Я смотрела на эту женщину и не узнавала в ней ту, что утирала слёзы платочком, вспоминая о своей тяжёлой жизни. Куда делись эти «доченька», «Леночка»? Передо мной стояла совершенно чужая женщина с перекошенным от злости лицом.
— Толик! — она повернулась к брату. — Скажи им! У тебя дети! Жена беременная!
Сверху, с третьего этажа, донёсся детский плач. Жена Толика стояла у окна, прижимая к себе маленькую девочку.
— Ну что, Нина? — Толик медленно спустился с крыльца, поигрывая ключами. — Расскажешь сама или мне начать?
Свекровь дёрнулась:
— О чём это ты?
— О твоих планах, сестрёнка, — он прислонился к перилам. — О том, как ты меня уговаривала: «Продавай свою развалюху, я всё продумала. Квартиру эту продадим, им однушку в новостройке возьмём — молодым только лучше будет. А себе с тобой двушечку купим, пусть и старенькую. Зато вместе заживём, по-семейному».
— Я ведь правда хотела как лучше, — она вдруг обмякла, голос стал жалобным. — Устала одна, Леночка. Всю жизнь одна. Думала, вот оно — шанс с семьёй пожить, с внуками…
— Да-да, — Толик усмехнулся. — А потом уже другое говорила: «Главное — успеть, пока она документы не собрала. Въедем — никуда не денется. С детьми воевать не станет, не такая она…»
Я посмотрела на Игоря. Он стоял чуть в стороне, засунув руки в карманы, и упорно разглядывал носки своих ботинок. Даже сейчас — даже сейчас! — он не мог найти в себе смелости посмотреть мне в глаза.
«С семьёй пожить… По-семейному… Как лучше…» А ведь я правда могла согласиться. Могла повестись на эти разговоры о семье, о том, как тяжело одной. Если бы они просто подождали, не стали действовать за моей спиной… Если бы муж не промолчал, когда всё это затевалось… Если бы поговорили, объяснили и не давали на меня…
— Леночка, доченька, — свекровь шагнула ко мне, протягивая руки. — Ну давай сядем, поговорим по-человечески. Я же не чужого человека облагодетельствовать хотела — сына родного! И тебя! Что плохого в новой однушке? Зато своя, в новостройке…
Я молча смотрела на её трясущиеся руки. На искажённое притворной заботой лицо.
— Вы даже не понимаете, что натворили, да? — мой голос звучал как чужой. — Всё ещё думаете, что это какая-то семейная сделка? Что можно вот так просто захватить чужую квартиру?
— Какую чужую? — она всплеснула руками. — Ты же наша! Родная! Я тебя как дочь…
— Хватит! — я почувствовала, как срывается голос. — Хватит врать! Вы не мать мне. И семья — не моя. Настоящая семья так не поступает.
Марина крепче сжала мою руку. Юрист уже договаривался с полицией по телефону.
— А ты что молчишь? — свекровь повернулась к сыну. — Скажи ей! Объясни, что мы хотели…
Игорь поднял глаза — впервые за весь разговор. В них плескался страх. Не за меня — за себя. За свою трусость, которая вот-вот выплывет наружу.
— Да что тут объяснять, — Толик хохотнул. — Игорёк у нас всё знал. Мамка с ним первым советовалась, как квартиру делить будем. Он только кивал — делай, мол, как лучше…
Полицейская машина влетела во двор, визжа шинами. Из толпы соседей донеслось пронзительное «Полиция!». Свекровь аж подпрыгнула от неожиданности и заметалась как курица.
— Толик, в квартиру! Живо! — заверещала она не своим голосом. Толик опрометью бросился вверх по лестнице. Лена стояла, открыв рот. Она и подумать не могла, что пожилая свекровь способна на такие спринтерские рекорды. Игорь выглядел не менее ошарашенным.
— Это что сейчас было? — Лена повернулась к Марине с глазами по пять копеек.
Такой прыти от пожилой свекрови она не ожидала.
— Надо же, на старости лет в бегуньи заделалась — усмехнулась Маринка.
Все произошло в мгновение ока: свекровь сорвалась с места, как космическая ракета! Да ей впору золото брать на олимпиаде для пенсионеров — с такой-то молниеносной скоростью и сноровкой!
Суматоха поднялась мама не горюй! Соседи загалдели и гурьбой ломанулись в подъезд вслед за свекровью и Толиком. Те неслись по лестнице, сшибая все на своем пути. Толик спотыкаясь на каждой ступеньке, Свекровь, путаясь в полах халата, следом.
