«Найдёшь работу — съедем». — Эта фраза, сказанная мужем Сергеем, стала для меня, Елены, наваждением, мантрой, от которой тошно было уже по утрам. Шесть месяцев. Полгода, как мы с Сергеем жили в уютной, но совсем не резиновой «однушке» моей мамы, Галины Петровны. Полгода, как этот, с позволения сказать, мужчина, удобно развалился на диване, словно король на троне, и повторял одно и то же: «Ну что, как поиски работы, Ленок? Найдёшь работу – съедем. А пока что мамина квартира вполне достаточно для семейной жизни». И в этой его расслабленной позе, в чуть пренебрежительном тоне слышалась не забота, а лишь самоуверенное убеждение: это, мол, твоя задача, дорогая. А моя? Моя задача — творить, искать себя, пребывать в вечном «творческом кризисе». Кажется, это был самый удобный кризис из всех, что могли случиться.
Я тогда, после сокращения с работы, была в такой растерянности, что поверила. Да, поверила. И загоняла себя до изнеможения, отправляя резюме туда, куда глаза глядят, обрывая телефонные линии, изматывая себя на собеседованиях. Приходила домой, валилась с ног, а Сергей — ну а Сергей? Он «искал себя». Чаще всего — на диване, с пультом в руке или геймпадом. И если утром, наспех глотая остывший кофе, я ещё теплила надежду, то к вечеру она растворялась в воздухе, словно дым от сигареты, которую Сергей мог выкурить прямо на балконе маминой квартиры, не потрудившись открыть окно пошире.
Мама… Ох, Галина Петровна. Она, конечно, старалась быть гостеприимной. Когда мы только переехали, когда я слёзно просила приютить нас на пару месяцев — «пока не найду что-нибудь, мам, честное слово!» — она распахнула перед нами двери своей однокомнатной крепости. Сначала она даже шутила, мол, «семья в тесноте, да не в обиде». Но месяц шёл за месяцем, и я видела, как её добрые глаза всё чаще затуманиваются тревожной тенью, как морщинки на лбу становятся глубже.
Утро начиналось одинаково. Я вставала рано, пока Сергей спал крепким сном младенца. Тихонько прокрадывалась на кухню, чтобы не разбудить «гения». Заваривала кофе, грела маме воду для чая. Мама, ранней пташкой, уже была на ногах, занималась своими утренними делами. Мы завтракали почти в полной тишине, лишь изредка перекидываясь ничего не значащими фразами о погоде или новостях. Но даже в этой тишине чувствовалось нечто невысказанное, некий немой укор, который я читала в маминых взглядах, брошенных на закрытую дверь в комнату, где еще сопел Сергей.
Потом начинался мой бесконечный день. Открываешь ноутбук, а там — сотни вакансий, и каждая, кажется, специально написана, чтобы ты почувствовала себя никчемной. «Опыт работы от 5 лет», «Владение десятью языками», «Готовность работать 24/7 за минимальный оклад»… А я, с моим приличным образованием и десятью годами стажа в хорошей фирме, вдруг оказалась никому не нужна. Отказы сыпались один за другим, и каждый был как маленький камушек в и без того переполненную чашу моего самобичевания.
— Ну как там, Леночка? – Мама всегда спрашивала осторожно, когда я возвращалась домой после очередного провального собеседования.
Я лишь пожимала плечами, чувствуя, как ком подкатывает к горлу.
— То же самое, мам. Нет ничего. Или зарплата такая, что не хватит даже на аренду комнаты, не то что квартиры.
И Сергей, выползая к ужину, после «творческого поиска» на диване, как по написанному, повторял свою коронную фразу. Снова. И я ненавидела её. Ненавидела каждое слово, но ответить ничего не могла. Внутри меня всё сжималось от стыда. Ведь я же — безработная. А он — вот он, рядом. И пусть денег не приносит, но присутствует. Разве этого мало? Мне почему-то казалось, что нет. Что моя безработица — это и есть наш общий крест, и только мне его нести.
По мере того, как дни перетекали в недели, а недели — в месяцы, бытовые ссоры становились привычной частью нашей жизни.
— Сергей, ну сколько можно разбрасывать носки по квартире? – Голос Галины Петровны становился все резче. – Неужели так трудно донести их до корзины?
— Ой, Галина Петровна, да что вы, ей-богу? Пережиток совка какой-то! Я ж художник, мне не до таких мелочей, – отмахивался он, не отрываясь от экрана телефона.
Мама стискивала зубы, но ничего не говорила. Только её тонкие, ухоженные пальцы нервно поправляли скатерть или протирали уже чистую полку. Он мог оставить грязную чашку на столе, крошки на диване, не смыть за собой в туалете. И все это молча убирала то мама, то я. Сергей же лишь усмехался, говоря что-то про «женские заботы». Мой робкий голос, когда я пыталась вступиться за маму или попросить его о помощи, тонул в его снисходительных ответах.
