицом, изборожденным морщинами и недоверчивыми глазами.
— Чего надо?
— Мы хотели бы поговорить о заборе. Вы сдвинули его на наш участок.
— Ничего я не сдвигал. Забор стоит, где стоял.
— Но у нас есть документы на землю. Там четко указаны границы.
Геннадий Петрович сплюнул в сторону.
— Документы… Мы тут сорок лет живем. Знаем, где что. А вы, понаехавшие, будете нам рассказывать?
— Но…
— Ничего но. Идите к себе и не выдумывайте.
Дверь захлопнулась перед носом Михаила.
Вечером, когда они обсуждали ситуацию, Анна вдруг спросила:
— А что, если дело не в том, что мы новенькие? Что, если они думают, что мы из какой-то комиссии? Помнишь, соседка спрашивала про управу?
Михаил задумался. В последние годы в деревнях действительно часто появлялись разные проверяющие. Экологи, земельные инспекторы, представители администрации. Возможно, местные жители видели в каждом новом лице потенциальную угрозу своему привычному укладу.
— Нужно объяснить им, кто мы такие, — решил он.
Но объяснять было некому. Соседи избегали общения, а при попытках заговорить отвечали односложно и быстро сворачивали разговор.
Ситуация накалялась с каждым днем. То в их палисаднике появлялись следы чужих ног, то пропадали инструменты, оставленные во дворе. Однажды утром они обнаружили, что кто-то вывернул краны на уличном водопроводе — вода лилась всю ночь, затопив часть огорода.
— Это уже не шалости, — сказал Михаил, глядя на размытые грядки. — Это планомерная травля.
Анна молчала, но внутри у нее все сжималось от тревоги. Она начинала понимать: их здесь не примут никогда. Что бы они ни делали, как бы ни старались быть дружелюбными и неконфликтными — местные жители видели в них угрозу.
Возможно, дело было в том, что они выглядели слишком городскими. Или в том, что купили дом за деньги, которые местным жителям и не снились. А может, просто в том, что нарушили установленный порядок, где каждый знал свое место.
В воскресенье они решили сходить в местный магазин, попробовать еще раз наладить контакт с жителями деревни. Но едва они вошли, разговоры стихли. Продавщица — женщина лет шестидесяти — обслужила их молча, не отвечая на попытки завязать беседу.
— Может, нам стоит уехать? — тихо спросила Анна, когда они выходили из магазина.
— Не дадим же мы себя выжить, — ответил Михаил, но в голосе его уже не было прежней уверенности.
Финальной точкой стало то, что произошло в следующий четверг. Анна проснулась от запаха дыма. Выглянув в окно, она увидела, что горит их сарай. Пламя быстро распространялось по деревянным стенам.
Они успели вызвать пожарных и отстоять дом, но сарай сгорел дотла. Вместе с ним — все садовые инструменты, заготовленные на зиму дрова и часть урожая.
Приехавший участковый внимательно осмотрел место пожара и развел руками:
— Скорее всего, короткое замыкание. Проводка старая.
— Но электричества в сарае не было, — попытался возразить Михаил.
— Ну, может, искра от костра долетела. Ветер вчера был сильный.
Участковый явно не хотел заниматься расследованием. Для него все было ясно: случайность, от которой никто не застрахован.
Но для Анны и Михаила это был окончательный приговор. Они поняли: деревня их не примет. Более того — будет методично выживать, пока они не сдадутся.
— Собираемся, — сказал Михаил вечером, глядя на обгоревшие остатки сарая. — Хорошо, что квартиру не продали.
Анна кивнула, не в силах произнести ни слова. Мечта рухнула, оставив после себя только горечь и недоумение.
Они уехали через неделю, продав дом первым же покупателям — пожилой паре из Москвы, которая искала тихое место для спокойной старости.
— Соседи какие? — спросила покупательница.
— Тихие, — ответила Анна. — Не беспокоят.
Она не могла предупредить их. Не могла разрушить чужую мечту словами о том, что деревня не примет и их. Возможно, им повезет больше. Возможно, они найдут общий язык с местными жителями.
А возможно, через месяц-другой они тоже будут собирать вещи, не понимая, за что их так невзлюбили.
Уезжая, Анна обернулась в последний раз. Клавдия Ивановна стояла у забора и смотрела им вслед. На лице ее не было ни злорадства, ни сожаления. Только удовлетворение человека, который добился своего.
Территория была защищена. Чужаки изгнаны. Порядок восстановлен.
А через час к дому уже подъезжала машина с новыми покупателями, которые мечтали о тихой деревенской жизни среди яблонь и груш, не подозревая, что их ждет.
