Гулкий звон будильника, всегда стоявший на тумбочке у изголовья Надежды Петровны, привычно оповестил о начале нового дня. Пять утра. За окном еще темно, лишь редкие огоньки фонарей давали понять, что мир по ту сторону стекла потихоньку просыпается. Надежда Петровна неторопливо поднялась, потянулась, чувствуя, как хрустят давно не смазанные суставы. Шестьдесят лет на носу – не шутки, тело уже не то, что в двадцать. А ведь двадцать лет назад она и не думала, что будет так беспокоиться о каждой копейке, о будущей пенсии, которая таяла на глазах вместе с обещаниями правительства.
Рядом, под теплым одеялом, мирно посапывал ее Дмитрий Сергеевич, 60 лет – на два года старше ее. Всю жизнь работали бок о бок – сначала на заводе, потом он в автосервисе, она – бухгалтером в небольшой фирме. Жили скромно, но всегда в достатке. За эти годы они привыкли к размеренному укладу. Утро – это кофе, легкий завтрак, сбор на работу. Вечер – ужин, новости, дачные планы на выходные. А мечты… Мечты были простые – спокойная старость. Чтобы внучка Оленька приезжала почаще, чтобы на даче была новая теплица, чтобы на море хоть раз в жизни съездить, не залезая в долги. И, конечно, чтобы «на черный день» всегда что-то оставалось. Эта мысль о «черном дне» всегда сидела у Надежды Петровны в голове – словно маленький, противный червячок, постоянно грызущий изнутри.
Сегодняшнее утро ничем не отличалось. Надежда Петровна на кухне — привычно шуршит пакетами, заваривает крепкий чай, режет хлеб. Открывает тетрадку, где расписан семейный бюджет на месяц. Пенсия Дмитрия, ее зарплата… Коммуналка, продукты, лекарства, внучке на подарок. Строка за строкой, цифра за цифрой – все подсчитано до копейки. И каждый раз одно и то же: денег впритык. Или даже меньше.
— Эх, Дима… — прошептала она, пробегая глазами по строчкам. — Где же взять-то?
Дмитрий, будто по команде, появился на пороге кухни – растрепанный, с заспанными глазами, в своих старых, но любимых тренировочных штанах.
— Что, Надь? Опять про деньги? Ну, сколько можно, а? Живем же, слава богу, не голодаем.
Он плюхнулся на стул, притянул к себе кружку с чаем.
— Не голодаем, это правда. Но и безбедно не живем, Дим! Вот, смотри. — Она протянула ему тетрадку, но он лишь отмахнулся.
— Да что смотреть-то? Опять на свои бумажки эти пялиться? Все равно ничего не изменится. Одно и то же, каждый день одно и то же. Работа — дом, дом — работа. Скукотища!
Он недовольно пожевал бутерброд, его лицо выражало вселенскую усталость от рутины. Его работа в автосервисе, хоть и приносила стабильный доход, давно превратилась в тягостную обязанность. Запах машинного масла, вечные крики начальника, грязные руки – все это давило на него с каждым годом сильнее.
— Ну а что ты хотел? Мы не в сказке живем. Чтобы что-то иметь, надо работать. Всегда так было. И всегда так будет. — Надежда Петровна вздохнула, убирая тетрадку. — Ладно, собирайся. А то опоздаешь.
Он поднялся, вяло кивнул и поплелся в ванную. Надежда Петровна же смотрела в окно. За деревьями вдали уже брезжил рассвет. Скоро и ей на работу. И вот так изо дня в день. И так до самой старости. Или до тех пор, пока не кончатся силы. От этих мыслей ей становилось тоскливо.
Вечер того дня не предвещал ничего особенного. Надежда Петровна возвращалась домой усталая, но с приятным чувством выполненного долга. На завтра запланирован большой отчет, который она сегодня закончила. Можно было расслабиться. Она открыла дверь своим ключом и первым делом услышала какой-то гул из гостиной. Телевизор? Дима, наверное, опять свой футбол смотрит.
Но то, что произошло дальше, не поддавалось никакому объяснению. Дверь распахнулась, и на пороге, раскрасневшийся, сияющий, как медный самовар, стоял Дмитрий. В одной руке он держал конверт, в другой –… Что-то маленькое и блестящее. Он широко улыбался, глаза его горели нездоровым, лихорадочным блеском.
