никита— Ты что, правда в это веришь? — Марина скептически посмотрела на подругу, помешивая ложечкой остывший чай. — В любовь с первого взгляда, в судьбу, в то, что двое могут быть предназначены друг другу?
Екатерина задумчиво провела пальцем по краю чашки. За окном кафе моросил сентябрьский дождь, размывая очертания провинциального городка, куда её занесла судьба после окончания пединститута.
— Не знаю… Наверное, нет. Но иногда так хочется верить в чудо!
— Ой, подруга, какие чудеса? Ты теперь учительница! — Марина картинно закатила глаза. — Завтра твой первый рабочий день, между прочим. Лучше думай, как справишься с оравой старшеклассников.
Катя нервно одёрнула рукав строгого платья. Двадцать два года — разве это возраст для учительницы? Особенно когда твои ученики всего на пять-шесть лет младше…
— Может, всё-таки не стоило соглашаться на классное руководство? — пробормотала она.
— Поздно пить боржоми! — отрезала Марина. — Ты же сама хотела десятый класс. Вот и получай теперь свой десятый «Б»!
Первый урок литературы Екатерина запомнила навсегда. Она вошла в класс, стараясь держаться уверенно, но предательская дрожь в коленях выдавала её волнение.
— Здравствуйте, ребята! Меня зовут Екатерина Андреевна, я буду вести у вас литературу и…
— О, какая цыпочка! — раздался с задней парты насмешливый голос.
Класс захихикал. Катя почувствовала, как краска заливает щёки.
— Молодой человек, встаньте, пожалуйста!
Со своего места поднялся высокий темноволосый парень. В его карих глазах плясали озорные искры, а на губах играла дерзкая улыбка.
— Как ваша фамилия?
— Соколовский! — гордо отчеканил он. — Николай Соколовский. Но вы можете звать меня просто Коля.
— Соколовский, выйдите к доске!
Он картинно поклонился и вышел вперёд, по пути подмигнув хихикающим одноклассницам.
— Что ж, Соколовский, раз вы такой… разговорчивый, расскажите нам про основные темы творчества Пушкина.
— С удовольствием! — Он прислонился к доске и скрестил руки на груди. — Главная тема у Александра Сергеевича — любовь. И знаете что, Екатерина Андреевна? — Его глаза вдруг стали серьёзными. — Я на вас женюсь!
Класс взорвался хохотом. Катя растерянно замерла, не зная, как реагировать на такую наглость.
— Вон из класса! — наконец выдавила она.
— Как скажете, моя Екатерина Андреевна! — Он снова поклонился и вышел, насвистывая что-то себе под нос.
— Ну и что мне с ним делать? — жаловалась вечером Катя, сидя в учительской. — Он же весь урок сорвал!
— А что тут думать? — отозвалась пожилая химичка. — К директору его, пусть родителей вызывают. Совсем распоясались, никакого уважения к учителям!
Но Катя медлила. Что-то в глазах этого Соколовского… Какая-то искренность, спрятанная за показной бравадой.
На следующий день Коля появился с огромным букетом астр.
— Это вам, Екатерина Андреевна! — Он положил цветы на учительский стол. — И простите за вчерашнее. Я вёл себя как придурок.
Класс затих, ожидая её реакции. Катя медленно провела пальцами по нежным лепесткам.
— Спасибо, Соколовский. А теперь садитесь, будем разбирать «Евгения Онегина».
С того дня в классе что-то изменилось. Стоило кому-то начать подшучивать над молодой учительницей, как Коля бросал на обидчика такой взгляд, что шутки мгновенно затихали.
Он провожал её взглядом на переменах, оставлял на столе то конфеты, то яблоки. А однажды она застала его яростно отчитывающим восьмиклассника, который нарисовал на Катиной машине неприличное слово.
— Ещё раз увижу — зубы пересчитаю! — грозил Коля. — Понял?
— Соколовский! — окликнула его Катя. — Это лишнее.
— Ничего не лишнее, — буркнул он, провожая испуганного пацана тяжёлым взглядом. — Вас нужно защищать.
— От кого? От детей?
— От всех! — Он вдруг шагнул ближе, и Катя поймала себя на том, что приходится запрокидывать голову, чтобы смотреть ему в глаза. — Вы слишком… чистая для этого мира. Как белая ворона.
— Глупости говоришь! — Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла нервной. — Иди на урок, звонок уже был.
Он послушно развернулся, но у самой двери обернулся:
— Я не шутил тогда, Екатерина Андреевна. Насчёт жениться — не шутил.
