— Совсем сдурела?!
Сашкин крик, сорвавшийся в истеричный фальцет, выдернул Машу в реальность. Медленно сползала бордовая пелена ярости с глаз, успокаивалось сердце, пальцы ослабели. Стук выпавшего из руки молотка для отбивания мяса окончательно отрезвил.
— Боже мой… — шепотом, на большее не хватило голоса.
Маша огляделась: прихожая, у вешалки вжался спиной в пальто и куртки Сашка. Взгляд испуганный, жалкий. Очки неловко сползли на кончик носа, лицо бледное до полупрозрачности. Кажется, вот еще немного, и муж хлопнется в обморок.
Маше стало страшно и стыдно: до чего она дошла? «Не сама дошла — довели!» — выскочила мысль. Ее действительно довели. И хорошо, что все закончилось более-менее. А ведь могло случиться непоправимое!
Долго она шла к этому. Началось все с мамы. Однажды Маша оказалась лишней в маминой жизни. Та, конечно, пыталась как-то смягчить ситуацию. Придумывала красивые отговорки, давала несбыточные обещания. И десятилетняя Маша сначала ей верила. Потом верить стало сложнее.
— Поживешь пока с бабулей? Так надо. А я попозже заберу тебя в новую большую квартиру. У тебя там своя комната будет, компьютер… Да вообще все, что захочешь, будет. Мы прекрасно заживем. Но нужно немножко подождать. Подождешь? — Мама вроде спрашивала, но Маша знала: уже все решено.
Она слышала недавно, как мама с бабушкой ругались на кухне.
— Кукушка ты, Ольга! — клеймила бабуля. — Барахло, а не женщина! Как у меня такая д.рянь выросла, не представляю!
— Да чем же я такое барахло-то?! — возмущалась мама. — Тем, что свою и Машкину жизнь хочу лучше сделать?
— Свою — да! Машкину — нет!
— Не драматизируй! У Машки тоже все будет хорошо. Я лишь прошу дать мне немного времени. Мы с Николаем в новую квартиру переедем, и заберу я у тебя Машу. Тебя просят лишь немного потерпеть, подождать, помочь.
— Всю жизнь помогала! Про себя забывала, лишь бы доченьке хорошо было. Думала, вырастет Ольга, полегче мне станет! Так нет же. Теперь ты на меня Машку спихнуть хочешь!
— А, так вот что тебя душит! Ты сама, значит, замуж после папашиного дезертирства не вышла и мне того же желаешь? А я не хочу, как ты! Не желаю.
— Бог тебе судья. — Голос у бабули ледяной, колючий.
Даже Маше стало зябко в соседней комнате.
— Слушай, она уже большая. — Снова мама — тон елейный, просящий: поняла, что перестаралась. — Девочка уже помощница, учится хорошо. Не будет у тебя с ней проблем. А как у нас все устаканится, я ее заберу. И останешься ты одна в двухкомнатной квартире. Видишь, я даже на жилье не претендую. Прошу только немножечко времени.
Так Маша и осталась с бабулей.
***
Мама сначала приезжала часто, но каждый ее визит заканчивался неизменным скандалом.
— За Машкой явилась? — Бабушкин вопрос сочился ядом.
— Пока нет…
— А чего так? Пора уже вспомнить, что ты мать. Или тебе и без дочки неплохо живется?
— Ну хватит! Я ребенку гостинцы привезла, денег вам немного.
— Да не нужны Машке твои гостинцы! Ей мать нужна!
— А у нее есть мать!
— Кукушка!
Дверь хлопала, мама уходила.
***
Со временем мама стала приходить все реже. Бабуля злилась на нее, а заодно почему-то и на Машу.
— Подкинули мне тебя, будто я просила. Деньги твоя мамка мне, видите ли, дает. Да нужны они мне! Откупается, поганка бледная, только и всего. Ну что ж, не выгонять же тебя! Давай-ка, Машка, пойди посуду помой, полы протереть надо. Отрабатывай мамкины грехи.
Маша молча соглашалась: рука у бабули была тяжелая. Маме жаловаться в нечастых телефонных разговорах тоже было без толку.
— Ну потерпи, Маша, — неизменно говорила мать. — Бабушка у нас в глубине души хорошая. Характер только тяжелый. А ты ей не перечь лишний раз, и все у вас будет нормально.
— Когда ты меня заберешь? — спрашивала Маша.
— Скоро, — следовал опостылевший ответ.
А когда будет это «скоро»? То у мамы с ее новым мужем в квартире ремонт, то Маше лучше окончить очередную четверть в родной школе, то еще что-нибудь.