— Лена, – мама однажды вечером не выдержала, когда Сергей отправился в магазин за пивом, оставив за собой бардак после приготовления «шедеврального» бутерброда. – Я, конечно, понимаю, что тяжело сейчас, но… неужели ты не видишь? Он же ничего не делает. Вообще ничего! Даже копейки на проезд себе у меня просит, а на сигареты у него всегда есть!
Я опустила голову. Мне было больно слышать это, ведь это было правдой.
— Мам, он ищет себя… – пыталась оправдать я, и сама чувствовала, как фальшиво звучат мои слова.
— Ищет себя он на твоей шее! – Мамин голос дрожал. – И на моей! Как ты не понимаешь, доченька? Я тебя вырастила, выучила, квартиру купила… А он? Он пришёл в готовое и теперь считает, что это норма. Ты чахнешь, Лена! Смотреть на тебя больно!
Её слова, казалось, просачивались сквозь мою броню вины и стыда, как капля едкой кислоты. Чахну. Да, я чувствовала себя именно так — увядающей, словно цветок без воды. Моя жизнь, такая яркая и насыщенная до сокращения, превратилась в унылый, серый пейзаж, где единственной краской была бесконечная череда собеседований и отказов.
Как-то раз, совершенно случайно, когда я сидела в кафе, пережидая дождь после очередного безуспешного дня, ко мне подсела Оля. Моя давняя подруга, с которой мы не виделись пару лет. Она, заметив моё подавленное состояние, начала расспрашивать. Я, не таясь, рассказала ей о Сергее, о маме, о квартире, о безработице.
Оля внимательно слушала, изредка кивая, а потом, отпив кофе, медленно произнесла:
— Лен, а ты помнишь, как Сережка жил у Даши нашей общей, ещё до тебя?
Я наморщила лоб. Даша? Какая Даша?
— Ну, Дашка, такая маленькая, с рыжими волосами, помнишь? Из художественного кружка?
В памяти всплыло какое-то смутное воспоминание. Что-то было, да.
— Дашка ему чуть ли не мать родная была, – продолжала Оля. – Тоже все «искал себя», на её шее сидел. Ещё тогда, до брака своего, потом и жене его, говорят, досталось. Дашка работала на двух работах, чтобы его прокормить, он типа «картины писал». А как она заболела, да ей деньги на лекарства понадобились, он просто исчез. Ну, сказал, что «творческая личность не может быть загнана в рамки обыденности», собрал свои кисти и был таков. Она потом ещё долго его искать пыталась, вернуть вещи свои… Так что, Лен, посмотри на своего Сережу повнимательнее. Неужели ничему жизнь не учит? Это его паттерн, а не твой.
Я сидела, оглушенная. Паттерн? Значит, это не я такая плохая, что не могу найти работу? Это он такой… привыкший? Не желающий ничего менять? Слова Оли, такие простые и прямые, были как ушат холодной воды. Внезапно всё стало на свои места. Его нежелание искать нормальную работу, его отмазки, его уверенность в том, что «мамина квартира вполне достаточно». Он просто ждал, когда я, Елена, стану его новой Дашей. Нет. НЕТ! Внутри меня что-то оборвалось. Стыд и вина стали медленно, но верно уступать место холодной, как сталь, злости.
В тот вечер, вернувшись домой, я впервые посмотрела на Сергея другими глазами. Вот он, сидит, развалился на мамином диване, смотрит в телефон, лениво перелистывая ленту. Носки — под диваном. Кружка — на полу. А я? А я всё ещё стою посреди прихожей, мокрая от дождя, и пытаюсь понять, как я могла быть такой наивной, такой слепой?
На следующей день я начала действовать иначе. Первое, что я сделала, это открыла старый блокнот, в котором много лет назад записывала свои идеи для… блогов. Я всегда любила писать, придумывать истории. Но работа в офисе, быт, а потом и эта бесконечная гонка за работой вытеснили всё творчество из моей жизни. Я отмахнулась от этой идеи тогда. «Глупости это всё, – думала я. – Какое писательство, когда у нас квартира съёмная?»
Но теперь, сидя в душной, тесной комнате, я вдруг осознала, что именно это, то, что я когда-то отбросила, могло стать моим спасением. Я начала по вечерам, когда Сергей смотрел свои сериалы, изучать основы копирайтинга, искать в интернете, как стать фрилансером. Это было сложно, многие термины были непонятны. Но чувство собственного достоинства, которое вдруг начало просыпаться во мне, подгоняло меня.
