Дверь закрылась с такой силой, что, кажется, в соседней квартире проснулась собака, а на кухне предательски задребезжали бокалы в шкафу. Ирина стояла, прислонённая к косяку, в позе человека, пережившего торнадо. Только это был не торнадо. Это были родственники мужа.
Три дня. Три бесконечных, шумных, неудобных, пахнущих чужими духами и чужой едой дня. Она считала часы. Сначала — до обеда. Потом — до вечера. Потом — до момента, когда можно будет громко выдохнуть и сказать: «Всё. Они уехали».
Но стоило ей открыть глаза, как вся иллюзия свободы испарилась.
— Ну что, прости их, — пробормотал Андрей, виновато почесав затылок. — Они просто… ну, семья.
Ирина метнула в него взгляд такой силы, что любой другой на его месте давно бы испарился.
— Семья? Семья?! — Она подошла ближе, словно кошка, что перед прыжком. — Твоя мать хотела продать нашу квартиру! Твоя сестра влезла в мой шкаф и примерила моё нижнее бельё! А дети… они разрисовали стену в коридоре несмываемым маркером!
Андрей моргнул. Потом ещё раз.
— Ну, дети же…
— Дети в зоопарке себя ведут культурнее, чем твои племянники!
Она выдохнула. Закрыла глаза. Помолчала. В голове промелькнул план: ванна, маска, вино, Netflix. Ну, или хотя бы тишина.
Но мечты разбились о реальность уже вечером. Звонок. Один. Потом второй. Лицо Андрея побелело.
— Ириш, маме негде жить, — выдавил он. — Квартира — под арест. Долги. Она… она к нам.
Она встала из-за стола, убрала тарелки, вытерла стол, и только потом ответила:
— Ты это обсудил с ней. А со мной?
Он не ответил. И это была самая страшная тишина в её жизни.
Через неделю в их квартиру не вкатились — вломились! С чемоданами, детьми, котом и песнями. На рассвете. В воскресенье. Ира даже умыться не успела, а на неё уже смотрела Валентина Петровна с выражением генеральши на параде:
— Я сплю в гостиной. Лена с детьми — в спальне. Кот — в ванной. А вы — где-нибудь. На кухне, например.
Это была не просьба. Это был приказ.
А дальше… Боже, дальше был анекдот, если бы не был реальностью. Разговоры о продаже квартиры, «общем доме на участке», оценка мебели на глаз, планы на перестановку и… молчание Андрея.
Молчание было громче любого крика.
В тот вечер Ирина не закатывала сцен. Она пошла к Машке — юристу. Потом — в банк. Потом — в нотариальную контору. А затем записала разговор за ужином. Как Валентина Петровна уверенно делилась планами «переселения семьи».
Через три дня произошёл великолепный финал.
Новые замки. Участковый. Понятые. Чемоданы родственников — в камере хранения. А Ирка — на балконе соседки, попивая чай.
— Квитанция внизу у консьержа, — спокойно сказала она.
— Ты не имеешь права! — завыла свекровь.
— Я имею не только право. Я имею квартиру, — ответила Ирка.
А когда Андрей, потупив взгляд, прошептал: «Я думал, ты меня любишь», она только кивнула:
— Я тоже так думала.
Иногда конец — это освобождение.
А иногда — начало новой жизни. Где нет места тем, кто считает твою крышу своей, твою тишину — временной, а твоё «нет» — шуткой.
Ирина больше не сомневалась. Она была хозяйкой. Не только квартиры. Своей жизни.