— Надя! Наденька! Ты не поверишь! — Его голос срывался, звенел от восторга. — Я знал! Я всегда знал, что это не просто так!
Надежда Петровна недоуменно оглядела его.
— Дима, ты что, выпил? Что случилось? Ты меня напугал!
— Выпил? Да я сейчас от счастья лопну! Смотри! — Он потряс конвертом, а затем раскрыл ладонь, показывая ей… маленький, неказистый значок. — Помнишь, я тебе рассказывал? Про дядьку моего троюродного, Петра Сергеевича, который после войны в Сибирь подался? Он собирал! Собирал, представляешь?! И вот, нашелся его внук, отыскал меня! А я и знать не знал, что у меня дядька там такой – коллекционер! Он мне и прислал, говорит, ценность несусветная!
Надежда Петровна не понимала ровным счетом ничего. Какой дядька? Какой значок? Дмитрий всегда был немного фантазером, но сейчас он просто светился.
— Да что ты такое несешь, Дим? Какой значок?
— Да подожди ты! Не значок, а значок! Целая коллекция, Надя! Ну, не вся, конечно, но что-то мне перепало! — Он распахнул конверт. — Вот, смотри! Оценили, продали… И вот! — Он вытащил из конверта пачку денег. Довольно внушительную пачку, надо сказать. Банкноты были крупные, хрустящие. Надежда Петровна ахнула.
— Откуда это?!
— Оттуда же! От дядьки Пети! Это – наследство! Ну, или как там это называется? Доля! — Дмитрий Сергеевич кружился по комнате, размахивая купюрами. — Надя! Ты только представь! Нам этих денег… Нам их надолго хватит!
И тут, словно осознав всю грандиозность своего открытия, он остановился посреди комнаты, широко распахнул глаза и торжествующе воскликнул:
— Получается, я теперь могу не работать?!
Эти слова пронзили Надежду Петровну насквозь. Не работать? Он что, совсем из ума выжил? Она подошла ближе, схватила пачку денег, быстро пересчитала. Не так уж много, чтобы не работать, совсем нет! На автомобиль не хватит, на квартиру – тем более. Но на несколько месяцев беззаботной жизни – возможно. Если, конечно, тратить с умом.
— Дима, ты что говоришь? Какие «не работать»? Это же… это даже не на год! Это на ремонт крыши! Или на зубы мне! Ты же знаешь, сколько стоит протезирование!
Дмитрий махнул рукой.
— Да что ты вечно о своих крышах да зубах! Скучно это все! Надя, это же свобода! Наконец-то! Я столько лет пахал, как проклятый! Теперь все! Уволюсь завтра же! Отдохну! Поживу для себя!
Он уже строил планы, не замечая, как ее лицо побледнело, а губы сжались в тонкую нитку.
— Дим, ты не понимаешь…
— Это ты не понимаешь! Я с понедельника – свободный человек! Удочка! Поездки на рыбалку! На диване валяться, сколько влезет! Эх, заживем!
В его глазах плясали чертики, он был словно ребенок, которому дали целую коробку конфет. А Надежда Петровна стояла, оглушенная, с пачкой этих проклятых денег в руках, и чувствовала, как внутри нее нарастает тревога, холодная, липкая. Червячок «на черный день» превратился в огромную, прожорливую змею, которая сжимала ее сердце. Не работать… Как же так?
Утро понедельника. Для Надежды Петровны оно началось, как обычно, с тревожного звонка будильника. Для Дмитрия Сергеевича – с блаженного потягивания в теплой постели.
— Ты что, не собираешься? — спросила она, стоя над ним с чашкой чая.
— Куда собираться? — Он улыбнулся, как кот, объевшийся сметаны. — Я же теперь не работаю! Помчался заявление писать в отдел кадров первым делом. Еще в пятницу!
Надежда Петровна сглотнула. Она надеялась, что за выходные он одумается, что это был лишь всплеск эмоций. Но нет. Он был серьезен. До ужаса серьезен.
— Дима, ну как же так? А мы? А жить на что?
— Ну как на что? На те деньги! Их же много!