Хлопнула дверь квартиры на третьем этаже. А через миг оттуда донесся грохот и треск — видимо, беглецы в панике передвигали мебель, сооружая баррикады.
Соседи стояли на лестнице, возбужденно переговариваясь и обсуждая неожиданный поворот. Лена мрачно смотрела наверх. Да уж, похоже свекровь решила забаррикадироваться в квартире и держать оборону.
Ну ничего, сейчас полиция быстро наведет порядок и выкурит свекровь из ее укрытия. Пусть только попробует и дальше упорствовать!
— Нина Петровна! — участковый поднялся на несколько ступенек. — Откройте, поговорим спокойно!
— Не открою! — её голос звучал истерично. — Это наша квартира! Мы тут живём!
Шум за дверью усилился — похоже, двигали что-то тяжёлое.
— Лен, слышишь меня? — голос свекрови стал вкрадчивым. — Что, довольна? Полицию вызвала? Ну-ну… Только детей куда денешь? Неужто на улицу? В подвал? Или совесть не мучает — ты ж у нас бессердечная…
Соседи повысыпали на лестничную площадку. Кто-то охал, кто-то снимал на телефон. А я стояла, чувствуя, как немеют пальцы, до боли сжимающие телефон.
— Последний раз предупреждаю, — участковый постучал по двери. — Открывайте добровольно.
— А то что? — свекровь снова засмеялась, но в смехе этом звенели слёзы. — Дверь выломаете? ОМОН вызовете? Давайте-давайте! На всю страну прогремите — как сиротку несчастную защищали! Как многодетную семью на улицу выкидывали!
— Гражданка, вы совершаете незаконное…
— Плевать я хотела на ваши законы! — она сорвалась на визг. — Сын у меня тут прописан! Да-да, через паспортный стол всё сделали!
У Лены внутри всё оборвалось. Неужели и правда прописали? Она с надеждой взглянула на мужа, но тот стоял, понуро опустив голову. Ни возражений, ни удивления — только мрачное молчание.
«Господи, да что же это такое! — в отчаянии думала Лена. — Они и до паспортного стола дотянулись? Неужели этот кошмар никогда не кончится?..»
— Врёшь ты всё, мама, — вдруг тихо произнес Игорь. В его голосе слышалась горечь и разочарование. — Как всегда врёшь.
Он неуверенно поднял глаза и посмотрел на Лену. Во взгляде читалась усталость и обида.
— Ничего мы не оформили, — продолжил он едва слышно. — Даже не начинали. Просто вы решили, что можно вот так — нагло, по-хамски отобрать чужую квартиру…
Лена затаила дыхание, боясь спугнуть этот момент прозрения. Неужели муж наконец прозрел и встал на ее сторону? В квартире повисла оглушительная тишина. За дверью что-то с грохотом упало.
— Что? Что ты сказал? — голос свекрови задрожал. — Против матери пошёл? Родную мать…
— А ты что молчал? — донёсся из квартиры насмешливый голос Толика. — Знал ведь всё! И про дом, и про переезд! Мамка тебе первому рассказала!
— Знал, — Игорь говорил еле слышно. — Знал и молчал. Думал, обойдётся как-нибудь…
— Нина Петровна, — снова начал участковый. — Даю вам пять минут. Потом будем дверь взламывать.
— Взламывайте! — она снова засмеялась. — У меня тут женщина беременная! Дети! Давайте, на всю страну прогремите — как многодетную семью на улицу выкидывали!
Наверху плакал ребёнок. Соседи стояли на лестнице — смотрели, перешёптывались. А я стояла и думала: неужели это всё происходит со мной? Неужели эта женщина, что кричит и угрожает за дверью — та самая, что носила бульоны тёте? Что гладила меня по голове и называла доченькой?
— Время вышло, — участковый кивнул напарнику. — Вызывайте группу… — кивнул участковый.
Я смотрела на дверь — обычную деревянную дверь с облупившейся краской. За ней прошло моё детство. Тётины вещи. Её любимое кресло. Всё, что осталось от прежней жизни.
— Вы уверены? — участковый повернулся ко мне. — Дверь придётся ломать.
Я кивнула, чувствуя, как к горлу подступает ком. Тошно было от мысли, что в тётиной квартире сейчас хозяйничают чужие люди. Роются в вещах. Двигают мебель.
