Приближался юбилей Веры Ильиничны. Дочь и внучка не могли никак придумать подарок для юбилярши. А она, как нарочно, только и твердила им:
— Не вздумайте мне дорогие подарки дарить! К семидесяти годам, слава Богу, всё нажила. И мебель, обстановка вся в доме есть, к ней я привыкла. С закрытыми глазами могу всё найти быстро. Одежды пруд пруди. Не износить. Сколько мне жить осталось? И обуви, и платьев, полный шкаф и антресоли. Ничего не покупайте. Посидим за столом все как обычно, и ладно.
— Ну, ведь семьдесят лет, бабуля! – не успокаивалась внучка Варя, — это такая серьёзная дата! Надо как-то необычно отметить.
— Вот доживёшь до семидесяти, и узнаешь, радостно это или нет. Особенная дата… — улыбалась бабушка, — хожу, шевелюсь, вот и радость, что жива пока ещё…
Но дочь Тамара и Варя всё-таки хотели сделать юбилярше сюрприз, и приятный.
— Такое бы ей подарить, чего у неё в жизни не было, — задумчиво произнесла как-то Варя.
— А что, если ей путёвку в санаторий оформить? – спросила Тамара, — ведь она никогда не была, и я сомневаюсь, что осмелится поехать, тем более в таком возрасте.
— Не была никогда? – удивилась Варя.
— А ты помнишь, чтобы она куда-то вообще выезжала? Приросла уже к своему дому, огороду, к курицам. Её и трактором оттуда не вытянуть… — пожаловалась Тамара, — а надо бы ей подлечиться, уже и руки болят, и ноги, всегда жалуется.
— Да, вот это самое то, что нужно! Ты права, мама, — обрадовалась Варя, — но надо вам ехать вдвоём, и ты заодно отпуск с ней проведёшь, и сама отдохнёшь, и пообщаетесь вдоволь.
Когда бабушке объявили о подарке, она заволновалась, растерялась.
— Ой, не знаю, боязно мне ехать. Я не помню уж когда и на поезде последний раз ездила…
— Ничего, мама, вот поедем вместе, ты не одна, и всё будет хорошо. Вот только оформим санаторные карты и – вперёд.
— Ага, вперёд… — спохватилась бабушка, — а кто на хозяйстве останется?
Она посмотрела на Варю.
— Сама знаешь, внучка, и куры, и кот, и огород засаженный… Ой, не время разъезжать. Лето!
— Так мы же на море едем! На море в самый раз покупаться именно летом. Надо ещё и купальник тебе купить, и свежее летнее платье, — столько приятных хлопот. Но это я беру на себя, — объявила Тамара.
— В начале июня как раз и ехать, — поддержала мать Варя, — всё в огороде посадили, поливать я буду, и полоть по мере сил, и папа по выходным поможет. Время быстро пролетит, вы и приедете!
— Ой, ну, учудили вы, девки, с этим морем… Ну, кто же бросает летом огород? – вздыхала бабушка, но Тамара была непреклонна: едем!
С самого начала поездки Вера Ильинична заметно волновалась. Тамара взяла с собой и аппарат для измерения давления, и контролировала мать постоянно, хотя та на давление жаловалась не часто.
— Не нервничай, расслабься, смотри в окно, ведь так интересно, мамочка! – просила дочь. И Вера Ильинична понемногу успокоилась. Она слушала рассказы попутчиков, кивала, и всё спрашивала у дочери сколько времени, и когда они уже приедут.
Тамара подавала матери чай, и к концу поездки Вера Ильинична уже улыбалась.
В санатории женщинам дали отдельную комнату, они расположились, и после посещения врача изучили список назначенных им процедур. Тамара взяла даже те же процедуры, что и у матери, чтобы ходить вместе, в одни кабинеты.
Вера Ильинична с удовольствием принимала ванны с минеральной водой, грязевые аппликации на свои больные руки, и через неделю ей показалось, что лечение идёт на пользу её организму.