Осень медленно перетекала в зиму. Екатерина привыкала к новой роли, к ученикам, к маленькому городку. Коля стал её тенью — незримой, но надёжной защитой от любых невзгод. Он больше не делал громких заявлений, но его глаза говорили больше любых слов.
Он читал ей стихи — не заученные по программе, а какие-то свои, неуклюжие, но искренние. Рассказывал о своих мечтах — поступить в архитектурный, построить идеальный город, где всем будет хорошо. Катя слушала, и что-то внутри неё медленно оттаивало, раскрывалось навстречу этой странной, запретной нежности.
— Знаешь, — сказала как-то Марина, — а ведь он и правда в тебя влюблён. По-настоящему.
— Перестань! — отмахнулась Катя. — Он же ребёнок!
— Ребёнок? — Подруга хмыкнула. — Посмотри на него внимательнее. Какой же это ребёнок?
И Катя смотрела. Видела, как уверенно держится Коля, как по-взрослому рассуждает, как заботится о младшей сестрёнке. Как работает по вечерам в автомастерской, помогая матери-одиночке. Как защищает слабых…
«Нет-нет-нет!» — повторяла она себе. «Он мой ученик. Это неправильно, невозможно, нельзя!»
Но сердце… Сердце уже не слушалось.
На новогодний вечер Катя надела тёмно-синее платье — простое, но элегантное. Марина, увидев подругу, присвистнула:
— Ого! Для кого так разоделась?
— Прекрати! — Катя одёрнула подол. — Я классный руководитель, должна выглядеть… представительно.
Актовый зал школы сиял огнями. Ученики, принарядившиеся и непривычно серьёзные, косились на учителей. Катя заметила Колю сразу — он стоял у окна, в тёмном костюме, и даже галстук повязал. Заметив её взгляд, улыбнулся — так, что внутри всё перевернулось.
— Потанцуем? — Он возник рядом неожиданно, протягивая руку.
— Соколовский, не думаю, что это уместно…
— К чёрту уместность! — В его глазах плескалось что-то тёмное, опасное. — Хотя бы сегодня — просто потанцуем?
И она согласилась. А потом они гуляли по пустынным улочкам, и снег падал на её непокрытую голову, и Коля укутал её своим шарфом…
— Катя, — прошептал он хрипло. — Катенька…
Она не помнила, кто первым потянулся за поцелуем. Помнила только жар его губ, стук сердца и полное, абсолютное ощущение правильности происходящего. Будто всю жизнь шла к этому моменту.
А потом… Потом был его дом — старенький, но уютный. Мать в ночную смену, сестрёнка у бабушки. И поцелуи, от которых кружилась голова, и шёпот: «Люблю… С первого взгляда люблю…»
Утром она сбежала, пока он спал. Малодушно, глупо — но как иначе? Как смотреть ему в глаза? Как жить дальше с этим?
Две недели каникул прошли как в тумане. Она не отвечала на звонки, пряталась дома, переживая случившееся снова и снова. А потом… Потом поняла, что беременна.
Новость громом раскатилась по маленькому городку. Откуда узнали — неважно. Важно, что уже через день все судачили о «развратной училке», соблазнившей невинного мальчика.
— Как вы могли?! — Директриса брызгала слюной. — Это же ребёнок! Вы… Вы чудовище! Немедленно пишите заявление об уходе!
— Он не ребёнок, — тихо сказала Катя. — Он…
— ВОН! — Директриса швырнула в неё папкой. — Чтобы духу вашего здесь не было! И не смейте приближаться к Соколовскому!
Домой она брела как в тумане. В висках стучало, к горлу подкатывала тошнота. «Уехать, — стучало в голове. — Немедленно уехать, пока не поздно…»
На пороге её ждала женщина. Невысокая, усталая, с такими знакомыми карими глазами.
— Здравствуйте, Екатерина Андреевна, — сказала Любовь Петровна Соколовская. — Нам надо поговорить.
Катя обречённо кивнула. Что ж, она заслужила любые слова, любые обвинения…
— Проходите, — прошептала она, открывая дверь.
На кухне воздух, казалось, загустел от напряжения. Катя нервно теребила край скатерти, не решаясь поднять глаз. Напротив, подперев щеку рукой, сидела мать Коли — осунувшаяся, с залёгшими под глазами тенями. Тикали ходики на стене — тик-так, тик-так… Минуты растягивались в вечность. Любовь Петровна то открывала рот, словно собираясь что-то сказать, то снова поджимала губы. Наконец, прокашлявшись, она подалась вперёд и спросила хрипловатым от волнения голосом:
— Вы любите его?
