Анна стояла у окна, вглядываясь в знакомый до боли сад. Яблони, которые они с мужем посадили тридцать лет назад, давно переросли второй этаж. Раньше по весне их ветви царапали стекло, и Михаил каждый год подрезал их. Теперь они тянулись к небу бесформенной массой – после его смерти никто не занимался садом.
Скрип половиц заставил её обернуться. В дверях стояла Ольга – строгая, подтянутая, в деловом костюме, несмотря на выходной.
«Мам, ты готова? Иван должен скоро подъехать», – Ольга поправила и без того идеальную причёску. Этот жест выдавал её волнение – старая привычка, оставшаяся с детства.
«Да, милая. Чай как раз заварился», – Анна прошла на кухню, где всё оставалось таким же, как при жизни Михаила: потёртая клеёнка на столе, которую он никак не разрешал менять, говоря, что она «ещё послужит», старый буфет с треснувшим стеклом, коллекция чашек, собранная за годы – каждая с историей, каждая помнит прикосновения его рук.
Звук подъезжающей машины нарушил тишину. Иван припарковался у старой калитки – той самой, что они с отцом красили каждую весну. Последние три года краска облупилась, обнажив ржавый металл. Анна смотрела, как сын идёт по дорожке – сутулясь, засунув руки в карманы потёртой джинсовой куртки. В свои сорок пять он всё ещё казался ей мальчишкой, особенно рядом с собранной и уверенной Ольгой.
«Привет всем», – Иван переступил порог, и дом словно вздохнул, принимая своего блудного сына. Три месяца прошло с похорон, но это была первая их встреча здесь, в родительском доме.
Они сели за стол, и Анна разлила чай по старым чашкам. Ольга достала папку с документами – всегда готова к делу, всегда знает, что нужно сделать.
«Я изучила ситуацию», – начала она, раскладывая бумаги. «Дом требует капитального ремонта. Крыша течёт, фундамент проседает, проводку нужно менять полностью. По самым скромным подсчётам, это больше двух миллионов».
Иван поморщился, будто от зубной боли. «И что ты предлагаешь?»
«Продать. Район хороший, земля дорогая. Даже с учётом состояния дома можно выручить приличную сумму. Разделим на троих, каждому хватит на…»
«Нет», – Иван резко поставил чашку. На клеёнке расплылось маленькое чайное пятно. «Это же наш дом. Здесь каждый угол памятью пропитан. Вот здесь», – он показал на дверной косяк, «папа отмечал наш рост. Видишь? ‘Оля – 5 лет’, ‘Ваня – 3 года’… А на чердаке до сих пор мой первый велосипед стоит, тот самый, на котором я руку сломал. А помнишь, как мы с тобой прятались под лестницей, когда играли в разведчиков?»
Ольга поджала губы. «Иван, мы уже не дети. У меня двое своих, им в университет скоро. Эти деньги могли бы…»
«Всё дело в деньгах, да? Всегда было в деньгах. Знаешь, что папа говорил? ‘Дом – это не стены, это душа семьи’. А ты хочешь эту душу продать!»
«Не смей манипулировать памятью отца!», – Ольга повысила голос. «Думаешь, ему бы понравилось смотреть, как его дом разваливается? Как крыша течёт, как обои отклеиваются? Это же не просто здание, это его труд, его жизнь! А ты хочешь всё пустить прахом из-за каких-то детских воспоминаний?»
«Детских воспоминаний? Для тебя это всё просто воспоминания?» – Иван встал, нависая над столом. «А помнишь, как папа учил меня играть на гитаре прямо здесь, на веранде? Как мы все вместе пели по вечерам? Как он возился со мной, когда я болел, и мама на дежурстве была?»
Ольга побледнела. «Ну конечно. Папина гордость, папин музыкант. А я в это время училась, работала, пыталась чего-то добиться сама. И когда мне нужна была помощь с первым взносом за квартиру – где был папа? Правильно, на твоём отчётном концерте».
«Дети, не надо», – тихий голос Анны прорезал накалённый воздух. «Ваш отец любил вас обоих. По-разному, но одинаково сильно».
Но они уже не слышали. Старые обиды, копившиеся годами, прорвались, как вешние воды.
«А знаешь, почему он всегда возился с тобой?» – Ольга почти кричала. «Потому что ты был слабым! Вечно болел, вечно ныл. А я должна была быть сильной, самостоятельной, потому что я старшая. И сейчас то же самое – я должна думать о практической стороне, потому что ты витаешь в облаках!»
«Ах, значит, я слабый?» – Иван схватил свою куртку. «Тогда решай сама. Продавай, делай что хочешь. Только не приходи потом, когда поймёшь, что продала не просто дом, а часть своей души!»
Он выскочил за дверь, хлопнув ею так, что зазвенела посуда в буфете. Через минуту взревел мотор его машины.
Ольга смотрела в окно, часто моргая – словно что-то попало в глаз. Анна молча собирала чашки, вытерла пятно на клеёнке. В тишине было слышно, как капает вода из крана – его тоже нужно было починить.