— Много? Это всего двести тысяч, Дима! На сколько нам их хватит, ты посчитал?
— Надолго! Вот увидишь! — Он отмахнулся. — И вообще, не мешай мне! Я сегодня отсыпаюсь. Долгожданный отдых!
Он натянул одеяло до подбородка, и Надежда Петровна с горечью поняла: все ее уговоры бесполезны. Он уже принял решение.
И началось.
Первый месяц Дмитрий лежал на диване. Буквально. С утра до вечера. Небритый. В старой, затертой майке. Пульт от телевизора стал его лучшим другом. Он переключал каналы, что-то жевал, изредка бросал Надежде Петровне скучающее: «Чего там интересного?»
Дом стал зарастать. Если раньше Дмитрий помогал ей с уборкой, выносил мусор, иногда даже готовил что-то простое, то теперь – ни-че-го. Тарелка могла стоять на столе до вечера, обрезки хлеба валялись на полу. А мусорная корзина, доверху набитая обертками от печенья и пустой тарой от газировки, воняла на всю кухню.
— Дим, ты бы хоть мусор вынес! — попросила Надежда Петровна как-то вечером, возвращаясь с работы.
— А что я? Я отдыхаю! — буркнул он, не отрываясь от экрана. — Ты пришла, вот и вынеси.
Ее глаза сузились.
— Я весь день на работе пахала, между прочим! Чтобы у нас хоть какие-то деньги были! А ты что делал?
— Отдыхал! Имею право! Я же двадцать лет, как ты говоришь, «пахал как проклятый»!
Этот разговор стал типичным. Надежда Петровна пыталась образумить его, но он лишь отмахивался, обвиняя ее в скупости и отсутствии «веры в его новую жизнь».
— Зачем тебе старая швабра? — заявил он однажды. — Мы же теперь богатые! Купим робот-пылесос!
И он купил. За ползарплаты Надежды Петровны. Робот-пылесос, который через неделю покрылся пылью в углу, потому что никто не удосуживался его заряжать и чистить.
Деньги таяли. Сначала это были «необходимые» покупки: новая, дорогая удочка, о которой Дима мечтал всю жизнь. Огромный телевизор, который не влезал в их маленькую гостиную и закрывал пол-окна.
— Зачем такой большой? — ужаснулась Надежда Петровна.
— Чтобы было как в кинотеатре! Мы же теперь можем себе позволить!
Потом начались «приятные мелочи»: самые дорогие сорта колбасы, которые портились в холодильнике, потому что Дима «перехотел»; экзотические фрукты, которые он один раз попробовал и забыл; модные гаджеты, о назначении которых он имел смутное представление. Он даже начал встречаться с такими же «отдыхающими» друзьями – бывшими коллегами, кто на пенсии, кто тоже «удачно вложился». Они сидели в кафе, обсуждали «свободу» от работы, пили пиво. И, конечно, все это за счет «удачливого» Дмитрия.
Надежда Петровна видела, как тают их сбережения. Деньги, которые она копила на дачу, на тот самый «черный день», теперь исчезали на глазах. Ей пришлось брать дополнительные смены на работе, искать подработки – благо, в их фирме была такая возможность. Но это выматывало. Она возвращалась домой еле живая, а там ее ждал… нет, не муж. Там ее ждал большой ребенок, который требовал внимания, еды и чтобы его не трогали.
— Ты что, опять работала? — удивлялся Дмитрий, когда она приходила домой поздно. — Зачем? У нас же деньги есть!
— У нас? — горько усмехалась она. — У нас уже почти ничего нет, Дим! Ты хоть бы раз посмотрел на счета! За свет сколько пришло? За воду?
Он лишь отмахивался.
— Ой, Надя, вечно ты с этим своим нытьем! Подумаешь, счета! Оплатим. Успеется.
Но не успевалось. Коммунальные платежи росли, штрафы за просрочку капали. Надежда Петровна платила их сама, тайком от него, из своих скудных доходов. Она чувствовала себя полностью истощенной и одинокой.
Однажды пришла Ольга, их дочь. Молодая, энергичная, с маленьким ребенком на руках. Она всегда была практичной, как мать, но очень любила отца и часто идеализировала его.
— Пап, привет! Мам, привет! Как дела?
