Я ― убеждённый холостяк. Все свои сорок восемь лет я прожил тихо, мирно, счастливо и безмятежно. Хотя профессия у меня нервная: я психолог, и по долгу службы каждый день выслушиваю всевозможные семейные драмы, которые Шекспиру и не снились. От этих сторителлингов у меня раньше времени пробилась седина и появились суровые морщинки. Однако я неисправимый оптимист и поэтому жил-не тужил ― до прошлого месяца, когда мне пришлось снять квартиру в другом конце города.
Моя хозяйка ― Ольга Ивановна ― оказалась женщиной из ряда вон выходящей. Не высокая, не маленькая, не худая, не полная, не красивая и не синий чулок, короче ― туманная особа из стихов Блока. Когда я её впервые увидел, то сразу почувствовал себя амёбой. У меня подкосились ноги и отнялся язык, поэтому осмотр квартиры прошёл в полном безмолвии. И только когда она заговорила об оплате, я ожил: всё-таки у меня маленькая зарплата!
― Десять тысяч в конце месяца, ― томно произнесла она, закатив глаза в потолок.
Я кивнул.
― У вас есть мой телефон и почта… Может, вам нужно что-нибудь ещё?
Я отрицательно покачал головой.
― А кем вы работаете? ― вдруг спросила она, опустив один глаз, в то время как второй остался «наверху».
Я ответил.
― О-о, бедненький, как же вы справляетесь?.. ― жалостливо протянула она и наставила на меня второй глаз. ― Нервная у вас работёнка! Да вы садитесь, я вас сейчас пирогом угощу.
Вот это да! Последний раз я ел домашний пирог в одиннадцатом классе, когда бабушка закатила пирушку в честь моего выпускного. Нечего и говорить, что я мгновенно уселся за стол и проглотил четыре огромных куска. А Ольга Ивановна усердно подливала мне чаёк в маленькую блестящую чашечку, сама заботливо подкладывала сахарок и ласково протягивала белоснежную салфетку. Словом, я впервые за последние четверть века своего существования на этой несовершенной Земле почувствовал себя человеком.
На следующий день я вернулся с работы позже обычного. Смертельно проголодался и валился с ног от усталости. Пациент совсем меня уморил, негодник. Это надо же ― два часа тараторил про жену, которая не даёт ему смотреть футбол по ночам! Под конец мне показалось, что я вот-вот сойду с ума. У меня уже не было сил идти в кафешку, и я поплёлся в своё новое жилище.
Забыл сказать, что я живу бирюком. У меня нет друзей и знакомых; я не вожу компаний, и меня никто не приглашает в гости. Готовить я не умею и всю взрослую жизнь кусочничал по всевозможным забегаловкам. Бельё мне стирает машинка, а уборкой на старой квартире раз в неделю занималась баба Маша, которой я платил за этот подвиг шесть тысяч в месяц. «Неужели теперь придётся самому мыть полы и стирать пыль?» ― тоскливо думал я, поднимаясь по лестнице. Я открыл дверь и… обмер. Квартира не просто сияла ― она прямо-таки играла новыми красками и вся благоухала, как свежий цветник.
Полы были так натёрты, что я сразу понял: услуги бабы Маши мне не понадобятся как минимум в течение ближайших трёх недель. Бельё, шторы, скатерти дышали альпийской свежестью. Окна переливались кристальной белизной. И, наконец, из кухни доносились головокружительные ароматы блюд: сладких, острых, перчёных, копчёных, солёных, ванильных… Не веря ни своим глазам, ни ноздрям, я на всякий случай заглянул туда и, мгновенно обмякнув, сполз на пол. У накрытого стола, словно сторож на боевом посту, красовалась Ольга Ивановна. Она была разодета в пух и прах; её большие синие глаза сверкали, как два карбункула, а коралловые губки обнажали восхитительный ряд белоснежных зубов. Ну знаете, это уж слишком!
― Что вы здесь делаете? ― пробормотал я едва внятно.
― Жду вас, ― прошептала она голосом, каким сирена завораживала Одиссея, и потупилась. ― Вы, наверное, устали… Пожалуйста, присядьте, а я за вами поухаживаю. Вы не против?
Она ещё спрашивает! У меня пока мозги на месте, и я принял предложение, от которого не мог отказаться. Это был небывалый вечер и волшебный ужин. Ольга Ивановна, казалось, превзошла саму себя. Я объелся до колик в желудке и почувствовал себя обнаглевшим поросёнком. Тем не менее, под действием зелёного чая у меня проснулась совесть, и я её спросил:
― А как же вы доберётесь обратно? Ведь уже поздно, и на улице темно…
Её красивое лицо расплылось в довольной, сладкой ― как у чеширского кота ― улыбке.
