никита– Мама, ты не понимаешь. Он бьёт меня.
Повисла тишина. Затем отец откашлялся:
– Ну раз бьёт, может, ты сама могла сделать не так? Может, ужин невкусный приготовила или слишком много разговариваешь, когда он устал?
Валентина вздрогнула и машинально одёрнула рукав свитера, прикрывая свежие синяки. Но было поздно — свекровь уже всё увидела.
– Когда же это всё закончится? – в отчаянии прошептала Валентина, боясь, что муж услышит её, но и молча сносить это было уже выше её сил.
Она думала, что раз у них гостит свекровь, Георгий будет вести себя поспокойнее. Но стоило Агате Фёдоровне выйти на десять минут в магазин, он снова сорвался на неё.
Пятна крови на белоснежной раковине казались особенно яркими. Валентина нервными движениями смочила бумажное полотенце и стала оттирать следы, то и дело поглядывая на дверь. Из-за неё доносились звуки телевизора, какая-то передача про охоту.
– Девочка моя, тебе надо уходить, пока не поздно, — тихо сказала Агата Фёдоровна, неожиданно появившись в дверях ванной комнаты.
Валентина вздрогнула и машинально одёрнула рукав свитера, прикрывая свежие синяки. Но было поздно — свекровь уже всё увидела.
– О чём вы, Агата Фёдоровна? — нервно улыбаясь, спросила Валентина. — Просто порезалась, когда готовила салат.
Свекровь не ответила. Она осторожно взяла невестку за руку и мягким движением закатала рукав. Фиолетовые следы, жёлтые разводы старых синяков — вся история последних месяцев отпечаталась на коже.
– Гоша… Он любит меня, просто у него тяжёлая работа, нервы, — Валентина опустила голову, избегая взгляда старшей женщины.
– Он бьёт тебя, — это был не вопрос, а утверждение. — И, похоже, делает это уже давно.
Валентина молчала. Слёзы поднимались к горлу, но она научилась их сдерживать. Плакать было нельзя — от этого Георгий злился ещё больше.
– Валя, послушай, я знаю, о чём говорю, — в голосе свекрови звучала такая боль, что Валентина впервые за долгое время подняла глаза.
Ещё три года назад жизнь казалась такой простой и понятной. Работа в туристическом агентстве, где она дослужилась до старшего менеджера. Пятничные посиделки с Александрой и другими коллегами. Маргарита с её вечными историями о неудачных свиданиях. Владислав, который всегда подшучивал над их разговорами, но в трудную минуту был готов подставить плечо.
А потом появился он — Георгий. Высокий, с военной выправкой и взглядом, который, казалось, видел её насквозь. Букеты цветов, неожиданные подарки, романтические ужины. Он подхватывал её после работы на своей тёмно-синей машине, открывал дверь, помогал сесть, заботливо накрывал пледом колени в холодные дни.
– Ты заслуживаешь настоящего мужчину рядом, а не этих мальчиков, — говорил он, когда она рассказывала о прошлых отношениях, вскользь упоминая бывших парней. — Мужчина должен быть опорой, защитой. Должен решать проблемы, а не создавать их.
Её подруги восхищались. Особенно Маргарита, которая после очередного неудачного свидания вздыхала:
– Вот повезло же тебе, Валька. Как в кино прямо! И где таких берут?
Александра поначалу была осторожнее. Однажды, когда они остались вдвоём в офисе допоздна, она спросила:
– Валь, а не кажется тебе, что всё слишком быстро? Вы знакомы всего два месяца, а он уже говорит о семье, детях…
– Саш, ну что ты! Просто Гоша такой… основательный. Знает, чего хочет. И я, кажется, тоже знаю.
Когда он сделал предложение через три месяца знакомства, никто из знакомых уже не удивился.
– Такие мужчины на дороге не валяются, — говорила Варвара Кирилловна, мать Валентины, с гордостью рассматривая кольцо на пальце дочери. — Военный, с квартирой, да ещё такой ответственный. Держись за него обеими руками, Валюша.