— Ой, Оленька, — махнула рукой Надежда Петровна. — Какие тут дела?
— Что случилось? — Ольга заметила напряжение в воздухе.
— Да вот, отец твой решил, что он теперь на Гавайях живет, — пробормотала Надежда Петровна. — Работать ему, видите ли, не надо.
Ольга посмотрела на отца, который сидел перед огромным телевизором.
— Пап, может, ты и правда отдохнешь немного? Ты же так устал в последнее время. Пусть мама тоже отдохнет.
— Вот-вот! Дочь меня понимает! — радостно подхватил Дмитрий. — Надя, видишь? Не только я так думаю!
Надежда Петровна лишь покачала головой. Она попыталась объяснить дочери всю тяжесть ситуации, но Дмитрий перебил ее.
— Да что она рассказывает? Скупердяйка! Ей просто жалко, что я наконец-то живу! Завидует, что я теперь свободный человек!
Эти слова ударили Надежду Петровну больнее, чем любой удар. Завидует? Ей, которая впахивает за двоих?
Ольга, видя, как мать буквально угасает, попыталась поговорить с отцом. Мягко, осторожно.
— Пап, ну, а если деньги кончатся? Что тогда?
Дмитрий нахмурился.
— Не кончатся! Что ты все слушаешь свою маму? Она вечно паникует! Мне никто не дает жить! Вы меня заперли в четырех стенах и хотите, чтобы я работал, как вол, до самой смерти!
Ольга поняла, что сейчас это бесполезно. Она лишь обняла мать, виня себя, что не смогла помочь.
Прошло еще несколько недель. Или даже месяцев. Время летело, словно песок сквозь пальцы, и вместе с ним таяли последние остатки денег. От той пачки хрустящих купюр, которая когда-то казалась Дмитрию неиссякаемым источником богатства, не осталось и следа. Надежда Петровна старалась не думать о приближающейся катастрофе, но она чувствовала ее каждой клеточкой своего тела.
Она пришла домой раньше обычного. Голова раскалывалась от усталости, а в желудке предательски урчало – сегодня она так и не успела нормально пообедать, все бегом, бегом. Дверь закрылась за спиной тихо, почти неслышно. В квартире царила привычная для последних месяцев тишина, нарушаемая лишь негромким гулом телевизора из гостиной. Дмитрий, конечно, опять на диване.
Надежда Петровна прошла на кухню, чтобы поставить чайник, и ее взгляд упал на стол. Там лежала кипа неоплаченных квитанций. За свет, за газ, за воду, за квартплату. И – уведомление от управляющей компании о задолженности, с угрозой отключения услуг. Сердце ее замерло. Она хватала квитанции одну за другой, пробегая глазами по строчкам. Суммы были астрономическими для их текущего положения. Дмитрий, должно быть, просто игнорировал их, бросая куда попало, лишь бы они не мозолили ему глаза.
В этот момент Дмитрий вошел на кухню. Он выглядел каким-то поникшим. Лицо осунувшееся, глаза бегали.
— Надя… — начал он, но его голос был непривычно тихим, почти шепотом. — Надя, у тебя… случайно… нет пары сотен?
Надежда Петровна подняла на него взгляд. В ее глазах не было ни злости, ни упрека. Только усталость, горечь и… отчаяние. Она медленно положила стопку квитанций на стол, а затем достала из кармана своего старого, затертого халата кошелек. Открыла его. Внутри сиротливо лежали три мятые десятки. Все, что у нее оставалось после сегодняшнего похода в магазин за самым необходимым. И банковская карта, на которой, она точно знала, было совсем пусто. Она протянула ему кошелек.
— Вот, Дим. Смотри. Это все, что у меня есть.
Дмитрий взял кошелек, заглянул внутрь. Его глаза расширились. Он ожидал привычного упрека, но не этого. Не этой демонстративной пустоты.
— Это… все? — Его голос был полон недоверия.
— Все, Дим. Вот эти тридцать рублей, — она кивнула на десятки, — и вот эти бумажки. — Она указала на кипу квитанций. — Смотри. Это за свет. За газ. За воду. За квартиру. А это – уведомление о том, что нам отключат электричество на следующей неделе, если мы не оплатим.