Первый маленький заказ — статья для сайта о комнатных растениях. Мне заплатили всего 500 рублей. Мама удивилась, Сергей посмеялся: «Ого, Ленок! А на что жить будем? На твои цветочки?» Я лишь молча посмотрела на него, держа в руках эту купюру. 500 рублей. Мои 500 рублей. Заработанные собственным трудом, а не выпрошенные. И это чувство было слаще тысячи, заработанных чужими руками. Потом был заказ на описание косметики, потом — небольшой текст для турагентства. Медленно, по крупицам, мой новый мир начал строиться. Денег хватало пока только на мелочи, на свою часть за свет, на фрукты для мамы, но это давало крылья. Крылья, которые Сергей пытался отрезать.
В квартире, тем временем, становилось все теснее. Не только физически, но и эмоционально. Сергей все чаще придумывал причины, чтобы не выносить мусор, не мыть посуду. А когда мама намекнула, что счета за коммуналку подросли и ему бы тоже неплохо скинуться, он лишь пожал плечами:
— Галина Петровна, я же творческий человек, у меня сейчас не тот заработок! Вы же видите, Лена пока не нашла нормальную работу!
И эта фраза. Опять. У меня уже дёргался глаз. «Не нашла нормальную работу». Он, кажется, забыл, что теперь я кое-что нахожу. И это «кое-что» приносило мне гораздо больше, чем его вечные «творческие поиски».
Последней каплей стал день рождения моей мамы. Ей исполнялось 62. Мы решили отметить скромно, по-семейному. Я испекла торт, накрыла стол, мама приготовила свой фирменный салат. И только Сергея никак не дождаться было. Он должен был заехать в магазин за соком и фруктами. А его нет. Час, другой. Мама нервничает. Я звоню — абонент недоступен. Когда он наконец появился, спустя три часа, с парой пакетов и помятым лицом, объяснение было гениальным:
— Да вот, встретил старого друга, заболтались… Ну, с днюхой, Галина Петровна!
Он и не подумал даже о цветах. О подарке. О том, что мама ждала его. У меня внутри закипело. И тогда мама, глядя на меня, глубоко вздохнула. Видимо, ей тоже было больно. Не за себя, за меня.
На следующий день, утром, мама заговорила первая. Она сидела на кухне, скрестив руки на груди, и смотрела прямо на меня.
— Лена, я так больше не могу. Ты видишь, что происходит? Этот человек пользуется тобой, пользуется моей добротой.
— Мам… – Я пыталась что-то сказать, но она подняла руку.
— Нет, Лена, послушай. Я очень люблю тебя, ты моя дочь. Но я не могу позволить, чтобы в моём доме сидел такой вот…хм…паразит. Я так не хочу, чтобы моя девочка чахла, теряла себя. Мой дом — моя крепость, понимаешь? И мне нужен покой. И тебе тоже нужен покой.
Её слова были спокойными, но в них чувствовалась стальная решимость. Она встала, подошла к окну.
— Я поговорила с ним. Попросила его найти квартиру или к родителям вернуться. Ему пора уже повзрослеть, или мне придется выставить его вещи за дверь. Он взрослый мужчина, Лена. Пусть учится брать ответственность.
Я вздрогнула. Мама ставит ультиматум. Вот это да! Эта женщина, которая всегда была такой мягкой, такой дипломатичной! Неужели я настолько упустила нить происходящего? Нет, конечно, я чувствовала, как ей тяжело, как ей неуютно, но представить, что она вот так, решительно, скажет Сергею «или-или», я не могла.
Но тут она продолжила, её голос стал мягче:
— Ты оставайся, Лена. Я тебя не гоню. Это твой дом тоже. Но его… Его я не выдержу. Он уже не ребенок, пора бы и честь знать.
Вечером того же дня произошёл тот самый, решающий разговор. Сергей, видимо, уже получил «вводную» от мамы, был хмур и неприветлив. Он сидел на диване, не глядя на меня, уткнувшись в телефон. Я подошла к нему, сердце колотилось где-то в горле. Впервые за много месяцев я чувствовала не стыд, а праведный гнев.
— Сергей, – мой голос, к моему удивлению, прозвучал твёрдо. – Нам нужно поговорить.
Он нехотя поднял голову, скривился:
— Что опять? Твоя мама уже всю плешь проела. Вы прямо сговорились. Женщины, что с вас взять.
— Дело не в маме! – Я вдруг поняла, что эта фраза – «женщины, что с вас взять» – всегда была его защитой, его способом отмахнуться от любой ответственности. – И дело не в моей работе, Сергей! Ты слышишь меня? Дело в тебе! В твоём нежелании что-либо делать! Ты живешь на готовом, как паразит, не принося ничего, кроме своих отговорок и мусора! Я устала! Мама устала!
Он поперхнулся, глаза округлились. Он явно не ожидал такого напора от меня.