― А мне и не нужно никуда добираться. Я живу в этом доме, на первом этаже.
Я так подпрыгнул, что пирожки, пельмени и блинчики забулькали у меня в животе.
― Как так?! Значит, мы ― соседи?
― Вы только не волнуйтесь, я вам сейчас всё объясню, ― заторопилась она, и алый румянец залил её полные щёчки. ― Эта квартира досталась мне от бабушки, а ту, нижнюю, я приобрела, когда ухаживала за ней. Я продала старую однушку в другом конце города и купила себе новую, чтобы быть к ней поближе, понимаете? Бедняжка, она была совсем одна и так нуждалась во внимании и заботе!
При этих словах её глаза наполнились слезами. Я понял, что затронул больную тему, и заговорил о другом.
― Вы прекрасно готовите, ― прохрипел, вернее, просипел, с трудом встав из-за стола. ― Вы почти спасли мне жизнь: по дороге сюда я умирал с голоду!
Ну и зачем я это сказал? Некоторые люди совершенно не понимают юмор и воспринимают всё буквально и на свой счёт. К сожалению, Ольга Ивановна из таких. Она расцвела, как аленький цветочек, и промурлыкала:
― Тогда я каждый вечер буду приходить сюда и готовить вам ужин!
Покорно благодарю! Я знаю, чем заканчиваются такие истории. Мой единственный приятель-холостяк Васька так женился. Нюрка охомутала его через желудок: готовила ему свой фирменный плов, пока он не очнулся в ЗАГСе. И я понял, что, если не приму меры, меня постигнет та же участь. Что было делать? Менять квартиру? Неплохой вариант, но я ведь уже заплатил пять тысяч вперёд! Дать этой сирене отворот-поворот? Однако она хозяйка, это её территория, где она в своём праве… И я решил её иг-но-ри-ро-вать ― как говаривал старый полковник в одном популярном фильме.
Легко сказать! На следующий вечер меня ждал такой ужин, что я забыл обо всём на свете, в том числе о своем гениальном стратегическом плане в тылу врага. Ольга Ивановна заметила мой нахмуренный вид и приписала его «нервной работе». Она стала ещё нежнее, ещё ласковее, ещё заботливее. Это становилось просто невыносимо! Забыл сказать, что квартира сияла и благоухала пуще прежнего, в ней даже завелись живые цветы ― как в горшочках, так и в вазочках.
Я проигрывал и был близок к окончательному поражению. Всего за пару дней эта белокурая сирена свела меня с ума. И как это у них получается? Видя, что дело плохо, я решил один раз переночевать в своём рабочем кабинете. Там у меня стои́т небольшой диванчик, на котором уснул мой последний клиент, когда я втолковывал ему, что проблема отцов и детей стара, как мир, и что вместо выяснений отношений нужно просто как следует всыпать ремнём обнаглевшему сынку-подростку, когда он снова закурит или выпьет сто грамм… Сказано (то есть извиняюсь, ― подумано) ― сделано. Правда, пришлось лечь на голодный желудок, но оно того стоило, не так ли? Помню, я долго не мог уснуть: всё моё существо взбунтовалось против вынужденной голодовки.
А когда всё-таки погрузился в сон, мне приснились румяные блинчики, нежные пирожки, аппетитные рулетики, посыпанные сахарной пудрой. Они кружились перед моими глазами в ритме танца маленьких лебедей. А когда последний птенчик… то есть, пардон, пирожок исчез на горизонте, раздался в дверь звонок.
Продрал глаза, посмотрел на часы. Мама дорогая, да я же проспал первые два приёма! Встал, вернее, вскочил, как ошпаренный, побежал к двери, отрыл и увидел… Ольгу Ивановну.
― Я записалась к вам на приём, ― прошептала она. ― У меня проблема в личной жизни… Разрешите войти?
Она ещё спрашивает? Как будто я здесь что-то решаю.
― Но сначала отведайте пирожное, которое я специально испекла для вас, ― она поставила передо мной блестящее блюдечко с восхитительным крем-брюле.
И тут я потерял над собой всякий контроль. Я налетел на это несчастное брюле, как коршун на добычу, и в мгновенье ока проглотил его. На этом приём окончился.
Увы, развязка таких историй предсказуема. Я повторил участь Васьки, хотя сдался не без борьбы. И по сравнению с ним я ― настоящий герой. Его закормили обычным пловом, ну а я знаю себе цену и уступил гораздо более изощренному гастрономическому натиску. Впрочем, мне не на что жаловаться, хотя я по-прежнему считаю, что один холостяк сто́ит двух женатых подкаблучников, вроде меня.
