Казалось, сама судьба ополчилась против Алины. Несколько дней – и мир, с таким трудом построенный после развода, рухнул, как карточный домик.
В понедельник девушка сделала тест на беременность. Результат был очевиден: две яркие полоски.
Смесь восторга и леденящего ужаса охватила Алину. Максим, ее новый парень, сперва застыл, а потом неуверенно обнял ее.
– Ну… справимся как-нибудь, – произнес он с пустым взглядом.
Ночью в среду девушку внезапно разбудил громкий звонок. Голос медсестры из отделения скорой помощи звучал резко, но профессионально: «Анна Семеновна Карпова — ваша бабушка? Она находится в тяжелом состоянии. Срочно приезжайте. У нее обширный ишемический инсульт».
Сердце Алины сжалось от боли. Бабушка Анна была ее опорой, единственным родным человеком после того, как ее родители отдалились.
– Я сейчас приеду! – выкрикнула она, не сдерживая эмоций.
Девушка лихорадочно собирала вещи, не замечая ничего вокруг. Максим, лежа на диване, пытался ее успокоить: «Успокойся, утро вечера мудренее».
В пятницу, вернувшись из больницы, где бабушка лежала без движения, подключенная к аппаратам, Алина нашла квартиру пустой.
Не просто пустой – вычищенной. Исчезли все вещи Максима, его гитара, даже его дурацкая кружка с надписью «Лучший парень».
На кухонном столе лежал конверт. Не письмо – пачка счетов и распечаток кредитных договоров на ее имя.
Алина по глупости взяла несколько кредитов, поверив обещаниям своего парня все оплачивать.
Сумма долга ошеломляла. В записке, нацарапанной на клочке бумаги, было написано: «Извини. Не справлюсь. Не сердись. М.»
– Не держи зла… – невольно прошептала девушка.
Она так сжала бумагу, что костяшки пальцев побелели от напряжения. Зло? Это слово было слишком слабым. Это была бездонная тьма предательства.
В воскресенье, с красными от недосыпа глазами и тяжелым сердцем, Алина приехала к родителям.
Отношения с ними ухудшились после её развода с Виталием. Это отец и мать нашли ей состоятельного жениха и надеялись, что его благополучие распространиться и на них.
Однако дочь не оправдала возложенных на нее надежд и ушла от богатого мужа из-за измены.
Квартира пахла свежей краской – родители делали ремонт. Валерий Степанович встретил ее у порога, не приглашая войти внутрь.
Он слушал ее сбивчивый, отчаянный рассказ о беременности, о бабушке, о кредитах Максима и угрозах коллекторов с каменным лицом.
Татьяна Николаевна стояла чуть поодаль, нервно теребя край нового шелкового платья.
– Алина, дочь, – сконфуженно проговорил отец, избегая ее взгляда. – Мы понимаем, что тебе сейчас нелегко. Но у нас своих забот хватает: ипотека, ремонт, планы на отпуск… Ты уже взрослый человек, и ответственность за свои решения и проблемы лежит на тебе. Мы не можем взвалить это на себя. Нас это… не касается.
– Ты же развелась, теперь вот… беременность… Надо было думать головой, доченька. Мы тебе не няньки, – обвиняющим тоном произнесла мать, поджав губы.
– Не касается? – ошеломленно спросила Алина, не веря своим ушам. – Бабушка Анна лежит парализованная! У меня кредиты, которые я не брала! Я беременна! Я одна! Как это может вас не касаться?!
– У тебя же работа есть. Как-нибудь выкрутишься, – буркнул Валерий Степанович. – В общем, разбирайся сама. Мы тебе не банк и не приют.
Дверь захлопнулась. Тихий щелчок замка поставил точку в их непростых отношениях.
Алина опустилась на холодный кафель подъездного пола, прижав руки к животу.
Мир исчез. Остались лишь ледяной вакуум, долги и крохотная жизнь внутри, которая внезапно стала невыносимой ношей.
Следующие полгода были особенно тяжёлыми. Алина не жила, а существовала. Она действовала машинально, как будто на автопилоте.
Из-за неподъемных долгов и возросших нужд ей пришлось трудиться на двух работах.
С восьми утра и до четырех дня она была кассиром в круглосуточном супермаркете.