Валентина держалась. Даже когда после свадьбы Георгий стал всё чаще задавать вопросы: «А зачем тебе эта работа? Разве я мало зарабатываю?», «Почему ты задержалась? С кем была?», «Опять с этой своей Сашкой болталась? О чём вы там часами говорите?».
Сначала она не замечала, как сужается круг её общения. Телефонные звонки стали реже — проще было отказаться от встречи, чем объяснять потом, почему она вернулась домой на полчаса позже. Сообщения в общий чат с коллегами сократились до пары эмодзи. Проще было соглашаться, чем спорить.
А потом был тот вечер, когда она задержалась на работе из-за клиента, который никак не мог определиться с датами отпуска. Она позвонила, предупредила. Но когда вернулась домой, Георгий молчал. Это было страшнее, чем крик. Он просто смотрел, как она суетится на кухне, пытаясь быстрее приготовить ужин.
– Ты специально, да? — его голос был тихим, почти спокойным.
– Что ты, Гоша, конечно нет…
Она не успела договорить. Удар был таким неожиданным, что она не сразу поняла, что произошло. Просто вдруг оказалась на полу, а из носа текла кровь.
Потом было столько извинений. Слёзы (его, не её — она была слишком ошарашена, чтобы плакать), клятвы, что это никогда не повторится. Цветы, подарки, как в начале их знакомства. И она поверила.
Через месяц она уволилась. «Так будет лучше для нас обоих», — сказал он. И она согласилась.
Новая жизнь — только он и она. Квартира, которую теперь она драила до блеска. Обеды, которые старалась готовить «как у мамы». По утрам Георгий целовал её в лоб на прощание. Вечерами рассказывал о работе, о сослуживцах, а потом смотрел телевизор с неизменно бутылочкой пенного. Иногда одной, иногда — несколькими. В такие дни она старалась быть особенно тихой.
Последнее, что у неё оставалось – Александра. Казалось, их дружбе ничто не может помешать. Они созванивались почти каждый день. Но и это удовольствие Георгий решил отнять.
– Ну чего ты ей звонишь постоянно? — раздражённо спрашивал Георгий. — Она свободная, незамужняя, ходит там по клубам, а ты уже жена офицера. У тебя другой статус теперь.
Валентина хотела возразить, что Александра вовсе не ходит по клубам, а работает так же много, как и раньше. Но промолчала. Как и тогда, когда он отказался идти на день рождения её отца, сказав, что ему неприятна эта «пьяная компания». Как и тогда, когда он вышвырнул в мусоропровод её любимое платье, заявив, что оно «слишком вызывающее».
Звонки стали реже. Раз в неделю. Раз в месяц. Раз… Ни разу…
Но время от времени, когда точно знала, что муж не видит и не узнает, она всё же звонила подруге.
— Ты прости, что теперь так редко, сама понимаешь, замужняя женщина, не до гулянок теперь, — тихо ответила Валентина. — Давай встретимся, пока Гоша в командировке…
Они встретились в маленькой кофейне на другом конце города. Валентина нервно озиралась, как будто Георгий мог материализоваться из воздуха.
— Что с твоей рукой? — спросила Александра, заметив, как неловко Валентина держит чашку.
— Ударилась о дверь.
— Да? А синяк под глазом, который ты так старательно замазала тональником, — тоже от двери?
Валентина молчала.
— Валя, он бьёт тебя? Только не лги мне.
Лавина прорвалась внезапно. Валентина говорила и говорила, не в силах остановиться. О том, как он контролирует каждый её шаг. Как проверяет телефон. Как заставил уволиться. Как ударил первый раз. И второй. И десятый.
— Уходи от него, — твёрдо сказала Александра. — Немедленно.
— Я не могу, — покачала головой Валентина. — Куда я пойду? У меня нет работы, нет денег.