Ольга осталась в доме одна – мать ушла к соседке, сказав, что вернётся через час. Она бродила по комнатам, машинально отмечая все, что нужно было починить: трещина на потолке в родительской спальне, отошедшие обои в коридоре, скрипящие половицы. Как будто дом тихо стонал от боли и старости.
В кабинете отца все осталось нетронутым: стопки нотных тетрадей (он всегда поддерживал увлечение Ивана музыкой), коробка с инструментами, старый письменный стол. Ольга провела рукой по полированной поверхности – сколько раз она делала здесь уроки, пока отец работал над чертежами. Он был молчалив, но его присутствие придавало уверенность.
На верхней полке шкафа что-то блеснуло. Ольга подставила стул и потянулась – это оказалась жестяная коробка из-под печенья. Внутри лежала стопка конвертов, перевязанных выцветшей лентой, и потрёпанная тетрадь в коричневой обложке.
Почерк матери она узнала сразу. Дневник. Ольга знала, что не должна читать, но пальцы уже перелистывали страницы.
«…Миша снова допоздна возится с Ванечкой. Мальчик третий день температурит, врачи разводят руками. Оленька дуется – у неё завтра важная контрольная, а в доме шумно. Такая взрослая в свои двенадцать, моя девочка. Иногда мне кажется, что мы слишком много внимания уделяем сыну, но Миша говорит – Ольга сильная, она справится, а Ване нужна поддержка…»
«…Сегодня Оля принесла табель – одни пятерки. Миша обнял её и сказал, что гордится. А потом тихо добавил мне: ‘Знаешь, я иногда боюсь, что она выросла слишком самостоятельной. Может, мы зря взвалили на неё такую ответственность?'»
«…Миша полночи чинил протекающую крышу. Говорит: ‘Этот дом – наше наследство детям. Не в смысле денег или стен – а в смысле памяти, традиций. Здесь они всегда будут чувствовать себя дома, здесь их корни…'»
Последняя запись была сделана незадолго до смерти отца: «Миша почти не встаёт. Только всё просит принести альбомы, смотрит фотографии. Сегодня сказал: ‘Аня, главное – чтобы дети не ссорились после моего ухода. Дом должен их объединять, а не разделять…'»
Ольга закрыла тетрадь. В горле стоял комок. Она достала телефон, нашла номер брата. Гудки. Длинные, бесконечные гудки.
* * *
Иван сидел на скамейке в парке, где когда-то гулял с отцом. Телефон вибрировал в кармане – наверное, мать волнуется. Он не хотел ни с кем разговаривать.
«Можно присесть?» – Анна появилась словно из ниоткуда. Она всегда знала, где искать своих детей.
Иван молча подвинулся. Они сидели рядом, глядя, как в пруду плавают утки.
«Знаешь», – начала Анна, – «твой отец очень переживал из-за тебя в детстве. Ты болел, врачи говорили разное… Он боялся, что недостаточно защищает тебя. А я… я баловала тебя. Из чувства вины.»
«Вины? За что?»
«За то, что не могла вылечить. А Оля рано повзрослела – ей пришлось быть самостоятельной, пока мы возились с тобой. Мы не были идеальными родителями, Ваня.»
Иван смотрел на воду. «А Оля… она правда просила помощи с квартирой?»
«Да. Но тогда ты готовился к важному конкурсу, и отец решил, что ты не справишься без его поддержки. Он потом жалел об этом решении. Часто говорил, что был несправедлив к Оле.»
«Почему ты раньше не рассказывала?»
«Боялась бередить старые раны. Но сейчас вижу – молчание их не лечит.»
Телефон снова завибрировал. На этот раз Иван взял трубку.
«Ваня», – голос Ольги звучал странно, будто она плакала. «Приезжай домой. Пожалуйста.»
* * *
Они сидели на веранде – там, где когда-то пели под гитару. Старые фотоальбомы лежали на столе, дневник матери – между ними.
«Я не знала, что папа так переживал из-за моей самостоятельности», – Ольга перелистывала страницы. «Всегда думала – ему просто удобно, что я всё делаю сама.»
«А я не знал про квартиру», – Иван смотрел на фотографию, где они с отцом красили калитку. «Прости.»
«Знаете что?» – Ольга решительно закрыла дневник. «Давайте прикинем бюджет на ремонт. Я могу взять часть расходов на себя, у меня есть небольшие сбережения…»
«У меня есть друг-строитель», – оживился Иван. «Он говорил, что может помочь с работой, возьмёт только за материалы… Да и я могу кое что сам делать…»
«А мебель можно обновить постепенно», – добавила Анна. «Главное – крышу починить до осени.»
Они проговорили до темноты. Набросали план работ, посчитали примерные расходы. Когда зажглись звёзды, Иван достал с чердака старую гитару. Струны давно не меняли, но она всё ещё строила.
«Помнишь, папина любимая какая была?» – спросил он у Ольги.
Она кивнула, и они запели – немного фальшиво, немного не в такт, но это было уже неважно. Важно было то, что дом снова наполнился музыкой, что старые фотографии смотрели на них с полок, что треснувшее стекло в буфете поймало отблеск заходящего солнца и рассыпало его радужными искрами.
А в саду шумели яблони, которые нужно было подрезать следующей весной. Вместе.
