— Катя, я договорился с Леной.
Игорь произнёс это с таким видом, будто только что вручил ей путевку на Мальдивы. Он вошёл в гостиную, где Екатерина, уютно устроившись в кресле, читала книгу, и остановился посреди комнаты, светясь самодовольством. Он даже не потрудился снять рабочую куртку, принеся с собой в тёплую, спокойную атмосферу вечера запах улицы и выхлопных газов. Его лицо выражало уверенность человека, решившего сложную проблему, и он явно ожидал, что его усилия оценят по достоинству.
Екатерина не сразу оторвалась от страницы. Она дочитала абзац до конца, потом аккуратно вложила тонкую кожаную закладку и только после этого медленно подняла на него глаза. Она молчала, давая ему возможность продолжить. Она уже по его тону поняла, что новость, которую он принёс, предназначалась для неё, но совершенно точно не радовала её саму. Это было знакомое чувство — предчувствие чужой, навязанной воли, завёрнутой в обёртку семейной заботы.
— Ты в эти выходные посидишь с её детьми, — продолжил он, не заметив или не захотев заметить её настороженности. — А то ей тяжело одной, надо помочь. Она там что-то приболела, да и дела какие-то накопились.
Он говорил об этом как о факте. Не как о просьбе, не как о предложении, а как о подписанном и утверждённом приказе, который осталось лишь довести до сведения исполнителя. В его мире вопрос был уже решён. Он, Игорь, проявил заботу о сестре и организовал помощь. Он был молодец. Он сделал доброе дело за чужой счёт, и теперь наслаждался ощущением собственной значимости и великодушия.
Екатерина медленно закрыла книгу и положила её на маленький столик рядом с креслом. Её движения были плавными, но в этой плавности чувствовалась скрытая жёсткость, как в натягиваемой тетиве лука. Она смотрела на него в упор, и её спокойный, ничего не выражающий взгляд начал его немного смущать.
— Подожди, я хочу уточнить, — её голос был ровным и тихим, лишённым всяких эмоций. — Ты договорился с Леной. Без меня. О том, что я, твоя жена, потрачу свои два выходных на этой неделе на то, чтобы сидеть с её детьми. Я всё правильно поняла?
Игорь поморщился. Он не ожидал такого холодного, аналитического допроса. Он ожидал благодарности. Ну, или хотя бы молчаливого, пусть и недовольного, согласия.
— Ну а что тут такого? Она же моя сестра. Семья. Надо входить в положение. Ты же знаешь, как ей непросто одной с двумя. Муж ушёл, помощи никакой. Мы — её единственная поддержка.
Он начал свою любимую песню о семейном долге и тяжёлой доле сестры-одиночки. Эту пластинку он заводил каждый раз, когда от Екатерины требовалось пожертвовать своим временем, силами или планами в пользу его родственницы. Обычно это срабатывало. Обычно Екатерина вздыхала, соглашалась и потом молча злилась на себя и на них обоих. Но не сегодня.
— Игорь, — Катя встала с кресла. Она была ниже его ростом, но сейчас, стоя прямо перед ним, казалась как минимум равной. — Я вхожу в её положение последние три года. Я входила в него, когда отменяла встречу с подругами, потому что Лене срочно нужно было «сбегать в магазин на полчасика», которые превращались в четыре часа. Я входила, когда мы ехали чинить её кран в мой день рождения, потому что «мастер придёт только через неделю, а у неё дети». Я вхожу в него каждый раз, когда ты отправляешь ей деньги, которые мы откладывали на отпуск, потому что у племянника «порвались уже третьи ботинки за сезон». Мой лимит «вхождения в положение» исчерпан. Он закончился.
Она говорила всё так же спокойно, но в её голосе появились стальные нотки. Это был уже не разговор, а констатация факта. Отчёт о закрытии счёта.
— Ты что, не можешь просто помочь? — он начал заводиться. Его благодушное настроение улетучивалось, уступая место раздражению. — Это же просто выходные! Что у тебя за такие важные дела?
— Очень важные! — отрезала Катя, и её голос впервые обрёл резкость. — Мои дела — это сон до обеда. Горячая ванна с пеной. Книга, которую я пытаюсь дочитать уже месяц. Встреча с косметологом, на которую я записалась три недели назад. Это мои планы. На мои выходные. Которые я заработала, работая по десять часов в сутки всю неделю, пока ты рассказывал мне по телефону, как устал на работе.
Она сделала шаг в сторону, к окну, и развернулась к нему, её силуэт чётко вырисовывался на фоне темнеющего неба.