— Зато есть подруга и диван в моей квартире. А у тебя есть голова на плечах и опыт. Работу найдёшь. Я уверена, и наш директор тебя обратно с радостью возьмёт.
— Ты не понимаешь… Он найдёт меня. Он всегда находит.
Они расстались, ничего не решив. Но что-то в Валентине надломилось. Она начала понимать, насколько ненормально то, что с ней происходит. Как он проверяет её телефон, пока она спит. Как его лицо меняется, когда она говорит с продавцом в магазине. Как он пугается, когда внезапно звонит её мать.
В тот вечер, когда он толкнул её на столик, Валентина поняла — больше нельзя терпеть. Стеклянная столешница треснула, оставив глубокий порез на её плече. Она сидела на полу, прижимая кухонное полотенце к ране, а Георгий метался по квартире, повторяя: «Зачем ты меня доводишь? Зачем ты это делаешь со мной?».
Пока он спал, она тихо собрала немного вещей. Не знала, куда идти. К Александре боялась — Георгий знал её адрес. В гостиницу? Без денег? В отчаянии она поехала к родителям. Варвара Кирилловна заварила чай, достала варенье. Владимир Данилович хмурился, слушая сбивчивый рассказ дочери.
— Валюша, но ведь у всех бывают трудности, — осторожно начала мать. — Мужчины они… эмоциональные. Нервы, работа…
— Мама, ты не понимаешь. Он бьёт меня.
Повисла тишина. Затем Владимир Данилович откашлялся:
— Ну раз бьёт, может, ты сама могла сделать не так? Может, ужин невкусный приготовила или слишком много разговариваешь, когда он устал?
Валентина смотрела на родителей в недоумении.
— Папа, ты серьёзно? Он сломал мне ребро в прошлом месяце.
— Надо терпеть, дочка, — вздохнула Варвара Кирилловна. — Все женщины терпят. Я вот терпела.
— Что?! — Валентина подняла глаза на мать.
— Ну а что ты думала? Твой отец тоже горячий был в молодости. Но ничего, притёрлись. И ты притрёшься.
— А развод — это позор, — добавил отец, нахмурившись. — Что люди скажут? Не успела замуж выйти, уже разбежались. Нет уж, терпи, раз выбрала.
Валентина вернулась домой с чувством, что её предали даже те, кто должен был защитить. Она почти смирилась. Почти приняла, что это и есть её жизнь теперь — до самого конца. Но тут случился тот самый визит к свекрови, который изменил всё.
— Он как отец, понимаешь? — Агата Фёдоровна смотрела на невестку с такой болью, что Валентине стало не по себе. — Дмитрий в нём. Как я ни старалась, а гены взяли своё. Или пример перед глазами… Мне казалось, он жалел меня, когда отец бил меня… А он не жалел. Он, выходит, впитывал, учился.
Они сидели на кухне, пока Георгий смотрел футбол в гостиной. Свекровь говорила тихо, почти шёпотом.
— Дмитрий Егорович был таким же. Сначала обаяние, цветы, ухаживания. А потом контроль, ревность, удары. Двадцать восемь лет я прожила в этом аду, пока он не помер.
— Но… но почему вы не ушли? — спросила Валентина.
Агата Фёдоровна горько усмехнулась:
— А куда? С маленьким ребёнком, без образования, без работы? Родители мои к тому времени умерли, брат в другом городе. Я думала, что смогу защитить хотя бы Гошу. Думала, если буду любить его достаточно сильно, он вырастет другим.
Она замолчала, пытаясь сдержать подступающие слёзы.
— А теперь я вижу, как история повторяется. Те же слова, те же жесты. Даже бьёт он точно так же — сначала по лицу, потом по рёбрам. Точно как отец.
Валентина сидела, оцепенев.
— Я читала книги по психологии, водила его к специалистам, когда он подростком был. Так боялась, что он станет как отец. И вот… — Агата Фёдоровна развела руками. — История повторяется. Только теперь страдаешь ты. И я не могу это допустить.
