— Опять в своей мастерской пропадаешь? И что там хорошего? — Лариса Ивановна поджала губы, разглядывая сына. — Тебе давно пора…
— Мама, мы уже обсуждали это сотни раз, — Алексей устало потер переносицу. — Я не брошу рисование. Это моя жизнь, моя работа.
— Работа? — В голосе матери зазвенел металл. — Какая же это работа? Вон Светкин сын, у него свой магазин. А ты… в тридцать два года всё мальчик-художник!
Алексей молча отвернулся к окну. За стеклом моросил октябрьский дождь, размывая очертания старых пятиэтажек их небольшого городка. Три года прошло, а мать так и не смирилась с его выбором. Не приняла. Не поняла.
Марина бы поняла. Марина всегда понимала.
Но Марины больше нет. И пустота, которую она оставила после себя, до сих пор ощущалась физической болью где-то под ребрами.
— Ты меня слышишь вообще? — Лариса Ивановна повысила голос. — О чем ты вечно думаешь? Я же о тебе забочусь! Мать я тебе или кто?
— Слышу, мама. Слышу, — он провел ладонью по лицу, словно стирая невидимую паутину. — Просто…
— Что «просто»? Думаешь, мне нравится видеть, как ты живешь? Один, без семьи, без нормальной работы? Все соседи спрашивают…
— При чем здесь соседи? — В голосе Алексея прорезалась злость. — Моя жизнь — это моя жизнь. Я не обязан…
— Вот! Опять ты за своё! — Лариса Ивановна всплеснула руками. — Весь в отца! Тот тоже вечно витал в облаках, пока…
Она осеклась, но было поздно. Упоминание отца повисло в воздухе тяжелой, душной тишиной.
Владимир Анатольевич. Папа. Которого они не вспоминали уже пятнадцать лет.
— Я пойду, — Алексей резко встал. — Мне нужно работать.
— Куда? На улице дождь! — Мать схватила его за рукав. — Посиди дома, я пирог испекла…
— Не хочу пирог, — он мягко, но решительно высвободил руку. — У меня заказ горит. Проект нужно сдавать.
— Какой еще проект? Опять свои картинки малюешь? — В голосе матери звучала привычная смесь пренебрежения и тревоги. — Лёша, сынок, может хватит? Я же вижу — не приносит это тебе счастья. После Марины ты сам не свой…
Удар попал точно в цель. Алексей дернулся, словно от пощечины.
— Не надо, — процедил он сквозь зубы. — Не трогай… это.
— Почему не надо? — Лариса Ивановна подалась вперед. — Три года прошло! Ты молодой, красивый мужчина. Вон, Вера Петровна из четвертого подъезда дочку замуж выдает…
— Мама! — Он почти крикнул. — Хватит! Я ухожу.
Входная дверь захлопнулась за его спиной с неожиданной силой. Лариса Ивановна вздрогнула от резкого звука. Постояла, глядя на закрытую дверь, потом медленно опустилась на стул.
— Господи, — прошептала она в пустоту, — за что же ты так нас… Сначала Володя, теперь вот…
Она не договорила. Старые часы на стене мерно отсчитывали секунды в гулкой тишине квартиры.
А Алексей тем временем шагал по мокрым улицам, не разбирая дороги. Дождь усилился, но он не замечал, как вода затекает за воротник куртки. В голове звучал голос матери, перемешиваясь с воспоминаниями.
«Ты молодой, красивый мужчина…»
«После Марины ты сам не свой…»
«Весь в отца…»
Он резко остановился, только сейчас осознав, что ноги сами принесли его к старому зданию бывшего дома культуры, где теперь располагалась его мастерская. Достал ключи, поднялся по обшарпанной лестнице на второй этаж.
Просторное помещение встретило его запахом краски и растворителя. На мольбертах стояли начатые работы, на столах громоздились папки с эскизами. Его убежище. Его мир.
Алексей включил свет, скинул мокрую куртку. Подошел к окну — отсюда открывался вид на старый городской парк, размытый дождем и сумерками.
Три года назад они с Мариной часто гуляли в этом парке. Она любила осень.
Телефон в кармане завибрировал. Сообщение от матери: «Сынок, возьми зонтик хотя бы. На столе оставила.»
Он покачал головой. Сколько в ней этой удушающей заботы, которая душит, не дает дышать. И в то же время… Она ведь правда переживает. По-своему любит. Просто не умеет иначе.