— А у твоей сестры, которой так тяжело, есть родной брат. Совершенно здоровый, взрослый мужчина. Ты. Так что бери свои вещи, зубную щётку, пару сменных футболок и отправляйся к ней на все выходные. Прямо с утра в субботу. Будешь там и нянькой, и жилеткой, и мастером на все руки. Починишь кран ещё раз, если понадобится. А в мой дом и мои планы можешь больше не лезть.
Игорь замер на месте, его лицо, ещё мгновение назад сияющее благодушным самодовольством, начало медленно наливаться краской. Сначала лёгкий румянец на скулах, потом багровые пятна, пошедшие по шее. Он смотрел на жену так, будто она внезапно заговорила на неизвестном ему языке, причём на этом языке произнесла что-то крайне оскорбительное. Его мозг отказывался обрабатывать информацию. Отказ. Прямой, жёсткий, без малейшего намёка на компромисс.
— Ты вообще себя слышишь? — наконец выдавил он, и его голос из благодушного превратился в скрежещущий. — Какие твои планы? Какие твои выходные? Моя сестра просит о помощи, а ты мне про косметолога рассказываешь? Это эгоизм в чистом виде, Катя.
Он снял куртку и с силой бросил её на диван, нарушая порядок, который Екатерина так ценила. Это был его первый выпад, демонстрация силы и недовольства. Он ждал, что она испугается, начнёт оправдываться, пойдёт на попятную.
Но Екатерина даже не моргнула. Она смотрела на него, как на капризного ребёнка, который топает ножкой, не получив желаемого. Её спокойствие выводило его из себя гораздо сильнее, чем если бы она начала кричать в ответ.
— Нет, Игорь, это не эгоизм. Это инстинкт самосохранения, — ответила она ровно, тщательно подбирая слова. — Я больше не позволю использовать себя в качестве бесплатного приложения к твоей семье. Я — твоя жена, а не дежурная прислуга для твоей сестры. Если ты этого за восемь лет брака не понял, то это твои проблемы.
— Прислуга? — он вскипел. — Помочь родным людям для тебя — это прислуживать? Да ты просто не любишь мою семью! Никогда не любила! Всегда смотрела на них свысока. На Ленку, на мать… Думаешь, я не замечал?
Он перешёл на личности, пытаясь уколоть её побольнее, сместить фокус с её выходных на её мнимые моральные недостатки. Это был старый, проверенный приём. Обвинить, чтобы заставить защищаться.
— Я не обязана любить твою семью, Игорь. Я вышла замуж за тебя, а не усыновила всю твою родню со всеми их проблемами, которые они, кстати, не спешат решать самостоятельно. Я относилась к ним ровно. До тех пор, пока они не решили, что моё время, мои нервы и мои ресурсы принадлежат им по праву штампа в паспорте. Этот аттракцион невиданной щедрости закрыт. Навсегда.
Она обошла его и направилась на кухню. Он пошёл за ней, как привязанный, не желая оставлять за ней последнее слово. Он чувствовал, что теряет контроль, что его привычный мир, где Катя всегда была покладистой и уступчивой, рушится на глазах.
— Что я ей скажу? Что моя жена слишком занята своей драгоценной персоной, чтобы уделить пару часов племянникам? Что она предпочитает книжки и ванны живым людям, которым нужна помощь?
Он встал в дверном проёме, преграждая ей путь, надеясь, что физическое препятствие заставит её сдаться.
Екатерина налила в стакан воды и медленно выпила. Её взгляд скользнул по его лицу, и в нём не было ни злости, ни обиды. Только холодная, бесконечная усталость. Усталость от этой повторяющейся из года в год борьбы. И в этот момент что-то внутри неё окончательно и бесповоротно сломалось. Вернее, не сломалось, а затвердело, превратилось в гранит.
Она поставила стакан на стол с отчётливым стуком. И посмотрела ему прямо в глаза.
— И что я теперь должна стелиться под твою сестру и всё потому, что она мать-одиночка и ей тяжело? Да не пошли бы вы все вместе далеко и надолго с такими требованиями!
Она сказала это не громко, но каждое слово было отлито из стали. Оно ударило Игоря под дых, вышибая из него весь воздух, всю его напускную праведную ярость. Это было не просто несогласие. Это было объявление войны. Полное, безоговорочное отрицание всей его системы ценностей, в центре которой всегда находилась его сестра и её «тяжёлая доля». Он смотрел на неё, на эту новую, незнакомую женщину, и понимал, что обычные уговоры и обвинения больше не сработают. Он потерпел сокрушительное поражение на своей же территории.
Фраза, брошенная Екатериной, повисла в кухонном воздухе, как дым от выстрела. Она не рассеивалась, а, наоборот, сгущалась, пропитывая всё вокруг своей окончательной, безапелляционной сутью. Игорь смотрел на неё, и в его глазах отражалось целое смятение чувств: шок, обида, гнев и, где-то на самом дне, плохо скрытый страх. Он впервые в жизни столкнулся не с женским капризом, не с обидой, которую можно загладить цветами или походом в ресторан, а с твёрдым, как сталь, решением. С глухой стеной, в которую он только что с размаху врезался лбом.