Ее мучили тошнота и усталость, ноги гудели. Приходилось улыбаться покупателям, хотя на душе было тяжело.
Коллекторы звонила почти каждый день. С шести вечера до двух часов ночи Алина работала упаковщицей на складе.
Пыль, холод, тяжелые коробки. Она молилась, чтобы не уронить что-то на живот.
Ела украдкой сухие булки, принесенные с первой работы. Деньги уходили на лекарства для бабушки в платный пансионат, так как государственная реабилитация оказалась недостаточной.
Старалась делать минимальные выплаты по кредитам. После ночной смены на складе Алина шла навестить бабушку Аню.
Медсестры, которые дежурили, знали об этом и пропускали её без лишних вопросов.
Анна кормила старушку с ложечки, делала массаж недвижимых рук, говорила, борясь с ее апатией и своим отчаянием.
– Мы справимся, бабуль, – шептала внучка, стискивая зубы. – Я тебя подниму. Я нас обоих подниму. И малыша.
Дома ее ждал пустой холодильник. Она часто теряла сознание от голода в ванной. По ночам ей звонили коллекторы с угрозами.
Она привыкла спать урывками, сидя, положив руку на живот, где маленький Марк уже толкался, словно подбадривая: «Держись, мама!»
Несколько раз, в моменты, казалось бы, полного краха сил и надежд, она звонила родителям.
Татьяна Николаевна всегда отвечала вежливо, но холодно. Мать говорила, что занята или не может говорить из-за гостей.
Иногда она напоминала Алине, что та уже взрослая и должна сама решать свои проблемы.
Валерий Степанович редко отвечал на звонки и всегда говорил одно: «Решай свои проблемы сама».
Последний звонок, когда у Алины не было денег даже на хлеб, а бабушке срочно нужен был дорогой препарат, оборвался на фразе отца: «Займи у подруг. Нас это не касается».
В отчаяние она разбила телефон о стену и поклялась, что больше никогда им не позвонит.
Роды стали еще одним испытанием на прочность. Алина была одна. Без поддержки родных и близких.
Только хмурые врачи и акушерки окружали её в этот момент. Когда она услышала первый крик Марка — чистый, пронзительный — внутри нее что-то изменилось.
Это была не радость, а твердая уверенность. «Мы выжили, сынок. Выжили». Год спустя крошечная квартирка Алины дышала миром, которого она добилась упорным трудом и силой воли.
Солнце заливало кухню, в которой пахло свежим хлебом и детской кашей. Бабушка Анна, хотя еще и не чувствовала себя уверенно на ногах, сияла от радости, качая в кресле-качалке упитанного и веселого Марка.
Алина пила кофе и радостно смотрела на эту картину. Она добилась всего, о чём мечтала: вытащила бабушку с того света, родила здорового сына и нашла стабильную работу в небольшой фирме.
Конечно, оставались еще долги, но коллекторы больше не беспокоили – она аккуратно выплачивала кредиты и скоро должна была рассчитаться с ними.
И вот, когда Алина начала верить, что самое страшное позади, в дверь постучали.
Максим стоял на пороге, неузнаваемо опрятный: новая стрижка, модная куртка, дешевые розы в руке. На лице играла виноватая и робкая улыбка.
– Привет, Алиш. Я вернулся. Соскучился по сыну и тебе. Хочу наверстать упущенное, помочь, чем могу, – невозмутимо произнес мужчина.
Алина замерла. Перед ней стояла не просто бывшая любовь. Перед ней стояло олицетворение того ада, который она пережила: пустой холодильник, ночной холод склада, леденящий ужас от звонков коллекторов, одиночество в роддоме.
Девушка пристально посмотрела на Максима — ни тени подлинного раскаяния в его глазах.
Только удобная попытка влезть в уже налаженную жизнь. Девушка разразилась холодным, резким смехом, похожим на лай. Максим смущенно отступил назад.
– Наверстать? – сердито проговорила Алина. – Наверстать что? Мои голодные обмороки во время беременности? Унижения от коллекторов за твои долги? Роды в одиночестве? Первые месяцы без сна, без денег, с парализованной бабушкой на руках? Где ты был, когда мы выживали? Когда твой сын плакал от колик, а у меня не было денег на лекарство? Ты думаешь, твои дешевые розы и виноватая рожа что-то изменят?