— Что?..
— Колю. Вы любите его?
— Я… — Катя закрыла лицо руками. — Да. Господи, да! Но это неправильно, это…
— Почему неправильно? — В голосе Любови Петровны появилась сталь. — Потому что он младше? Потому что люди осуждают?
— Но…
— Я знаю своего сына, — перебила женщина. — Знаю, какой он. В шестнадцать он взрослее многих тридцатилетних. Когда отец нас бросил, Коля фактически стал главой семьи. Работает, учится, о сестре заботится… — Она помолчала. — И любит вас. По-настоящему любит.
— Вы… Вы не злитесь? — Катя подняла заплаканные глаза.
— Злюсь? — Любовь Петровна горько усмехнулась. — Конечно, злюсь! На эту злобную директрису, на сплетников, на весь мир, который готов растоптать чужое счастье! А на вас — нет. Я вижу, какая вы. Если сын вас любит — значит, полюблю и я.
— Но ребёнок…
— А что ребёнок? — Любовь Петровна вдруг улыбнулась — той же озорной улыбкой, что и у Коли. — Будет у меня внук. Или внучка. Вырастим!
— Я не могу… Не могу так поступить с его будущим! У него вся жизнь впереди, а я…
— А вы что думаете, у него будет счастливое будущее без вас? — Женщина покачала головой. — Он же с ума сходит! Рвётся к вам, а его не пускают. В полицию грозятся заявить…
— Что?! — Катя вскочила. — Нет, только не это! Я уеду, немедленно уеду!
— Сядьте! — Любовь Петровна властно взяла её за руку. — Никуда вы не уедете. Я уже всё решила. Завтра переезжаете к нам.
— Но…
— Никаких «но»! Будете жить в большой комнате, там солнечно. Коля в маленькой поселится, у него же теперь семья, надо привыкать к ответственности. — Она говорила буднично, словно речь шла о чём-то обычном. — А сплетникам пусть будет стыдно.
Катя разрыдалась, уткнувшись в плечо этой удивительной женщины. А та гладила её по голове и приговаривала:
— Ну-ну, девочка моя… Прорвёмся! Нас ведь теперь четверо. Нет, пятеро — с малышом. А впятером и не такое можно пережить!
В дверь забарабанили. На пороге стоял взъерошенный, бледный Коля.
— Мам?! Катя?! — Он метнулся к ним, схватил обеих за руки. — Что… Что вы тут?..
— Сядь! — приказала мать. — И слушай внимательно. Значит так, сынок. Жить будете у нас. Школу бросать не смей — закончишь как положено. По вечерам работаешь — молодец, продолжай. А днём учишься.
— Мам…
— Молчи, я не договорила! К Кате — относиться бережно. Она в положении, между прочим. А когда поженитесь…
— В положении?! — Коля рухнул на колени перед Катей. — Правда? Катенька, маленькая моя, правда?!
Она кивнула, глотая слёзы. А он целовал её руки и бормотал что-то бессвязное, и плакал, уже не стесняясь ни матери, ни кого-либо ещё.
— Ну вот, — удовлетворённо кивнула Любовь Петровна. — Теперь всё правильно. А я пойду, пожалуй, ужин готовить. Всё-таки у нас сегодня… пополнение в семействе.
Восемнадцать лет спустя…
— Мам, ну где моя зелёная рубашка? — Семнадцатилетний Андрей метался по комнате, раскидывая вещи.
— В шкафу, верхняя полка, — отозвалась Катя, не отрываясь от проверки тетрадей. — И не разбрасывай всё, только убрала!
— Мам, ты не понимаешь! У меня свидание с Машкой! — Сын плюхнулся рядом на диван. — Это же Машка! Я должен выглядеть идеально!
— Понимаю, — улыбнулась Катя. — Ещё как понимаю…
В дверь позвонили. На пороге стояла Любовь Петровна — всё такая же энергичная, несмотря на седину в волосах.
— А где мой красавец-внук? — поинтересовалась она, целуя Катю в щёку.
— Прихорашивается, — хмыкнула та. — У него свидание.
— О! С Машенькой небось? — Любовь Петровна понимающе кивнула. — Хорошая девочка, правильная. Помнишь, Кать, как они в первом классе подрались? А теперь вон — любовь!