Она встала, прошла в прихожую и что-то достала из своей сумки. Вернувшись, она протянула Валентине банковскую карту.
— Здесь деньги. Немного, но на первое время хватит. Я копила на чёрный день… видимо, он настал.
— Агата Фёдоровна, я не могу…
— Можешь. И должна. Пока он тебя не убил.
— Но как же вы? Он же поймёт, что вы помогли мне.
Свекровь грустно улыбнулась:
– Да как поймёт? Ты, знаю, не скажешь. А больше никто и не знает. Да если и поймёт, я этого монстра сама создала. А тебе ещё жить и жить. И я не хочу, чтобы ты провела эту жизнь, постоянно оглядываясь через плечо.
– Слушай, Валь, ты чего там с матерью шепчешься? — донёсся из комнаты голос Георгия. — Чай принеси!
Они вздрогнули.
– Сейчас, Гоша! — крикнула Валентина и посмотрела на свекровь. — Я… Я подумаю.
– Думай быстрее, девочка. Времени мало.
Проводив вечером свекровь, Валентина вспоминала своё первое впечатление от встречи с ней. Чопорная, строгая женщина с пучком седеющих волос, из тех, кто всегда указывает, где что лежит и как нужно правильно резать салат. Валентина побаивалась её и никогда не думала, что эта женщина, которая всегда держала спину идеально прямо, может быть жертвой.
А как она смотрела на сына — с таким обожанием, с такой любовью. Словно он был центром вселенной. Валентина часто замечала, с какой нежностью свекровь гладила фотографии Георгия в детстве. И с какой грустью — когда думала, что её никто не видит.
Мир, где Агата Фёдоровна была жертвой, а Дмитрий Егорович — тираном, казался Валентине невозможным, перевёрнутым с ног на голову. Но теперь всё встало на свои места. И маниакальная чистота в доме свекрови… И её фразы «Дмитрий не любил, когда я…» — с этого начиналось любое объяснение. Хотя свёкра не было в живых уже несколько лет.
Валентина долго не могла уснуть. Слова свекрови крутились в голове. Она смотрела на спящего мужа и пыталась вспомнить, когда в последний раз чувствовала к нему что-то, кроме страха. Мыслей не было — только пустота и усталость.
Утром, когда Георгий ушёл на работу, она достала телефон и набрала номер Александры.
– Саша… Я могу остановиться у тебя на какое-то время?
В трубке было молчание, а потом тихий, но твёрдый голос:
– Приезжай. Я буду ждать.
Собрать вещи оказалось неожиданно просто. Документы, немного одежды, фотография родителей (несмотря ни на что) и маленькая брошка, подарок бабушки. Всё, что действительно имело значение, уместилось в одну сумку.
Она оставила мужу короткую записку, написала свекрови сообщение, в котором сообщала, что уходит от Георгия, поживёт у подруги, пока не найдёт постоянное жилье. Обещала позвонить, когда устроится. Уже выходя из квартиры, Валентина вдруг замерла, глядя на фотографию, стоящую на комоде — их свадебное фото. Она смотрела на своё улыбающееся лицо и не узнавала себя.
Входная дверь закрылась с тихим щелчком. Валентина стояла на лестничной клетке, боясь сделать шаг. А потом она услышала голос. Женский голос из квартиры напротив:
– Любаня, ну сколько можно! Посмотри на себя — синяки, как у боксёра. Муженёк опять развлекается.
Это было о соседке, которая жила одна с десятилетней дочерью и мужем, который, в отличие от Георгия, даже не скрывался. Весь подъезд знал, как он обращается с женой. Валентина часто слышала крики из их квартиры. Иногда она видела у женщины синяки, точно такие же, как у неё самой.
В этот момент Валентина поняла, что круг замыкается. Вот она стоит на пороге новой жизни, но боится сделать шаг. Рядом женщина, которая так и не решилась уйти. А её дочь растёт, глядя на всё это, и, возможно, повторит судьбу матери.
Нет. Только не так.