Самое обидное в жизни когда ты готовишься к чему-то важному, прям душу вкладываешь, а потом всё летит в тартарары. Вот прям как у меня в тот злосчастный вечер…
Я ведь действительно старалась!
Три дня готовилась к этому семейному ужину. Платье новое купила — тёмно-синее, скромное такое, чтоб свекровь одобрила. Причёску сделала. Даже маникюр! А уж сколько времени на готовку угрохала — врагу не пожелаешь.
Знаете эти семейные рецепты, которые передаются из поколения в поколение?
Так вот, я выпросила у свекрови рецепт их фирменного «Наполеона». Два раза пекла, тренировалась! Первый раз коржи подгорели, второй — крем не взбился. Но я ж упёртая! На третий раз получилось — пальчики оближешь!
И вот стою я такая вся нарядная, красивая (ну, я старалась!), торт на стол несу… А свёкор — хрясь! — и выдаёт эту фразочку. Прям при всех! При Димкиной тётке Любе, при двоюродном брате Пашке, при свекрови… При ВСЕХ, чтоб их!
Я сначала даже не поняла, что это он МНЕ. Думаю: «Может, телек включён?» Но нет. Смотрит прямо на меня своими водянистыми глазами и прям брызжет слюной:
— Думаешь, не вижу, как ты к нам втираешься? А я всё вижу! ВСЁ!
– Кем ты себя возомнила? Просто нищая девка, прицепившаяся к деньгам моего мальчика!
Торт я, конечно, не уронила. Профессиональная медсестринская выдержка, чтоб её! А вот внутри… Внутри всё оборвалось и упало куда-то в район желудка. Знаете это ощущение? Когда тебя будто об стенку припечатало, а ты стоишь и улыбаешься? Потому что иначе — никак?
— Папа! — это Димка подскочил. Красный весь, кулаки сжаты. — Ты что несёшь?!
А свёкор как с цепи сорвался:
— А что я такого сказал?! Правду говорю! Медсестричка из районной поликлиники… Ха! Знаем мы таких! На мою пенсию позарилась?!
Я стою, торт держу (руки, кстати, уже трястись начали), а в голове карусель мыслей: «Господи, за что? Что я ему сделала? Может, правда уйти? Но как же Димка?»
А потом… Потом случилось то, чего я совсем не ожидала.
Тётя Люба — она вообще-то самая тихая в их семье — вдруг как ГРОХНЕТ кулаком по столу! Вся посуда подпрыгнула, я аж вздрогнула.
— Николай Петрович! — говорит. — А ну-ка, заткнись!
Все замерли. Я думала, у свёкра глаза на лоб вылезут — никто с ним ТАК никогда не разговаривал.
— Что?.. — только и смог выдавить он.
— То самое! — тётя Люба встала, руки в боки. — Ты что творишь, старый дурак? Девочка три года с твоим сыном, когда он после аварии на ноги вставал — где ты был? В Сочи отдыхал! А она ночами дежурила, уколы ставила, массаж делала!
Свекровь всхлипнула тихонько. А тётя Люба продолжает:
— Когда Димке операцию делали, кто деньги собирал? Она! Свою квартиру продала — однушку в Мытищах! А ты где был? Папа называется!
Я стою, торт держу, а у самой слёзы текут. Беззвучно так, предательски. Потому что… ну да, было всё это. Только я никому не рассказывала. Даже Димке про квартиру не говорила — зачем? Главное, что он выздоровел.
А свёкор сидит, как громом поражённый. Рот открыл-закрыл, как рыба на берегу. И тут Димка подходит ко мне, торт из рук забирает (руки у меня уже конкретно тряслись) и говорит:
— Лен, прости его. Он… он просто боится.
— Чего боится? — я сквозь слёзы спрашиваю.
— Что я от него уйду. Что семья развалится.
И тут свёкор как заревёт! Прям как маленький ребёнок! Я такого никогда не видела — этот каменный дядька, который всегда всех строил, вдруг плачет навзрыд.
— Я… я думал… — всхлипывает он. — Думал, она тебя от нас увезёт! В свой город! А я… я же один останусь…
Вот тут-то я и поняла. Не жадность это была. Не злость. СТРАХ. Обычный человеческий страх одинокого старика, который боится потерять единственного сына.
Подхожу к нему, сажусь рядом на корточки:
— Николай Петрович… А вы думаете, я Димку от семьи оттащить хочу?
Он молчит, только сопит носом.
— Да я ж сама сирота! — говорю. — У меня семьи никогда не было! Вы думаете, я такое счастье упущу? Чтоб у меня свекровь была, свёкор, тётя Люба… Да я за это всё отдам!
Свекровь уже рыдает в голос. Тётя Люба платочком глаза промакивает. А Пашка — тот вообще на кухню сбежал, мужики ведь не любят, когда бабы плачут.
— А квартиру зачем продала? — тихо спрашивает свёкор.
— Да затем, что любовь — она не в квартирах живёт, — отвечаю. — Она в сердце. А сердце моё — с Димкой. Где он, там и дом.
Димка за плечи меня обнимает, к себе прижимает. А я чувствую — всё, прошло. Буря кончилась.
— Прости, дочка, — шепчет свёкор. — Старый дурак…
— Да ладно уж, — говорю. — Бывает. Главное — разобрались.
И знаете что? С того дня всё изменилось. Свёкор стал меня «дочкой» называть. Не «Лена», не «девочка» — дочкой! А когда внук родился, так он вообще с ума сошёл от счастья. Коляску купил самую дорогую, игрушек — целый магазин!
Теперь, когда встречаемся, он всегда спрашивает:
— Ну что, дочка, как дела? Димка тебя не обижает?
А я смеюсь:
— Да куда ему меня обижать! Я ж его на ноги поставила!
И все смеются. Потому что это правда. Но не та правда, которая разделяет, а та, что объединяет.
Вот такая история. Казалось бы — всё пропало, семья развалится, любовь не выдержит… А нет! Выдержала. Потому что настоящая любовь — она не от слов зависит. Она от дел. От того, готов ли ты ради человека всё отдать. И не ждать ничего взамен.
А торт, кстати, съели весь до крошки. И свёкор первый добавку попросил:
— А можно ещё кусочек? А то такой вкусный…
Теперь каждый праздник этот «Наполеон» пеку. Уже традиция семейная. И каждый раз, когда коржи в духовке, думаю: «Хорошо, что тогда не ушла. Хорошо, что выстояла.»
Потому что семья — это не только радость. Это ещё и работа. Каждый день. Но если любишь по-настоящему — эта работа в радость.
А свёкор теперь всем соседям хвастается:
— У меня невестка — золото! Сына на ноги поставила, внука родила, дом ведёт… Где таких найдёшь?
И я понимаю: он не просто хвастается. Он гордится. Мной. Нами. Нашей семьёй.
Вот так одна фраза, сказанная в сердцах, чуть всё не разрушила. Но любовь оказалась сильнее. Как всегда, впрочем.