Она решительно направилась к нему, и он в испуге отпрянул на лестничную площадку.
– Ты опоздал. Навсегда. Ты вычеркнут из нашей жизни. Если ты когда-нибудь приблизишься к моему сыну ближе чем на сто метров, я найду способ превратить твою жизнь в такой же ад, какой ты устроил мне. Исчезни. Прямо сейчас, – разъяренно прошипела девушка.
Максим открыл рот, забормотал что-то о втором шансе, но дверь захлопнулась перед его лицом с таким грохотом, что Марк внутри на мгновение испуганно замолчал.
Через неделю после визита Максима к Алине пришли её родители. Они принесли коробку конфет «Ассорти» и плюшевого мишку.
На их лицах играла маска радушия и притворной теплоты. Татьяна Николаевна первой протянула руки, пытаясь обнять Алину.
– Доченька! Солнышко! Мы так соскучились! – голос матери был неестественно сладкий. – Мы хотим увидеть внука, нянчиться с ним, помогать. Прости нас за то, что тогда… были дела, ипотека. Но теперь мы свободны! Семья должна быть вместе.
Валерий Степанович кивал, напряженно улыбаясь. Его взгляд внимательно изучал обстановку.
– Да-да, Алина. Ошибки были… Но кровь-то не водица. Внука хотим знать. Помочь вам с бабушкой, с ребенком, – уверенно произнес отец.
Девушка увидела не нарядных родителей, а себя год назад: уставшую, с огромным животом, стоящую у их порога.
Она умоляла о помощи для их матери, в услышала в ответ ледяное «Нас это не касается».
Увидела пустые полки холодильника, пока они красили стены в своей ипотечной квартире.
Алина демонстративно встала в проеме, преграждая путь. Когда она начала говорить, голос её оказался низким, ровным и пугающе тихим, словно шипение раскаленного металла.
– Вы ошиблись дверью, – желчно проговорила дочь. – Люди, которых вы искали, погибли прошлой зимой. Ваша мать Анна Семеновна, ваша дочь и ваш внук умерли от голода, холода и одиночества. Они звали на помощь. Кричали в трубку. Стучали в вашу дверь, но вы не услышали. Или не захотели услышать. Вы были слишком заняты… ипотекой. Ремонтом. Своими планами.
Алина увидела, как с родительских лиц сползают маски. Татьяна Николаевна побледнела, и ее губы задрожали. Валерий Степанович нахмурился, пытаясь сохранить авторитет.
– Алина, это жестоко! Мы твои родители! Мы пришли мириться! – грозно воскликнул он.
– Жестоко? – возмущено проговорила девушка. – Жестоко было оставить свою дочь беременную и одну с больной бабушкой! Жестоко было сказать «Нас это не касается», когда она просила хлеба! Жестоко было жить своей уютной жизнью, пока твоя мать училась снова ходить на чужие деньги! Вы не родители. Вы – подлецы. Я похоронила вас в тот день, когда вы захлопнули передо мной дверь. И у вас нет внука. У вас нет дочери. Убирайтесь. И не приходите больше. Никогда.
Она закрыла дверь. Не хлопнула, а именно закрыла – с глухим, окончательным стуком.
Как они посмели? Эта мысль билась в голове, как пойманная птица. Пришли с конфетами и улыбками, а где были раньше?
Когда она, беременная, до двух ночи таскала коробки на складе? Когда голова кружилась от голода и молоко для Марка приходилось покупать в долг?
Когда бабушка плакала от боли и беспомощности? Им нужно было прощение? Им нужен был внук?
Ненависть пылала в ней каленым железом. Она думала, что сожгла ее в горниле тех полугода ада. Оказалось, нет.
Ей хотелось выскочить на лестничную площадку и кричать им вслед проклятия. Хотелось, чтобы их души извивались от стыда так же, как извивался от голода ее желудок.
Хотелось, чтобы они почувствовали хотя бы тень того отчаяния, которое было ее постоянным спутником.
Из гостиной донесся булькающий смех Марка и спокойный, умудренный голос бабушки Анны.
– Вот так, Маркуша, вот так! Бабуля рядом, бабуля с тобой! – ласково пробормотала старушка.
Алина глубоко, с усилием вдохнула запах свежего хлеба, детского шампуня, бабушкиных валериановых капель и успокоилась.