Она говорила спокойно, почти без эмоций. Но в этом спокойствии была такая глубина боли, такая безысходность, что Дмитрия пробрало до мурашек.
— Но… как? — Он перевел взгляд с кошелька на квитанции, потом на нее. — А те деньги? Ну, те, что от дядьки?
— Те деньги, Дим, давно закончились. Твоя удочка, твой телевизор, твои пивные посиделки с друзьями, твои деликатесы, которые ты не ел, — каждый ее слово было словно маленький, острый нож. — Все закончилось. А я… я больше так не могу.
Ее голос дрогнул, но она взяла себя в руки.
— Я так больше не могу, Дим. Я устала. Я вымотана до предела. Я работаю за двоих, пытаюсь свести концы с концами, а ты… Ты просто наблюдаешь, как наша жизнь рушится.
Она подошла к нему вплотную. Глаза в глаза. Ее взгляд был не злым, а – измученным.
— Выбирай, Дим. Либо ты берешься за ум, вот прямо сейчас, ищешь любую работу, которая под руку подвернется. Возвращаешь нас к нормальной жизни. Либо… Либо я съезжаю. К Ольге. Или куда-нибудь еще. Потому что я не могу больше это терпеть. Я не могу смотреть, как ты своими руками разрушаешь все, что мы строили годами.
Ее голос, до этого такой спокойный, сорвался на отчаянный крик.
— Я не могу, Дим! Ты слышишь?! Я больше не могу!
Впервые за эти месяцы Дмитрий увидел ее не просто недовольной, не раздраженной, не ворчливой. Он увидел ее сломленной. Ее губы дрожали, а в глазах стояли слезы. Он никогда не видел ее такой. Всегда сильная, всегда прагматичная, всегда держащаяся. И вот теперь она стояла перед ним, разбитая вдребезги.
Он отступил на шаг. Пустой кошелек выпал из его рук, упав на пол. Квитанции, лежавшие на столе, словно укоряли его своим видом. Он смотрел на нее, и вдруг, как будто пелена спала с его глаз. Он увидел не просто жену, которая его пилит. Он увидел женщину, которая всю жизнь была ему опорой, которая терпела его чудачества, которая верила в него. А он… Что он сделал? Он растоптал ее доверие, ее спокойствие, ее надежды на старость.
Стыд. Холодный, обжигающий стыд окатил его с ног до головы. Он почувствовал себя не просто виноватым, а ничтожным. И в этот момент он осознал, что его «свобода» привела семью на грань краха, а любимую женщину – на грань нервного срыва. Он потерял не просто деньги. Он потерял ее уважение. А возможно, и ее любовь.
Тишина. Тягучая, давящая. Надежда Петровна отвернулась, вытерла слезы. Она была готова к тому, что он психанет, что начнет кричать. Но он молчал.
Когда она снова посмотрела на него, он сидел на стуле, опустив голову, закрыв лицо руками. Его плечи подрагивали.
— Надя… — Его голос был едва слышен, глухой, полный боли. — Прости… Прости меня. Я… Я такой дурак.
Надежда Петровна не ответила. Она стояла у окна, глядя в темноту двора. Ей было пусто внутри.
— Я все понял, Надя. Правда. Я… я был слепцом.
Он поднял голову. Глаза его были красными.
— Что теперь? — спросил он. — Что мне делать?
Его слова не были бравадой, как раньше. Это был вопрос растерянного человека, который вдруг осознал всю глубину своего падения. И Надежда Петровна поняла – это не игра. Это искренне. Впервые за долгие месяцы он говорил с ней по-настоящему. Не отмахивался, не отшучивался.
— Что делать? — повторила она, медленно поворачиваясь. — Думать. Искать.
Она села напротив него. Ей было тяжело, но в то же время она чувствовала маленький, еле заметный росток надежды.
— Завтра… завтра же начинай искать работу, Дим. Любую. Грузчиком, охранником, курьером. Что угодно. Мы завязли в долгах. Надо выкарабкиваться. И ты… Ты должен это сделать. Не я. Ты.
Дмитрий кивнул. Его взгляд был сосредоточенным, серьезным. Он впервые за долгое время посмотрел на нее не как на источник проблем, а как на единственного человека, который остался рядом.
