Вера стояла у окна, разглядывая серое ноябрьское небо. На стекле медленно таяли снежинки, превращаясь в мутные разводы. Тяжёлый запах корицы и ванили наполнял квартиру – она весь вечер пекла любимое печенье Алины по рецепту свекрови. Где-то в глубине квартиры тикали часы, отсчитывая последние минуты до приезда падчерицы. Старинные, с маятником – свадебный подарок свекрови. Их мерный звук обычно успокаивал, но не сегодня.
— Господи, хоть бы всё прошло хорошо, — прошептала Вера, прижимая пальцы к холодному стеклу.
На журнальном столике лежал потёртый плюшевый заяц – любимая игрушка Алины с детства. Вера машинально поправила ему ухо, вспоминая тот день три года назад, когда они с Андреем объявили о свадьбе. Пятнадцатилетняя Алина тогда швырнула этого самого зайца через всю комнату и категорически отказалась переезжать к отцу и его новой жене. А теперь вдруг решила, что хочет жить с ними.
В прихожей раздался звук ключа в замке. Вера вздрогнула, роняя чашку с недопитым чаем. Горячая жидкость расплылась по светлому ковру уродливым пятном.
— Мы дома! — голос мужа звучал непривычно бодро, натянуто.
— Сейчас, минутку! — крикнула Вера, лихорадочно промакивая пятно салфетками.
В прихожей послышался тихий, но отчётливый шёпот Алины: — Зачем ты меня сюда привёз? Я же говорила – не хочу никого стеснять.
— Солнышко, это теперь и твой дом тоже, — мягко ответил Андрей.
— Мой дом там, где мама, — отрезала Алина.
Вера глубоко вдохнула и вышла встречать. В прихожей Алина неловко переминалась с ноги на ногу, кутаясь в объёмный чёрный шарф. Высокая, угловатая, с упрямо поджатыми губами – копия Андрея в молодости. От неё пахло сигаретным дымом.
— Привет, — Вера попыталась улыбнуться. — Проходи, я приготовила твою комнату. И напекла твоего любимого печенья.
— Здрасьте, — буркнула Алина, не поднимая глаз. — Я теперь не ем сладкое.
— Что же мы в дверях стоим? — Андрей положил руку на плечо дочери. — Пойдёмте чай пить. Замёрзли как собаки.
— У меня от корицы аллергия, — соврала Алина, дёрнув плечом и сбрасывая отцовскую руку. — Я лучше вещи разберу.
— Конечно, — поспешно согласилась Вера, чувствуя, как предательски краснеют щёки. — Я помогу…
— Не надо! — резко оборвала её Алина. — Я же не маленькая. И это… простите, но можно убрать из комнаты все эти… детские вещи? Мне уже не пять лет.
Вера почувствовала, как болезненно сжалось сердце. Она неделю готовила комнату, развесила старые рисунки Алины, расставила её детские фотографии.
— Конечно, — выдавила она. — Как скажешь.
Алина схватила рюкзак и быстро прошла мимо, обдав Веру запахом сигарет и какого-то приторного парфюма. Дверь захлопнулась с грохотом.
— Ты же говорил, она бросила курить, — тихо сказала Вера мужу.
— Я думал, что бросила, — Андрей устало потёр переносицу. — Дай ей время. Она привыкнет.
Из комнаты донёсся звук падающей рамки и приглушённое ругательство.
— У меня встреча через час, — Андрей виновато взглянул на жену. — Прости, что оставляю вас…
— Иди, — Вера сжала его руку, пытаясь улыбнуться. — Мы справимся.
Когда входная дверь закрылась, Вера присела к столу, рассеянно глядя на остывающий чай и нетронутое печенье. В комнате Алины что-то с грохотом передвигалось, словно она пыталась изменить всё до неузнаваемости. Часы в гостиной продолжали отмерять время, с каждым ударом всё глубже погружая квартиру в тревожное ожидание. Плюшевый заяц смотрел на Веру стеклянными глазами, словно укоряя: «Ты же знала, что так будет. Знала с самого начала.»
***
Спустя неделю напряжение в доме достигло предела. Вера стояла у плиты, помешивая борщ – любимое блюдо Андрея, когда на кухню проскользнула Алина. Её взгляд упал на стопку грязной посуды в раковине.
— Опять из-за меня посуду не помыли? — процедила она сквозь зубы. — Чтобы потом папе пожаловаться, какая я неряха?
Вера медленно положила ложку: — Я просто не успела. И никому не жалуюсь.
— Да? А кто вчера папе нашептывал про мои сигареты?
— Я беспокоюсь о твоём здоровье.