Он ничего не ответил. Молча развернулся и ушёл в спальню. Екатерина слышала, как он ходит там из угла в угол, как скрипит паркет под его тяжёлыми шагами. Он думал. Он искал новый рычаг, новый способ продавить свою волю, потому что сама мысль о том, что он должен будет позвонить сестре и сказать: «Извини, моя жена отказалась», была для него унизительнее любого поражения. Это означало бы признать, что он не хозяин в своём доме. Что его слово — пустое место.
Ночь прошла в ледяном молчании. Они лежали в одной постели, как два незнакомца, разделённые невидимой пропастью. Утром в субботу Екатерина проснулась с ощущением странной лёгкости. Решение было принято, мосты сожжены. Она чувствовала себя свободной. Она сварила себе кофе, сделала тосты и села за стол у окна, наслаждаясь тишиной и утренним солнцем. Игорь вышел из спальни уже одетый. Он молча налил себе кофе, выпил его стоя, глядя в стену, и так же молча ушёл, забрав ключи от машины. Екатерина проводила его взглядом. Она не знала, куда он поехал, и, к своему удивлению, ей было совершенно всё равно.
Она убрала со стола, включила музыку и решила, что начнёт свои идеальные выходные с долгой горячей ванны. Она уже достала полотенце, приготовила ароматические масла и свою недочитанную книгу, как в дверь позвонили. Коротко, настойчиво, будто палец звонившего прилип к кнопке.
Екатерина замерла. Это не был Игорь, он бы открыл своим ключом. Она подошла к двери и посмотрела в глазок. На лестничной клетке стоял он, её муж. А рядом с ним — его сестра Елена. А за её юбку цеплялись двое её детей, пяти и семи лет, которые уже начинали ныть и толкать друг друга. В руках у Лены были две объёмные сумки, из которых торчал какой-то детский плед. Игорь не смотрел в глазок. Он смотрел на сестру с ободряющей улыбкой, как режиссёр, который вывел на сцену своего главного актёра.
Всё встало на свои места. Он не принял её отказ. Он решил взять её измором, поставив перед свершившимся фактом. Он привёл проблему прямо к её порогу, надеясь, что вид «уставшей матери-одиночки» и двух скучающих детей сломает её сопротивление.
Екатерина медленно, очень медленно открыла замок.
— Катюш, привет! А мы к вам! — защебетала Лена, пытаясь изобразить радостную неожиданность, хотя её усталые глаза бегали по сторонам. — Игорь сказал, ты не против посидеть с малышнёй, а то мне так надо по делам, просто завал!
Игорь завёл сестру и племянников в прихожую, как таран, пробивающий оборону. Дети тут же с криками «Дядя Игорь, а что у вас есть?» разбежались по квартире.
— Лена, проходи, располагайся, — командовал Игорь, бросая на Екатерину быстрые, торжествующие взгляды. — Чай будешь? Кать, сделай нам чаю.
Екатерина молчала. Она не смотрела ни на Лену, ни на носящихся по её чистому дому детей. Она смотрела только на мужа. На его лицо, на котором было написано: «Ну что? Съела? Куда ты теперь денешься?». Она видела его план во всей его неприглядной простоте. Он использовал сестру и детей как живой щит, как неоспоримый аргумент.
Она ничего не ответила. Она молча развернулась, прошла мимо них, мимо раскиданных по прихожей детских ботинок, мимо сумок, брошенных на её любимый пуфик. Она прошла в гостиную, взяла со столика свою книгу. Затем зашла в спальню, взяла с кровати чистое полотенце. И со всем этим направилась в ванную комнату.
— Ты куда? — окликнул её Игорь, его голос дрогнул от недоумения.
Екатерина не обернулась. Она дошла до ванной, открыла дверь, вошла внутрь и повернула ручку замка. Щелчок в наступившей тишине прозвучал громко и отчётливо. А потом она услышала, как в ванной с гулом начала набираться вода. Она собиралась провести свои выходные так, как и планировала. А хаос, который её муж притащил в их дом, теперь был исключительно его проблемой.
За дверью ванной комнаты воцарился мир, отделённый от остальной квартиры тонкой, но непреодолимой преградой. Сначала Игорь стоял под дверью, прислушиваясь к шуму льющейся воды. Он ждал. Он был уверен, что это демарш, короткая истерика, после которой она выйдет, пусть и злая, но покорная. Но вода перестала шуметь, а дверь не открылась. В квартире повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь хныканьем младшего племянника и монотонным бормотанием мультика, который Лена судорожно включила на планшете, чтобы хоть как-то занять детей.