— Ты что несёшь?! Я для тебя что, никто?!
— Ты тот, кто за полгода ни разу не заплатил ни копейки за коммуналку! Ты тот, кто называет «поиском себя» бесконечное сидение на диване! Ты тот, кто даже маму мою не уважает!
Голос мой дрожал, но я продолжала, чувствуя, как с каждой произнесённой фразой спадают оковы, что держали меня столько месяцев.
— Ты говорил: «Найдёшь работу — съедем». И я искала, Сергей. Я до сих пор ищу! Но знаешь что? Мы съедем, но не когда я найду работу, а когда ты станешь взрослым! Или ты изменишься – по-настоящему изменишься, найдешь работу, начнешь вкладываться в наш дом, – или мне придется съезжать. – Я сделала паузу, глубоко вдохнула, глядя ему прямо в глаза. – Но уже без тебя. Это конец, если ты ничего не поймёшь. Я подам на развод, Сергей. Я не могу больше так жить.
Тишина повисла в воздухе. Сергей смотрел на меня, то ли от злости, то ли от непонимания, его губы дрожали.
— Ты… ты что, шутишь? – Он наконец выдавил из себя. – Ты меня выгоняешь? Из-за работы? Из-за того, что я… я пытаюсь!
— Ты ничего не пытаешься, Сергей! – Мой голос окреп. – И я не выгоняю тебя. Я даю тебе выбор. Либо ты берешь ответственность за свою жизнь и за нашу семью, либо… либо я иду дальше. Одна.
Сергей попытался манипулировать. Сначала он стал кричать, обвинять меня, потом перешёл на слёзы, на попытки вызвать жалость, мол, он болен, он несчастен, и я должна его понять. Но я уже не слушала. Слова Оли, образ Даши, мамино уставшее лицо, мои собственные дни, потраченные на бессмысленные собеседования, – всё это стояло перед глазами. Я была тверда. Спустя час споров, угроз и обвинений, Сергей, скрипнув зубами, схватил свой рюкзак.
— Ну и ладно! Иди ты со своей мамой! Я найду себе место, не волнуйтесь! И вы ещё пожалеете!
И с этими словами, надутый и оскорбленный, он вылетел из квартиры, громко хлопнув дверью. Мама, вышедшая из кухни, наблюдала за этим молча. Когда дверь закрылась, она подошла ко мне и обняла.
— Моя девочка. Моя смелая девочка, – прошептала она, и я почувствовала, как её руки дрожат.
Первые дни после его ухода были странными. Тишина в квартире оглушала. Не было больше вечно разбросанных вещей, грязной посуды, запаха сигарет с балкона. Я словно выдохнула, словно с плеч упал огромный, неподъёмный груз. Я ждала звонка от него, ждала его попыток вернуться, но их не было. Сергей исчез, так же, как когда-то исчез из жизни Даши.
Моё новое увлечение — писательство — стало не просто хобби, а настоящим спасением. Я полностью погрузилась в изучение тем, поиск заказчиков, самообразование. Я поняла, что могу сама зарабатывать, хоть и не сразу столько, сколько было до сокращения. Заказов становилось всё больше, я работала до поздней ночи, иногда до утра, но это была моя работа, которая приносила мне не только деньги, но и чувство удовлетворённости. Я писала, и с каждой новой строчкой, с каждым новым текстом я чувствовала, как ко мне возвращаются силы, уверенность, потерянное когда-то самоуважение.
Мы с мамой словно заново учились жить вместе. Теперь наши утра были спокойными, мы завтракали, беседовали, строили планы. Она видела, как я оживаю, как глаза мои снова загораются. А я видела, как она расслабляется, как уходит напряжение с её лица.
— Знаешь, Лен, – сказала она однажды, когда мы пили чай на кухне, а за окном тихо падал снег. – Я всегда переживала за тебя. Думала, как ты без него… А теперь вижу, что без него тебе гораздо лучше. Ты расцвела.
Я улыбнулась ей. Да, я расцвела. И я, наконец, поняла, что настоящая ценность человека не в его зарплате, не в его статусе, а в его внутреннем стержне, в умении брать на себя ответственность. За себя, за близких, за свою жизнь.
«Найдёшь работу — съедем». Эта фраза Сергея теперь звучала для меня совсем иначе. Я нашла работу. Свою. Свое предназначение. И я действительно «съехала». Съехала от человека, который тянул меня на дно, от манипулятора, от тяжести чужого бездействия. И пусть это произошло не в другую квартиру, а прямо здесь, в уютной маминой «однушке», я знала — я, Елена, наконец-то свободна. Свободна от иллюзий, от вины, от бесполезных отношений. И это было дороже любой, даже самой роскошной, съемной квартиры. Ведь мой дом — там, где мой покой и моё достоинство.