Так прошло три года. И однажды случилось то, чего Маша ждала и боялась…
***
В тот день Маша еще на лестничной клетке услышала, как мама ругается с бабулей. Открыла потихоньку дверь, хотела прошмыгнуть в свою комнату и подождать, пока скандал иссякнет. Не получилось:
— Иди сюда, Машка! — Бабулин приказ настиг Машу в прихожей.
— Давай я сама… — Мамин голос был на удивление тихим и… Виноватым?
— Что сама? Сама скажешь дочке, что она тебе не нужна? Валяй! — Бабуля замерла на табуретке, словно линейку проглотила: лицо каменное, злое, руки сложены на груди.
— Маш, я виновата перед тобой. Ты понимаешь, мы с Николаем ждем ребенка. Я, правда, старалась его уговорить, чтобы ты с нами жила. Не получилось. Он не против, чтобы я вам с бабушкой помогала деньгами… Но переехать ты к нам не можешь.
Маша слушала, уперевшись взглядом в темно-коричневый линолеум кухни. Глаза на мать поднять не могла. В груди возилось что-то неприятное, похожее на огромного паука. Он словно дергал лапками за свои паутинки: стыд, боль, ненависть, злость, обида, безысходность… Чувства всплывали одно за другим, переплетались, царапали, отравляли. Но глаза Маши остались сухими. Слезы слишком несерьезная субстанция, чтобы выразить все то, что творилось в душе.
— Я поняла, — Маша развернулась и пошла в свою комнату.
Бабуля с мамой еще о чем-то говорили на кухне. Маша слышала их голоса из своей комнаты: то громкие, звенящие злыми нотками, то опускающиеся до шепота, словно обсуждали какие-то жуткие тайны.
***
С того самого дня жизнь для Маши словно замерла: школа, дом, бабулино вечное недовольство.
— Пришла? Давай, в магазин сбегай, нечего дурака валять, — сварливо приветствовала она внучку. — Раз уж твоя мать скинула тебя мне, будь любезна, помогай.
Маша не роптала. Чувствовала себя эдакой Золушкой, только вот надежды на принца не было в ее сказке. Это подтверждала и бабушка.
— Ох, Машка, видать, ты со мной до самой смерти будешь, — говорила она, когда пребывала в хорошем настроении. — Я вот, наверное, зря боюсь, что ты по мамкиным стопам пойдешь. Ольга-то смазливая была: все при ней! Фигурка, личико, только вот мозгов бог не дал. А на тебе он и вовсе отдохнул. Вся в своего отца непутевого: здоровая, неуклюжая, да и лицо — взгляду же не за что зацепиться. Не возьмут тебя замуж, чует мое сердце.
Маша и с этим не спорила. Отца своего она никогда не видела. Да и желанием познакомиться с ним не горела. Верила бабуле на слово.
***
«Ну и хорошо, — думала уже повзрослевшая Маша. — Меньше мужчин в жизни — меньше разочарований». Окончила учебу, устроилась работать в магазин. Бабуля к тому времени уже была на пенсии.
— Твоя очередь наше безмужичье царство тянуть! — приказала она. — Я свое уже отпахала!
Именно в своем магазине Маша и встретила Сашку. Он был едва ли не первым, кто серьезно заинтересовался ей.
— Мария, чего хмурая такая? — подмигивал он. — Давай с тобой культурно вечер проведем, и всю твою печаль как рукой снимет!
Маша смотрела на него сверху вниз и качала головой. Ну на кой он ей сдался? Худенький, маленький, зато задиристый, как дворовый кот в марте. «Скоро отвяжется», — думала она.
Но Сашка был настырен. Настырен до такой степени, что через три месяца Маша представила его бабуле, как своего жениха. После неловкого застолья бабуля задала Маше ровно такой же вопрос, который она задавала себе сама:
— На кой он тебе? Нет мужика, и это не мужик! Фитюлька какая-то деловая. Еле до плеча тебе достает, а ведет себя так, словно Аполлоном родился.
— Говорит, что любит, — пожала плечами Маша.
— Любит? Не смеши мои тапочки. Квартира ему наша нужна или мамку в тебе увидел, а может, самоутверждается на твоем фоне. Мол, вот я какой! Самого от пола не видать, а такую бабу в бараний рог скрутил!
— Да не нужна ему моя квартира, у него своя есть, — отвечала Маша. — И ни в какой рог он меня не скручивал. А насчет мамки… Так у него пока своя жива-здорова.
— Ну не знаю… Только чувствую, что дело тут нечисто. Впрочем, ты женщина взрослая. Коли так неймется — оформляй отношения со своим Сашкой.
***
Они поженились. И спустя год Маша с ужасом поняла, что бабуля была права. Сашке действительно чертовски нравилось самоутверждаться за Машин счет:
— Ну, че, жена, обед готов? Тащи! — командовал он.
И Маша послушно ставила перед ним тарелку.
