Риту никто не заставлял любить пятницы — она их любила сама, почти физически ощущая, как где-то в районе четверга после обеда рабочая неделя начинает выдыхаться, терять хватку, и можно уже позволить себе думать о вечере.
О том самом вечере, когда придут Лариса с Ольгой и Наташей, когда на кухонном столе появится игристое за триста тридцать рублей — не роскошь, конечно, но и не дешевка полная, — когда можно будет сесть поудобнее на свой любимый стул и просто быть собой.
Подруги у неё были с детства — не просто школьные, а настоящие с одного двора. Лариса из соседнего подъезда, Ольга сверху жила, Наташка — в доме напротив.
Их мамы друг друга знали, бельё вместе на балконах сушили, детей одних и тех же ругали во дворе. В школу ходили вместе, в мальчишек одних влюблялись — помнится, все по очереди в Серёгу из параллельного класса. Потом институты, свадьбы, разводы у кого-то…
Сорок с лишним всем им теперь было. Возраст такой — либо руки опускаешь и думаешь «всё, жизнь прошла», либо, наоборот, понимаешь: да ну его, этот возраст!
Только сейчас и можем себе позволить то, что раньше боялись или не могли. Рита к таким относилась — и подруг своих туда же тянула.
Они встречались каждую пятницу у кого-то дома — очередь. Пили, ели, смеялись, обсуждали мужей, детей, начальство, новые фильмы, старые обиды и свежие планы.
Рита называла эти встречи «терапией» — и это было недалеко от истины.
В тот вечер, когда всё началось, очередь принимать была у неё. Рита купила по дороге домой игристого, нарезала сыра, выложила на тарелку печенье — не слишком затейливо, но душевно. Девочки пришли около восьми, как обычно, с небольшими подарочками друг другу — то шоколадка, то косметика, то просто хорошее настроение.
— Рит, ты не поверишь, — Лариса ещё раздеваясь в прихожей выпалила первую новость дня, — наш Петров опять задвинул речь про импортозамещение! Я думала, умру от смеха — он сам на «Лексусе» ездит и сыр только итальянский ест!
— А у меня Маринка заявила, что хочет делать тату! — Ольга повесила куртку и прошла на кухню. — Ей шестнадцать! Представляете? Я ей говорю — мовсем ошалела ты, портить тело, а она — мам, это модно!
— Да ладно, ерунда, — Наташа философски махнула рукой. — Мы в её годы тоже не святыми были. Помните, как мы губы синькой красили?
Рита наливала по стаканам — бокалов на четверых не было, но это никого не смущало — и слушала голоса, наполняющие кухню жизнью.
А на кухне тем временем начался самый интересный этап любых женских посиделок — обсуждение личного. Лариса рассказывала, как её муж последнее время стал приходить домой поздно, но абсолютно трезвый, что вызывало подозрения куда большие, чем если бы приходил с душком.
— Знаете, что я думаю? — Ольга отпила и задумчиво посмотрела в окно, где уже начинало темнеть. На улице моросил ноябрьский дождь, превращая тротуары в месиво из листьев и грязи. — Мужики после сорока все немножко того… Им кажется, что жизнь проходит мимо.
— У меня Рома тоже странный стал, — призналась Рита, доливая всем по чуть-чуть. — Всё его не устраивает. То я поздно прихожу, то рано встаю, то громко по телефону разговариваю.
— Кризис среднего возраста, — авторитетно заявила Лариса. — У всех так.
— А может, любовница есть? — предположила Наташа.
— Да какая любовница! — Рита отмахнулась. — Он у меня дальше работы и телевизора не отходит.
Время шло незаметно. Половина одиннадцатого, одиннадцать… На кухне стоял весёлый гул, подруги явно не собирались расходиться — тема разговора перешла на планы на лето, потом на воспоминания о прошлом лете, потом на общих знакомых.
В половине двенадцатого хлопнула входная дверь — это вернулся с работы Роман. Слышно было, как он возится в прихожей, снимает ботинки. Потом — недовольное бормотание.
— Рита! — позвал он из коридора. — Тут что, болото?
Подруги переглянулись. Действительно, они сегодня все пришли в промокшей обуви — ноябрь на дворе, слякоть собачья. Натоптали, конечно, но кто об этом думает, когда встречаешься с подругами?
— Да ничего страшного! — отозвалась Рита. — Завтра вымою!