Зазвонил рабочий телефон — клиент насчет нового заказа. Алексей встряхнулся, пытаясь сосредоточиться на разговоре. Работа — это хорошо. Работа помогает не думать.
— Да, конечно, — говорил он в трубку, машинально делая пометки в блокноте. — Эскизы будут готовы к среде. Да, в цветовой гамме компании…
Закончив разговор, он придвинул к себе планшет. Пора браться за дело. Но пальцы, державшие стилус, подрагивали, никак не желая слушаться.
«Весь в отца…»
Почему она сегодня вспомнила про отца? Они не говорили о нем столько лет. С того самого дня, как он…
Стук в дверь заставил его вздрогнуть.
— Войдите, — крикнул Алексей, недоумевая, кто мог прийти в такой час.
На пороге стояла девушка. Мокрые темные волосы прилипли к щекам, с куртки стекала вода.
— Простите, — улыбнулась она немного смущенно, — тут такая ситуация… Мне сказали, что вы художник, и что иногда берете учеников…
— Кто сказал? — нахмурился Алексей.
— Вера из художественного салона на Ленина, — девушка шагнула в мастерскую, с интересом оглядываясь. — Я Женя. Евгения Павловна, если официально. Дизайнер. То есть, пытаюсь им быть…
Она говорила что-то еще, но Алексей не слушал. Он смотрел, как она движется по мастерской, как останавливается у мольбертов, как наклоняет голову, разглядывая работы. В ней была какая-то… живость. Легкость. Давно забытое ощущение.
— …и поэтому решила попробовать серьезно заняться рисунком, — донеслось до него окончание фразы. — Вы берете учеников?
— Нет, — ответил он машинально. — То есть… — Он замялся, глядя в ее выжидающие глаза. — Обычно нет.
— А необычно? — Она улыбнулась, и в уголках глаз собрались лучики морщинок.
Алексей поймал себя на том, что тоже улыбается. Впервые за долгое время.
— Присядьте, — он указал на стул. — Расскажите, чего именно вы хотите научиться.
Она говорила, активно жестикулируя, а он думал о том, как странно устроена жизнь. Еще час назад он задыхался от тоски и раздражения, а сейчас сидит и слушает незнакомую девушку, рассказывающую о своих проектах и мечтах.
Телефон снова завибрировал. Мама: «Ты поужинал? Может, принести тебе покушать?»
— Извините, — пробормотал он, убирая телефон. — Так вот, насчет занятий…
— Мама беспокоится? — понимающе кивнула Женя. — Моя тоже постоянно пишет. Каждый час проверяет, жива ли я еще.
— Да, мамы они такие… — Он осекся, поймав себя на неожиданной откровенности с незнакомым человеком.
— Такие, — согласилась она. — Но без них было бы намного хуже, правда?
Алексей промолчал. За окном по-прежнему шумел дождь, но в мастерской было тепло и как-то… спокойно.
— Знаете что, — сказал он наконец. — Давайте попробуем. С занятиями.
— Правда? — Она просияла. — Спасибо! Когда можно начать?
— Хоть завтра, — он сам удивился своим словам. — Если вам удобно.
Уже провожая ее до двери, он вдруг спросил:
— А почему именно сейчас? Решили заняться рисованием?
Женя обернулась, и в глазах ее мелькнуло что-то… знакомое.
— Понимаете… Год назад я потеряла близкого человека. И поняла, что жизнь слишком коротка, чтобы откладывать мечты на потом.
Она ушла, а Алексей еще долго стоял у двери, глядя ей вслед. Потом достал телефон.
«Мам, — написал он, — я скоро буду. И да, поужинаю с тобой.»
Отправив сообщение, он подошел к мольберту. Посмотрел на недоделанный заказ, взял карандаш. И вдруг, отложив его, достал чистый лист.
Руки уже знали, что делать. На бумаге проступали очертания городского парка, размытые дождем. Два силуэта на аллее — один уходит, другой остается. И где-то вдалеке маячит третья фигура, пока еще неясная, но уже различимая.
Марина любила осень. А он… он научится жить дальше.
Телефон звякнул: «Жду. Люблю тебя, сынок.»
Алексей улыбнулся и начал собираться домой. Завтра будет новый день. И новая ученица. И, возможно… возможно, что-то еще.