Лена сидела на краешке дивана, сжавшись в комок. Она чувствовала себя невероятно глупо и неуместно. Её брат притащил её сюда как тяжёлую артиллерию, как живой укор, а в итоге она оказалась в эпицентре чужого скандала, выставленная на посмешище. Она бросала на Игоря злые, умоляющие взгляды, но он их не замечал. Он мерил шагами коридор, его лицо из торжествующего стало растерянно-злым.
— Катя! — позвал он, негромко постучав в дверь. — Кать, выходи. Хватит дуться. Лена ждёт.
Ответом ему была тишина.
— Катя, я с кем разговариваю? Дети есть хотят!
Тишина стала ещё более оглушительной. Лена начала собирать детей, шепча им, что им пора домой. Она больше не могла здесь находиться.
— Сиди, — бросил ей Игорь через плечо. — Никуда мы не пойдём. Она сейчас выйдет.
Прошёл час. За это время дети успели разлить сок на светлый ковёр в гостиной, а старший нарисовал на обоях в коридоре фиолетовым фломастером какого-то кривого монстра. Игорь пытался оттереть пятно влажной салфеткой, отчего оно только расползлось, а Лена бессильно шипела на сыновей. Атмосфера в квартире стала невыносимой. Это была уже не неловкость, а тихое, вязкое безумие.
И в этот момент щелкнул замок. Дверь ванной открылась. На пороге стояла Екатерина. Свежая, отдохнувшая, с влажными, уложенными в аккуратный пучок волосами, в мягком домашнем халате. От неё пахло лавандой и спокойствием. Она обвела взглядом воцарившийся в её доме хаос — пятно на ковре, рисунок на стене, испуганные лица Лены и детей, багровое от ярости лицо мужа — и на её губах появилась лёгкая, едва заметная усмешка.
Она не сказала ни слова. Она молча прошла в спальню. Игорь двинулся было за ней, но остановился, не зная, что делать. Через минуту Катя вернулась. В руках у неё была пачка денег. Она подошла к комоду, где всегда хранила свои личные сбережения, и добавила к пачке ещё несколько купюр. Затем она неторопливо, на глазах у замерших родственников, пересчитала их.
Она подошла к Лене, которая инстинктивно вжалась в диван.
— Лена, — её голос был спокойным и деловым, как у менеджера, закрывающего неудачную сделку. — Я очень ценю чужое время. Ты потратила своё утро, приехала сюда. Это работа. Вот, возьми.
Она протянула ей деньги. Сумма была внушительной, достаточной, чтобы оплатить услуги профессиональной няни на пару дней.
— Что… что это? — пролепетала Лена, глядя на деньги как на змею.
— Это оплата, — так же ровно пояснила Катя. — За вызов. За беспокойство. За потраченный бензин. Я думаю, этого хватит. В следующий раз, когда твой брат решит нанять тебя для оказания давления на меня, можешь сразу озвучивать ему свой прайс. Так всем будет проще.
— Да ты… ты с ума сошла! — взорвался Игорь, бросаясь к ней. Он хотел выхватить деньги, но Екатерина отступила на шаг, продолжая держать их перед лицом Лены.
Она полностью игнорировала мужа. Её взгляд был прикован к его сестре. Лена смотрела то на деньги, то на брата, то на Катю, и её лицо заливал густой, унизительный румянец. Она поняла всё. Её не просили о помощи. Её использовали. А теперь её ещё и оценили. В рублях.
Игорь что-то кричал про семью, про совесть, про то, что она последняя тварь. Катя не слушала. Она спокойно положила деньги на журнальный столик рядом с Леной. Затем снова ушла в спальню. Вернулась она с дорожной сумкой Игоря. Она не стала рыться в шкафу. Она просто сгребла с кресла его рабочие джинсы и пару футболок, бросила их внутрь. Кинула туда же зарядку от телефона, лежавшую на тумбочке. Застегнула молнию.
Она вынесла сумку в коридор и поставила её рядом с цветастыми баулами Лены. Затем выпрямилась и посмотрела на мужа. В её глазах больше не было ни злости, ни обиды. Только пустота.
— Ты привёл свою семью в этот дом, чтобы решить свои проблемы, — сказала она тихо, но так, что её услышали все. — Вот твоя семья. Вот твои вещи. Решайте свои проблемы дальше. Вместе. Но уже не здесь.
Она обошла их, прошла на кухню, налила себе чашку остывшего утреннего кофе и села за стол у окна, открывая свою книгу. Для неё всё было кончено. Они ещё находились в её квартире, но в её жизни их уже не было…