Алина издала короткий злой смешок: — Беспокоитесь? Вы? Знаете что? Оставьте это моей маме. Она хотя бы имеет право…
Звонок телефона прервал назревающий конфликт. Алина глянула на экран и просияла: — Мамочка! Представляешь, тут такое…
Она выскочила из кухни, но её голос всё равно был отчётливо слышен: — Да, мам, всё как ты говорила. Командует, следит за каждым шагом… Нет, не плачу, что ты… Просто иногда хочется домой…
Вера с силой сжала край столешницы. В кастрюле закипал борщ, распространяя аромат укропа и лаврового листа. Такой же варила когда-то её мама, учила: «Главное в семье – терпение и любовь». Но сейчас не помогало ни то, ни другое.
Вечером, перебирая старые фотографии, она наткнулась на снимок трёхлетней Алины с отцом. Счастливые, улыбающиеся. Из комнаты падчерицы вдруг донеслась оглушительная музыка – тяжёлый рок, от которого задрожали стёкла. Часы показывали почти полночь.
— Алина! — Вера постучала в дверь. — Уже поздно, соседи будут жаловаться.
Музыка стала ещё громче. На стук никто не ответил.
— Алина, пожалуйста! — она снова забарабанила в дверь.
— Входите уже, раз припёрлись! — донеслось из-за двери.
Вера толкнула дверь. Комната изменилась до неузнаваемости: исчезли акварельные пейзажи, их место заняли мрачные постеры. В воздухе висел стойкий запах сигарет. Алина сидела на кровати, демонстративно уткнувшись в телефон.
— Я по-человечески прошу убавить звук, — Вера старалась говорить спокойно.
— А я по-человечески прошу не входить без стука! — огрызнулась Алина.
— Я стучала. Дважды.
— Не слышала, — Алина пожала плечами. — Это моя комната, между прочим.
— Это наш общий дом. Здесь живут люди, которым завтра на работу.
Алина наконец подняла глаза – колючие, полные застарелой обиды: — Ваш дом? — она криво усмехнулась. — Это дом моего отца. А вы… вы просто очередная тётя, которая решила, что может тут командовать.
Вера почувствовала, как немеют губы: — Я твоему отцу не «очередная тётя». Я его жена.
— Пока что, — Алина отложила телефон. — Знаете, сколько до вас было «жён»?
— Что ты несёшь?
— А что, папа не рассказывал? — в голосе Алины зазвенело злорадство. — Про ту женщину с работы, когда мне было двенадцать? Или про фитнес-тренера, когда четырнадцать?
— Я не буду это слушать.
— Конечно! — Алина вскочила. — Проще сделать вид, что всё прекрасно! Что вы не разрушили нашу семью!
— Я ничего не разрушала.
— А кто тогда? — в глазах Алины блеснули слёзы. — Кто крутился вокруг папы на работе? Кто строил из себя идеальную женщину? А теперь пытаетесь стать идеальной мачехой?
— Замолчи! — Вера повысила голос. — Ты не знаешь всей правды!
— Знаю! — Алина схватила подушку, с силой сжала. — Мама рассказала, как всё было на самом деле! Как вы его увели, как…
Входная дверь хлопнула – вернулся Андрей. Алина осеклась на полуслове, выключила музыку.
— Что здесь происходит? — он встревоженно переводил взгляд с жены на дочь.
— Ничего, — процедила Алина, отворачиваясь к окну. — Твоя жена просто объясняет мне правила поведения в её доме.
Вера молча вышла из комнаты. В горле стоял комок, руки дрожали. За спиной послышался тихий голос мужа: — Солнышко, так нельзя…
— Папа, сколько можно? — в голосе Алины прорвались слёзы. — Ты опять её защищаешь? Как всегда!
Вера закрыла за собой дверь спальни, прислонилась к стене. Старинные часы в гостиной пробили полночь – размеренно, тяжело. Теперь их бой казался похоронным маршем по её мечтам о счастливой семье. В тишине отчётливо слышались приглушённые всхлипывания из комнаты Алины.
***
День начался с оглушительного грохота на кухне. Вера выскочила из спальни, путаясь в полах халата, и замерла на пороге: на полу лежали осколки старинной вазы – той самой, с маятником, что досталась от свекрови. Фарфоровые кусочки, словно белые осколки разбитых надежд, усеивали пол.
Алина стояла посреди этого хаоса, прижимая к груди потрёпанный фотоальбом в кожаном переплёте. Её руки заметно дрожали.
— Что ты делаешь? — голос Веры срывался. — Это же мамина ваза…
— Ищу свои детские фотографии, — Алина вздёрнула подбородок, но в глазах мелькнул испуг. — Которые вы спрятали! Я имею право!