Роман стоял в коридоре в одних носках — белых, чистых, которые Рита всегда стирала с каким-то особым порошком. На полу перед ним расстилались мокрые следы от четырёх пар женской обуви. До спальни, где лежали его домашние тапочки, нужно было пройти через всю эту грязь.
Он попытался аккуратно наступать между следами, но куда там — коридор узкий, следов много. Каждый шаг оставлял на белых носках серые пятна от растоптанной уличной грязи.
А с кухни всё неслись взрывы смеха. Кто-то рассказывал про своего начальника, и все заливались — Рита громче всех.
— Представляете, приходит он такой важный, а на брюках бумажка прилипла! — голос Ларисы.
Новый взрыв хохота.
Роман добрался до спальни, посмотрел на свои носки — грязные, испорченные. А на кухне продолжался балаган.
Он не выдержал, вернулся по тому же грязному коридору обратно и завалился на кухню.
То, что он увидел, окончательно вывело его из себя. Стол после ужина не убран — тарелки, стаканы, крошки. На полу валяются крошки от печенья. В раковине стоит грязная посуда.
— Хватит с подругами болтать, надоело. У нас полы грязные — наехал муж, показывая на свои испачканные носки.
Четыре женщины повернулись к нему. В глазах читалось удивление, смешанное с возмущением.
Рита медленно поставила стакан на стол, посмотрела на мужа и совершенно спокойно сказала:
— Ах надоело, бери ведро и молча сам мой.
Повисла тишина. Подруги замолчали, понимая, что стали свидетелями серьёзного семейного разговора.
Роман стоял в дверях, не веря своим ушам. Так с ним никто никогда не разговаривал. Он был человеком, привыкшим к определённому уважению — и дома, и на работе.
— Что ты сказала? — выдавил он.
— То, что слышал, — Рита встала из-за стола. — Девочки, допивайте. Вечер окончен.
Подруги поспешно стали собираться. Атмосфера стала напряжённой. Лариса шепнула Рите на прощание:
— Держись. Позвонишь, если что.
После того как дверь закрылась, они остались наедине. Роман ждал извинений, объяснений, но получил только ледяное молчание.
— Завтра мама приезжает, — напомнил он.
— Знаю, — коротко ответила Рита и пошла в спальню.
— И что, так и оставим? — он показал на кухню.
— Оставим, — не оборачиваясь, ответила жена.
Утром Рита встала, собрала сумку и объявила:
— Еду к Наташе на дачу. Вернусь в воскресенье.
— Как это еду? — Роман растерялся. — А мама? А уборка?
— А что мама? — Рита пожала плечами. — Ты её звал — ты и принимай. Веник в кладовке. Ведро там же с тряпками — вперед!
— Рита! Нельзя так!
— Можно. И нужно. Пора тебе научиться самостоятельности.
Она ушла, оставив его с грязной посудой, немытыми полами и перспективой встречи с матерью в неприбранной квартире.
Роман провёл субботу в ярости и недоумении. Убирался сам — злой, обиженный, планируя, как проучит непокорную жену. Светлана Ивановна приехала к обеду и сразу заметила отсутствие невестки.
— А где Риточка?
— Уехала к подругам, — мрачно ответил сын.
— Как это уехала? В субботу? Когда гости?
Весь вечер прошёл в объяснениях. Мать была недовольна и отсутствием невестки, и качеством уборки, и ужином из полуфабрикатов.
В воскресенье утром Роман решился на кардинальные меры. Позвонил Рите:
— Хватит выдумывать. Приезжай домой.
— Не хочу, — коротко ответила жена.
— Рита, это несерьёзно!
— Взрослые люди не устраивают скандалы гостям и умеют мыть полы сами.
— Хорошо! — взорвался Роман. — Тогда разводимся!
— Скатертью дорога, — спокойно ответила Рита и отключилась.
Этого он не ожидал. Был уверен, что угроза разводом подействует, испугает. Но Рита восприняла её спокойно.
Квартира была Ритина — досталась от родителей. Съёмное жильё — дорого. Оставалась мать.
К вечеру воскресенья он принял решение: жить у матери. Переждать. Может, Рита опомнится.
Светлана Ивановна встретила предложение с энтузиазмом:
— Конечно, Ромочка! Твоя комната всегда готова!
В понедельник после работы, проходя по старому району, где жила мать, Роман вдруг вспомнил, что совсем рядом живёт Инна — его первая любовь, девочка из параллельного класса.
Любопытство взяло верх. Он нашёл её дом, поднялся на знакомый этаж, позвонил.