— Как тут не помнить… — Катя рассмеялась. — Он ей косу дёрнул, она ему портфелем по голове…
— Совсем как мы с тобой, — раздался с лестницы знакомый голос. Коля — теперь уже солидный архитектор Николай Петрович — спускался, на ходу поправляя галстук. — Помнишь, как я тебя довёл на первом уроке?
— Ещё бы! — фыркнула Катя. — «Я на вас женюсь, Екатерина Андреевна!»
— И ведь женился! — подмигнул он, притягивая жену к себе. — Лучшее решение в моей жизни.
— Папа, мам, ну хватит сюсюкаться! — простонал появившийся из комнаты Андрей. — Ба, скажи им!
— И не подумаю, — отрезала Любовь Петровна. — Пусть сюсюкаются. Они это право заслужили.
И правда — заслужили. Восемнадцать лет… Много воды утекло. Коля окончил школу с золотой медалью, поступил в архитектурный. Катя родила двойняшек — Андрея и Полину. Сложно было, особенно поначалу. Денег не хватало, люди судачили за спиной, показывали пальцем…
Помнится, когда Катя впервые вышла с коляской, соседка демонстративно перешла на другую сторону улицы. А на детской площадке мамочки уводили своих чад подальше — будто безнравственность заразна.
Коля бесился, порывался «поговорить по-мужски», но Любовь Петровна осаживала: «Терпи, сынок. Время всё расставит по местам.»
И расставило. Постепенно, год за годом. Сначала перестали шептаться вслед. Потом начали здороваться. А когда Коля, став успешным архитектором, построил в городе новый торговый центр — и вовсе загордились: «Наш Соколовский! Мы же его с детства знаем!»
Катя вернулась в школу — теперь уже в другую, на другом конце города. Там никто не знал её истории, а если и знал — молчал. Она стала завучем, потом директором. А год назад её наградили званием «Заслуженный учитель».
— Мам, пап, я побежал! — Андрей чмокнул родителей в щёки. — Ба, ты же сделаешь свой фирменный пирог к ужину?
— Куда я денусь, — проворчала Любовь Петровна. — Беги уже, Ромео!
Они смотрели вслед сыну — высокому, красивому парню, так похожему на юного Колю. Только характером — весь в мать: спокойный, рассудительный.
— А помнишь, — задумчиво произнесла Любовь Петровна, — как я к тебе тогда пришла, Катюш? Ты такая испуганная была, зареванная…
— Помню, — Катя прижалась к свекрови. — Вы мне жизнь спасли тогда. В прямом смысле.
— Глупости! — отмахнулась та. — Просто сделала то, что должна была. Я же видела, как Колька сохнет по тебе. И какая ты… Настоящая.
— Самая настоящая! — подтвердил Коля, обнимая обеих. — И самая любимая.
— Между прочим, — лукаво прищурилась Любовь Петровна, — в городе новая легенда ходит. Дескать, была у нас учительница молодая, влюбилась в ученика. А он, представляете, тоже влюбился! И ничего их не разлучило — ни людская злоба, ни годы… Прямо как в романе!
— Точно, — рассмеялась Катя. — Только в романе нет таких замечательных свекровей.
— И слава богу! — подхватила Любовь Петровна. — А то все бы на моё место претендовали!
Вечером, когда Андрей вернулся со свидания (счастливый, взъерошенный), а Любовь Петровна ушла домой, Катя с Колей сидели на веранде. Пили чай, смотрели на звёзды.
— Знаешь, — задумчиво произнёс Коля, — а ведь я не соврал тогда.
— Когда?
— На первом уроке. Помнишь? «Я на вас женюсь, Екатерина Андреевна!» Я как увидел тебя — сразу понял. Ты моя судьба.
— Ты был невыносимым мальчишкой, — улыбнулась Катя.
— А ты — самой красивой учительницей в мире.
— Что же во мне такого нашёл?
— Всё, — просто ответил он. — Абсолютно все, как говорят англичане. И знаешь что? Я бы всё повторил. Каждый момент, каждое испытание. Потому что оно того стоило.
Катя молча прижалась к его плечу. Где-то вдалеке мерцали огни городка, ставшего их судьбой. Того самого, где восемнадцать лет назад дерзкий мальчишка влюбился в молодую учительницу.
А она… Она просто поверила в чудо. В то самое, которое случается, если очень сильно любить.
Конец
P.S. А Машенька, кстати, стала невесткой Екатерины и Николая. Но это уже совсем другая история…