— Ой, спасибо, доченька, вот хорошо. Дома тоже грязь… Своя… Но не лечебная. А тут – чёрная, вязкая, а рукам легче! – благодарила она.
— Легче уже оттого, что ты не работаешь в огороде, мама. Это – раз. И конечно, процедуры – вещь, проверенная на народе, это – два. Видишь, как хорошо, а ты не хотела ехать.
Мама и дочь гуляли по Хосте, находили время и побывать на экскурсиях. Они гуляли по тиссо-самшитовой роще, ездили в Сочи. Особенно понравилось Вере Ильиничне в дендрарии. Она рассматривала необычные её глазу экзотические растения, трогала листья бананов, пальм и удивлялась, что на такой жаре так обильно растут могучие деревья кипарисы, пирамидальные тополя.
— И всё-таки такая жара нам непривычна, — уже устала от дневного пекла через неделю Вера Ильинична, — интересно, а какая температура там у нас сейчас? Надо бы позвонить домой. Сердце не на месте.
Лицо у неё было растерянное, страдальческое, и Тамара вела её на переговорный пункт Почтампта, чтобы заказать междугородние переговоры.
Варя предполагала, что бабушка и мать начнут звонить ей, но не думала, что настолько часто. Всю вторую неделю отпуска бабушка с надрывом в голосе молила не забывать открывать утром и закрывать вечером теплицу, рыхлить междурядья посадок моркови и свеклы, и кормить кур и Мурзика.
— Как там мой Мурзя? – кричала бабушка на весь переговорный пункт, вызывая улыбку людей, стоящих в очереди.
Тамара закрывала дверь кабинки с телефоном плотнее, но крики бабушки о коте всё равно веселили народ.
— Ты не давай ему только молока! У кота от него расстройство. Будет потом поносить! И не забывай каждый день наливать ему свежей воды. А прежде миску надо тщательно вымыть! В грязную не наливай, он пить не будет. Да смотри, чтобы он не ушёл к соседям через забор.
— Мама, — шипела и дёргала за рукав мать Тамара, — заканчивай…
Бабушка вешала трубку и качая головой, отвечала:
— Ой, не говорит она мне всей правды. Боюсь, что кот исхудает, скучая по мне. Он ведь тоже никогда не был без меня…
— Да что ты всё о коте да о коте. Лучше бы спросила как там Варя, — обиделась Тамара, — неужели тебе кот дороже внучки?
— Да что с ней сделается? Я и по голосу её слышу, что она в порядке, а вот за кота переживаю. Он за себя не постоит… — махала рукой бабушка, — и вообще, я так уже домой хочу. Сил моих больше нет…
— Потерпи, мамочка. Как же так? Мы уже почти полсрока отдохнули. Ты посвежела, загорела, отдохнула…
— Так-то оно так. Но я так по дому скучаю… — тонким жалобным голосом ответила Вера Ильинична, — никакие моря, санатории не стоят того, чтобы бросать дом, Мурзика, курочек…
— Вот глупая ты, ей- Богу. Нашла о ком переживать: о курочках! – вспылила Тамара, — ты теперь до конца путёвки будешь плакаться о своих курах? Успеешь ещё к ним. Лето не закончится так скоро, — успокаивала Тамара и мать, и себя.
— А завтра мы пойдём звонить? – словно ребёнок просила Вера Ильинична.
— Нет. Хватит терроризировать Варю. Она всё там делает как надо. А вот нам надо ещё долечиться. Тебе же нравятся процедуры? – спросила Тома.
— Ну, вроде как ничего. Сразу и не поймёшь, но и дома мы можем полечиться, когда приспичит, — не сдавалась бабушка.
— А море? Это же – море!! – спорила о преимуществах отдыха Тамара.
— Море красивое, но и наша река не хуже, — отвечала бабушка, и берёзки нежные, и сосны душистые, а купаться я давно не хожу, стесняюсь, мне холодно, и тут только ножки мочу. Для меня и этого достаточно. А вот ты поплавай, конечно. Раз нравится…
Тамара замолкала. Она видела, что мать не хочет даже окунуться в море, и уже смирилась с этим. Тамара купалась почти каждый день, а мать сидела в тени и смотрела за ней, а всю вторую половину отдыха предпочитала оставаться в номере, потому что на улице ей было жарко.