— Рома?! — удивилась Инна, открывая дверь. — Не может быть!
Она выглядела… по-разному. С одной стороны — всё та же симпатичная женщина, какой он её помнил. С другой — время наложило отпечаток. Усталость в глазах, морщинки у губ.
— Проходи! Какими судьбами?
Роман вошёл в квартиру и сразу почувствовал что-то неладное. Воздух спёртый, пахнет кошачьим кормом что ли. В прихожей валяется обувь, на стульях висит одежда.
— Извини за беспорядок, — смутилась Инна. — Я одна живу. Развелась два года назад.
На кухне было ещё хуже — грязная посуда в раковине, пятна недельной давности от кружек кофе на клеёнке. Роман невольно сравнил с кухней Риты — всегда чистой, уютной.
— Чаю попьём?
Они сели, и Роман стал рассказывать о жизни. О работе, квартире, о том, что женился. Не упомянул только о вчерашней ссоре.
Инна слушала с интересом, задавала вопросы. Было видно — ей приятно вспомнить молодость.
— А помнишь, как мы в парке гуляли? — спросила она. — Как ты стихи читал?
— Помню, — улыбнулся Роман.
Разговор становился доверительным. Инна рассказывала о неудачном браке, о том, как трудно одной женщине после сорока. Роман слушал и думал — жизнь могла сложиться по-другому…
Но постепенно он замечал детали, которые поначалу ускользали. Как Инна ест — неаккуратно, роняя крошки. Как говорит — громко, остро. Как одета — домашняя одежда не первой свежести.
А главное — её отношение к порядку. Точнее, полное отсутствие такового. На полу валялись волосы — длинные, тёмные, явно давно не подметённые. Когда Роман встал, эти волосы прилипли к его белым носкам.
Белым носкам, которые каким-то чудом всегда оставались идеально белыми дома у Риты. Как она этого добивалась — он никогда не задумывался. Просто привык.
— Извини, — смутилась Инна, заметив его взгляд. — Кошку недавно потеряла, шерсть везде осталась…
Роман аккуратно снял волосы с носков и вдруг почувствовал острую тоску по дому. По настоящему дому — чистому, уютному. По дому, где Рита каждый день совершала маленькие чудеса, на которые он никогда не обращал внимания.
— Мне пора, — резко сказал он.
— Так быстро? Может, ещё посидим?
— Нет, правда пора.
Он ушёл, чувствуя себя странно. Встреча с прошлым не принесла ожидаемого удовлетворения. Наоборот — заставила осознать, что потерял.
Вечером, лёжа на узкой кровати в детской комнате у матери, Роман думал о Рите. О том, как она встаёт рано и готовит завтрак. Как следит за порядком. Как стирает его рубашки так, что они выглядят лучше, чем из химчистки.
Он думал о том, что всё это время считал её обязанности само собой разумеющимися. Никогда не благодарил. Более того — придирался, требовал.
В понедельник после работы он купил букет роз и поехал домой. К Рите.
Дверь оказалась закрыта, замки поменяны.
Роман позвонил на телефон:
— Рита, я дома. С цветами. Давай поговорим.
— Поговорим. Только не дома. Встретимся в кафе.
Через час они сидели друг напротив друга. Рита выглядела спокойной, даже отдохнувшей. Роман чувствовал себя неуверенно.
— Прости меня, — начал он. — Я понял, что был неправ.
— В чём именно?
— Во всём. Не ценил тебя. Принимал как должное…
— Рома, — перебила жена, — я знаю, где ты был вчера.
— Где? — удивился он.
— У Инны Петровой. Твоей первой любви. Соседка видела.
Роман покраснел:
— Это не то, что ты думаешь…
— Я ничего не думаю. Просто знаю. И понимаю, зачем вернулся. Сравнил и понял, что дома было лучше.
— Рита…
— Как побитый пёс прибежал обратно. С цветами. Думаешь, я растаю?
— Что ты хочешь? — растерянно спросил Роман.
— Хочу, чтобы ты пожил отдельно. Подумал. Понял. А пока — возвращайся к маме.
— На сколько?
— Месяцев на шесть. Может, к Новому году что-то решим.
Вечером Рита звонила Ларисе:
— Представляешь, прибежал с повинной. С цветами.
— И что, простила?
— Да ты что! Пусть поживёт отдельно. Отдохну от него. Если соскучусь по нему по-настоящему — тогда поговорим. А пока мне и одной хорошо.