— В серванте? Где стояла ваза?
— Я… я случайно задела, когда тянулась к верхней полке…
— Случайно? — Вера медленно шагнула ближе, осколки хрустели под тапочками. — Как случайно оказался отбеливатель в стирке с моей любимой шёлковой блузкой? Или как случайно разбилась фарфоровая статуэтка – подарок моей бабушки?
Алина отступила на шаг, прижимая альбом как щит: — Вы что, следили за мной? Шпионили?
— Не нужно следить, чтобы видеть, как ты методично, день за днём уничтожаешь всё, что мне дорого! — голос Веры сорвался на крик. — Думаешь, я не вижу этой мелкой мести?
— А вы уничтожили мою семью! — Алина тоже сорвалась на крик, её голос звенел от слёз. — Думаете, я не помню тот день? Как папа собирал вещи? Как мама заперлась в ванной и рыдала, а я сидела под дверью и не могла ничего сделать!
— Ты ничего не знаешь о том, что происходило на самом деле…
— Знаю! — Алина с силой швырнула альбом на стол, фотографии разлетелись по кухне. — Знаю, как вы крутились вокруг него на работе! Как строили из себя идеальную понимающую женщину! Мама мне всё рассказала! А теперь пытаетесь стать идеальной мачехой? Небось, уже и ребёночка планируете, чтобы папу окончательно привязать?
— Хватит! — Вера схватила девушку за плечи, развернула к себе. — Хочешь знать правду? Настоящую правду? Твой отец ушёл не из-за меня. Он ушёл, потому что устал! Устал от вечных истерик твоей матери, от её патологической ревности к каждому столбу, от того, что она годами настраивала тебя против него!
— Заткнитесь! Это неправда! — Алина пыталась вырваться.
— Правда! — Вера не отпускала. — Думаешь, почему он пропускал твои дни рождения? Потому что она не пускала его на порог! А потом рассказывала тебе, какой он плохой отец. Почему он не приходил на твои школьные концерты? Потому что она устраивала истерики! Каждый раз, каждый чёртов раз она делала так, чтобы ему было больно видеться с тобой!
— Нет, нет, вы врёте! — по щекам Алины текли слёзы. — Мама любит меня! Она всегда хотела как лучше!
— Любит? — Вера горько усмехнулась. — Тогда почему она отправила тебя жить к нам именно сейчас? Когда у неё появился новый мужчина? Который, видите ли, не готов к чужому подростку в доме?
Алина застыла, словно её ударили: — Откуда… откуда вы знаете?
— Потому что твой отец всё ещё общается с твоей бабушкой. И она рассказала ему правду.
— Замолчите! — Алина вырвалась, её трясло. — Вы всё врёте! Всё, всё, всё!
— Спроси у отца сама.
В дверях кухни стоял Андрей – встрёпанный, в домашней футболке, с белым как мел лицом. Он всё слышал.
— Папа… — Алина бросилась к нему, вцепилась в рукав. — Папочка, скажи, что это неправда! Скажи, что она врёт! Мама не могла… она бы не…
Андрей молчал, опустив глаза. В этой тишине было слышно, как падают на пол последние осколки вазы. Эта пауза сказала больше любых слов.
— Нет… — Алина медленно отступала, глядя на отца расширенными от ужаса глазами. — Нет-нет-нет… Это не может быть правдой… Папа, пожалуйста…
***
Зимнее солнце заглядывало в окна квартиры, играя бликами на новой вазе – простой, современной, без вычурных узоров. Вера расставляла чашки к завтраку, когда на кухню вошла Алина.
— Доброе утро, — тихо сказала она.
— Доброе, — Вера замерла с чашкой в руках.
Алина помялась у стола:
— Я… я вчера говорила с мамой. Впервые по-настоящему говорила.
Вера молча кивнула, не зная, что сказать.
— Знаете, — Алина теребила рукав свитера, — она впервые призналась, что тоже была неправа. И… я хотела извиниться. За вазу. За всё.
— Алина…
— Нет, дайте договорить, — девушка глубоко вздохнула. — Я не прошу стать моей мамой. Просто… может быть, мы могли бы начать сначала? Как два человека, которым небезразличен папа?
Вера поставила чашку и осторожно обняла падчерицу. Алина на мгновение напряглась, но потом расслабилась.
— Кстати, — она отстранилась, вытирая глаза, — я нашла рецепт той вазы с маятником. В интернете. Может… сделаем вместе? На керамику я хожу уже второй год.
Вера улыбнулась:
— С удовольствием.
За окном падал снег – уже не ноябрьский, колючий, а мягкий, укутывающий город в белое одеяло. Начиналась новая зима и, возможно, новая история.