На следующий день Дмитрий Сергеевич действительно взялся за ум. Сначала неловко. Он сидел за столом, листал старую газету с объявлениями. Его глаза бегали по строчкам, но он, кажется, ничего не понимал. Он привык, что ему всегда все находили, предлагали. А тут – сам.
Надежда Петровна, видя его растерянность, тихо поставила перед ним кружку горячего чая. Маленький жест. Без слов. Но Дмитрий поднял на нее взгляд, и в его глазах блеснула благодарность.
— Спасибо, Надя, — прошептал он.
Ольга приехала вечером, узнав о кризисе. Она привезла ноутбук, открыла сайты по поиску работы.
— Пап, смотри. Вот здесь, вот здесь… А тут вот, охранник требуется. Недалеко от дома.
Дмитрий, смущенный, но покорный, начал заполнять анкеты, рассылать резюме. Он, конечно, никогда не делал ничего подобного. Но он старался. Он звонил по объявлениям, ходил на собеседования. Ему отказывали. Потому что возраст, потому что нет опыта в этой сфере, потому что…
Каждый отказ был для него ударом. Он приходил домой понурый, почти сломленный.
— Никому я не нужен, Надя, — говорил он, опускаясь на стул. — Все, отработал свой век.
Но Надежда Петровна не сдавалась. Она, конечно, устала. Очень устала. Но она видела, что он старается.
— Ничего, Дим. Ищи. Хоть дворником. Главное – не сдавайся. Иди.
Она больше не брала всю ответственность на себя. Она поддерживала, но не решала за него. Это было его испытание.
Через две недели Дмитрий нашел работу. Не престижную, не высокооплачиваемую. Он стал сторожем на небольшой платной парковке. Работа была ночная, скучная, но… стабильная. И оплачиваемая.
В первую зарплату он принес Надежде Петровне все до копейки. И сам, без ее напоминаний, пошел оплачивать счета.
— Вот, Надя, — сказал он, протягивая ей квитанции с отметками об оплате. — Сделано.
Она взяла их, и впервые за долгое время почувствовала облегчение. Не полное, конечно. Но дышать стало легче.
— Молодец, Дим, — искренне сказала она.
И в этот момент он почувствовал, что ее уважение, хоть и по крупицам, но начинает возвращаться.
Отношения восстанавливались. Медленно. С трудом. Не сразу он перестал валяться на диване в свои выходные. Не сразу начал помогать по дому. Но он старался. Он выносил мусор. Он мыл за собой посуду. Иногда даже сам готовил простые ужины. И главное – он больше не говорил о «свободе» от работы. Он говорил о «своей смене», о «своем заработке».
Однажды летним вечером они сидели на своей маленькой даче. Старая теплица стояла, как стояла, новой так и не появилось. Но это было неважно. Дмитрий Сергеевич, хоть и был после ночной смены, не лежал на диване. Он помогал Надежде Петровне собирать урожай помидоров. Неловко, но искренне.
— Смотри, Надя, какие красавцы! — Он протянул ей большой, красный помидор. — Вкусные, наверное.
Она улыбнулась. Усталая, но счастливая улыбка.
— Вкусные, Дим. Очень.
Они сидели на старенькой скамейке, пили чай из термоса. Закат окрашивал небо в золотистые и розовые тона.
— Знаешь, Надя, — начал Дмитрий, задумчиво глядя на грядки. — Я тогда так ошибался. Думал, что деньги – это все. Что безделье – это счастье.
Он покачал головой.
— А оказалось… Оказалось, что самое главное богатство – это не деньги. Это… это ты. И наша семья. И то, что мы вместе. И то, что я могу что-то делать. Вот так вот. Своими руками.
Надежда Петровна взяла его за руку. Морщинистую, трудовую руку. Она сжала ее крепко.
— Я всегда это знала, Дим, — прошептала она. — Просто ты… Ты немного дольше к этому шел.
Он улыбнулся. Улыбка была уже не беззаботной, а чуть грустной, но настоящей. С искренним пониманием. Они сидели так долго, молча, глядя на закат. И в этой тишине, после пережитых испытаний, они нашли свою новую, более крепкую гармонию. Без воздушных замков, но с твердой уверенностью друг в друге. И это было дороже любых миллионов.