— Так себе! — комментировал Сашка, сняв пробу. — Чего-то я не пойму, Машуня: ты такая здоровая — покушать, значит, любишь. А готовить не умеешь. Учись!
Маше очень хотелось треснуть половником Сашке по затылку. Но она держалась. Сама такого выбрала, чего уже теперь. Не к бабуле же возвращаться. Всю печень исклюет: «А я тебе говорила, не слушаешь умных людей, выбрала себе черт-те что и сбоку бантик!»
Впрочем, готовка была не единственным поводом для Сашкиного недовольства.
— Жена называется! Чего полы так плохо помыла? Мне тебя научить, как надо? — Сашка вытягивал Машу тряпкой пониже спины и скабрезно ржал.
Маша краснела, сжимала кулаки, нависала над мужем… Кулаки разжимались: убьет ведь ненароком, если даст волю гневу. А кроме того, знала она, почему Сашка такой.
Очень похожа была его жизнь на Машину. Только вместо мрачной командирши бабули, у Сашки была мама. Командовала, насмехалась, требовала. Маша сама слышала, как на свадьбе подвыпившая свекровь делилась с подругами:
— Женится наконец мой доходяга. А то я уже испереживалась: кто его такого возьмет. От горшка полвершка, а задиристый. Сколько раз его били за его язык-помело. Жаль, дурь не выбили. И жену подходящую нашел: пусть страшненькая, здоровая, как ломовая лошадь — зато изменять не будет, а глядишь, и моего в оборот возьмет.
«Ненужные мы с Сашкой оба, нелюбимые, нелепые. Авось уживемся», — подумала тогда Маша. Ошиблась.
Она-то надеялась, что они с мужем будут заодно. А вышло, что Сашка просто завел себе тренажер для поднятия самооценки.
Сколько бы так продолжалось, неизвестно. Маша привыкла терпеть в своей жизни. Но однажды муж зарвался:
— Сашка, ты о детях когда-нибудь задумывался? — спросила однажды Маша.
Она готовила. Молоток для мяса в ее руках бойко обстукивал свиные розовые кругляши.
— А то! — Сашка осклабился и подмигнул. — Не будет у нас детей.
— Это почему же? — Маша замерла, молоток замолк.
— Мань, ну ты себя в зеркало видела? Хочешь таких же плодить? Да и какая ты мать? Готовить не умеешь, полы моешь плохо… Тебя саму учить и учить!
Ох, не стоило Сашке говорить, что из Маши не получится хорошей матери. Это из нее-то? Из Маши, которая прошла предательство, равнодушие, насмешки? Которая знает, как бывает больно и тошно, когда самым родным ты не нужна? Да она умереть готова ради того, чтобы ее ребенок даже близко не понюхал всего этого! Злость накрыла с головой, разрослась — превратилась в ярость…
Она что-то кричала, Сашка отступал. В прихожей молоток для мяса врезался в стену, выбив в ней круглую дыру. Что было дальше, Маша помнила плохо. Ярость, словно лесной пожар, разгоралась. Память услужливо подкидывала в ее костер нужные воспоминания: о маме, которая говорит Маше, что не может взять ее в свой новый дом. О бабуле, которая приказывает-комнадует-ругает! О Сашкином вечном недовольстве…
Маша остановилась только тогда, когда Сашка заверещал, запричитал бабьим тонким голосом. Неужели это была она: пробила дыру в стене, загнала мужа в угол? И что теперь со всем этим делать?
Сашка пришел в себя: бочком ретировался на кухню и там замолк. Маша подняла валявшийся у ног молоток для мяса, аккуратно положила его на тумбочку и пошла собирать вещи…
— Уходишь? — Сашка боязливо выглядывал из кухни.
Маша кивнула: ухожу.
— А как же… Ну у нас вроде семья? Да и бабуля твоя, ты говорила…
— Нет у нас семьи, Саша. А бабуля… Ну что, бабуля? С тобой вон справилась, справлюсь и с ней.
— А дети? — пискнул Сашка.
— Да какие дети? Прав ты, Саш. Не будет у нас детей! Пока.
Маша заметила, как Сашка вздохнул. То ли с грустью, то ли с облегчением. Наверное, все-таки второе. Вышла из квартиры, сбежала по лестнице. «Бог с ним, с Сашкой. Неважно уже, что он там чувствует, — подумала она. — У меня теперь более важные задачи. Научиться жить по-человечески и не пускать никого к себе на шею».
Почему-то ей казалось, что она теперь справится. На душе было легко, словно вместе с яростью вытекла вся дрянь, копившаяся годами и отравлявшая жизнь. А еще было немного страшно… «Ничего, начинать что-то новое всегда страшно, — успокаивала себя Маша. — Но я все-таки попробую».