Через пятнадцать минут на лестнице стало тесно от людей в форме.
— Нина Васильевна, ой Петровна! — голос командира группы звучал жёстко. — Даю последний шанс. Откройте добровольно.
— Не открою! — она уже не кричала — хрипела. — Хотите силой? Давайте! Покажите всем, как с матерью-героиней обращаетесь! У меня тут дети! А вы…
— Приступайте, — кивнул участковый бойцам ОМОНа.
Первый удар по двери заставил меня вздрогнуть. Второй. Третий.
За дверью плакал ребёнок. Кто-то — кажется, жена Толика — успокаивал его шёпотом.
Хаос и паника воцарились в квартире, когда полиция выломала дверь! Свекровь верещала как резаная, вцепившись в дверной косяк мертвой хваткой. Дети рыдали в голос, а жена Толика тщетно пыталась их утешить, сама едва сдерживая слезы.
Омоновцы вваливались в квартиру один за другим, натыкаясь на разбросанные вещи и перевернутую мебель. Свекровь металась из угла в угол, то угрожая полиции всеми карами небесными, то взывая к Толику о помощи. Но тот стоял бледный и потерянный, явно не зная, что предпринять.
В какой-то момент свекровь с криком кинулась на омоновца, пытаясь выцарапать ему глаза. Завязалась потасовка. Бойцы с трудом скрутили разбушевавшуюся старушенцию, которая брыкалась и извивалась как уж на сковородке.
Соседи с лестницы глазели на это безобразие, охая и подначивая полицию советами. В довершение всего в коридоре нарисовался участковый с какими-то бумагами, грозно вопрошая, кто тут главный злоумышленник. Свекровь взвыла пуще прежнего, вопя, что она ни в чем не виновата. Вот так пресловутый «семейный очаг» в мгновение ока превратился в филиал сумасшедшего дома!
— Так, граждане, — участковый достал бланки протокола. — Всем оставаться на местах. Будем оформлять незаконное проникновение в жилище.
— Какое проникновение? — свекровь дёрнулась в руках омоновцев. — Мы тут живём!
— Гражданка, — участковый говорил ровно, явно привыкший к таким сценам. — У вас есть документы на эту квартиру? Договор найма? Что-нибудь?
Она осеклась.
— Понятые есть? — участковый обернулся к соседям. — Нужно двое. И да, снимите всё на видео — порчу имущества будем фиксировать.
Свекровь обмякла в руках омоновцев:
— А с детьми что?
— С детьми всё по закону, — участковый что-то помечал в блокноте. — Вызовем опеку, зафиксируем факт использования несовершеннолетних при незаконном захвате жилья.
— Какого захвата? — Толик наконец отлип от окна. — Мы просто…
— Вот в отделении и расскажете, как вы «просто», — отрезал участковый. — Сейчас всех доставим, снимем показания. Заодно и имущество опишем — что успели попортить.
Игорь всё так же стоял у стены, глядя в пол. Даже не дёрнулся, когда мать снова позвала его.
— Женщина, — участковый повернулся к жене Толика. — У вас документы с собой? Паспорт?
Она молча кивнула.
— Значит так. Сейчас едем в отделение. Всё оформим как положено. Дети побудут с вами, потом решим, куда их временно определить.
— С матерью они побудут, — глухо сказал Толик.
— Это уже органы опеки решат, — отрезал участковый. — Все, поехали. И вещи не трогать — тут всё описывать будем.
***
Я подала в суд за моральный ущерб и порчу имущества. За те вещи, что они успели вывезти, за сломанную мебель, за выбитую дверь, за испорченный ремонт. В процессе выяснилось, что дом в деревне они продали заранее, специально создавая безвыходную ситуацию.
Свекровь пыталась отбиться встречным иском — якобы я обещала разменять квартиру, а потом отказалась. Но соседи подтвердили: никаких договорённостей не было. Наоборот, все слышали, как я отказывалась от её «помощи».
Суд мы выиграли. Толику пришлось продать машину и остатки своих вещей, чтобы расплатиться. Теперь они снова в деревне — купили домик поменьше прежнего.
Игорь… Что ж, он получил своё. Живёт с матерью в общежитии, работает на заводе. На развод даже не пришёл — прислал заявление по почте.
Тётину квартиру я всё-таки продала. Купила однушку в новом районе с красивым видом на парк — чистую, светлую, без тяжёлых воспоминаний.