— И всё-таки не понимаю, как тут местные живут? – рассуждала бабушка, — на такой жаре полгода маяться? То ли дело у нас. Терпимая погода и летом, и осенью, ну, и зимой мы привыкли к морозам. Отопление, печки…
— Ясно с тобой всё, — кивала Тамара, — наш подарок тебе не понравился. Зря мы, наверное, тебя на юг поволокли…
— Вы уж простите меня, но где родился, там и пригодился, — извинилась бабушка.
— Так отдохнула зато, — сказала ей Тамара, — дома бы столько не просидела, не пролежала, не погуляла…
— А что в этом сиденье хорошего-то? – возмутилась Вера Ильинична, — ходим, как дураки, маемся без дела. Туда-сюда, и снова: туда-сюда… Разве это отдых? Столько времени потеряно, настоящее безделье! А это – грех. Дома бы за это время кучу дел перелопатила, и довольна бы была, настроение хорошее от этого. А тут…Ну, сколько можно бездельничать?
— Всё, мама. Осталась неделя. Терпи, труженица ты моя. Ну, что с тобой делать? – сдалась Тамара, — в следующий раз с мужем в отпуск поеду. Он любит тут отдыхать.
Вера Ильинична молчала. Она в последнее время придумала себе отрадное занятие: покупала в магазине самый дешёвый хлеб и кормила в парке голубей. Те стайкой слетались к сердобольной пенсионерке и буквально с рук хватали кусочки хлеба.
— Ешьте, ешьте, мои хорошие, — говорила им бабушка, — кто вас ещё так накормит? Вот, уеду я, уж тогда сами промышлять станете, а пока я вас поддержу как могу, немножко…
Каждое утро теперь после завтрака в столовой, прихватив немного лишних кусочков хлеба, бабушка шла в парк кормить голубей. Тамара в одиночестве шла на массаж, а Вера Ильинична, отказавшись от массажа, предпочитала разговоры с птицами.
Вернулись они домой поздно вечером. Их встретил муж Томы. Бабушку Тома пыталась оставить ночевать в своей квартире, но Вера Ильинична категорически отказалась:
— Ой, домой меня, домой… Не могу и часа больше ждать. Как там Мурзенька мой? Жив ли? Курочки не исхудали? Извини, зять, но отвези меня, пожалуйста, к дому.
Доставили бабушку домой уже за полночь. Она вошла в кухню и шумно вдохнула знакомый воздух.
— Дома… — прошептала Вера Ильинична и обняла дочь, — ну, всё. Поезжайте к себе, а я уж спать на своей кровати лягу. Ох, соскучилась.
Она подхватила на руки Мурзика, а Варя, чмокнув бабушку в щёку, уехала домой с родителями.
Вера Ильинична закрыла за родными ворота, взяла фонарик из шкафа, стоящего в сенях, и пошла в курятник. Куры сидели на насестах, как и обычно.
— Так, мои миленькие. Молодцы. И Петька тут. Ну, тогда до завтра…
Хозяйка вернулась в дом, снова погладила кота, и положила ему в тарелку кусок варёного мяса, вынутого из кастрюли с супом.
— Ты уж прости меня, предательницу. Ну, так уж получилось из-за этого дурацкого юбилея. Увезли меня на море…
Кот ел, слушал бабушку и поглядывал на неё краем глаза.
— И всё-таки ты немного похудел. Но ничего. Это мы с тобой исправим скоро, — продолжала извиняться бабушка, — и не покину я тебя теперь, не переживай. Обещаю, Мурзик… Обещаю.
Она пошла ложиться спать. Со вздохами облегчения и успокоения, она немного поворочалась в постели, и почувствовав у себя сбоку пришедшего и залёгшего кота, заснула. А Мурзик ещё долго и громко мурчал и не мог уснуть, потому что тоже был рад возращению хозяйки.
