Свекровь «подарила» квартиру нам на свадьбу, а спустя десять лет решила через развод сына отобрать её обратно. Вот только в спешке оформить «идеальный подарок» она допустила одну крошечную ошибку в документах – и теперь кусает локти.
Папка шлёпнулась на кухонный стол как приговор. Бежевая, потрёпанная, с загнутыми уголками – такие канцелярские папки похожи на осенние листья, которые ветер носит по городу. Только вот в этой было не письмо от руки, не любовная записка, а документы на развод.
– На, подпиши, – Лёша стоял в дверном проёме, как дорогая статуэтка в дешёвой рамке. В свои тридцать семь он уже начал лысеть, но держался так, словно его макушка не блестела под люстрой, а сияла от избытка тестостерона.
Я сидела, вцепившись в чашку с любимым зеленым чаем. На дне плавали чаинки – говорят, к счастью. Врут, наверное.
– Значит, вот так просто? – мой голос звучал тише, чем хотелось бы. – Десять лет коту под хвост?
Лёша хмыкнул и прислонился к косяку – поза, которую он считал небрежной, а я – нелепой:
– А чего тянуть? Детей нет, любви нет… Квартиру освободи к завтрашнему вечеру.
Я чуть не поперхнулась чаем:
– В смысле – освободи? Вот прям завтра уже? Я между прочим тоже в нее вложилась — все свои накопления отдала! А ремонт? Я же все свои деньги…
– Ой, началось, – он закатил глаза с видом оперного тенора, которого попросили спеть частушки. – Твой ремонт – копейки по сравнению со стоимостью квартиры. Сейчас она знаешь сколько стоит? В пятьдесят раз больше твоих «инвестиций».
Слово «инвестиции» он произнёс так, будто речь шла о покупке стеклянных бус у аборигенов.
– Лёш, но я же…
– Что – я же? – он оттолкнулся от косяка и прошёлся по кухне, как маятник настенных часов – туда-сюда. – Хочешь компенсацию за ремонт – иди в суд. Просто так ничего тебе не буду платить — Суд признает — я тебе всё выплачу, не вопрос. Но квартира моя.
В его голосе звучала такая самодовольная уверенность, что захотелось швырнуть в него чайной ложечкой. Но я только сильнее сжала чашку:
– А твоя мама знает?
– О чём? – он остановился, как споткнулся.
– О разводе.
Лёша усмехнулся:
– Знает, конечно. Кто, думаешь, посоветовал побыстрее с этим разобраться?
Ну конечно. Алевтина Петровна. Женщина, которая на нашей свадьбе вручала нам ключи от этой квартиры с видом королевы, дарующей земли вассалам.
– Мой подарок молодым! – вещала она тогда, сияя, как начищенный пятак. – Живите, детки, в своём гнёздышке! Мама о вас позаботилась!
Гнёздышко. Я скривилась от этого слова, как от кислого лимона. Десять лет я обустраивала это «гнёздышко» – выбирала обои, занималась вечным ремонтом — кваритра-то трехкомнатная, всегда находилось что доделать, расставляла вазы с цветами. А теперь меня выкидывают, как надоевшую канарейку.
Телефон завибрировал так неожиданно, что я вздрогнула. На экране высветилось «Мама». Я сбросила вызов.
– В общем так, – Лёша снова навис над столом. – Квартира куплена до брака, на мои и мамины деньги. Можешь хоть всех адвокатов города обежать – ничего не выгорит.
Он развернулся, чтобы уйти, но остановился:
– И да, Инга… Не делай вид, что ты не знала, к чему идёт. Последние два года мы просто соседи по квартире.
– Соседи? – я наконец поставила чашку. – Соседи не делят постель. И не клянутся друг другу в вечной любви.
– Господи, какая мелодрама, – он поморщился. – Давай без этих сцен из сериала.
Телефон надрывался, как голодный младенец, уже в третий раз. На экране мигало «Мама» – три буквы, от которых сейчас хотелось спрятаться под одеяло, как в детстве от монстров в шкафу.
Только вот в тридцать пять уже не спрячешься, особенно когда монстры выползли из шкафа и преспокойно устроились на кухне в виде папки с документами на развод.
– Доченька, наконец-то! – мамин голос вибрировал от тревоги, как струна расстроенной гитары. – Я уже час пытаюсь до тебя дозвониться.
Я смотрела на трещину в любимой фарфоровой чашке, которую когда-то мы привезли из самого Китая – тонкую, как первая морщинка на лице, появившуюся в то утро, когда Лёша впервые прошёл мимо, не поцеловав на прощание. Тогда я не придала этому значения. Ох уж эта я – романтичная клуша, считала трещины на посуде, когда нужно было считать звоночки в отношениях.
– Всё нормально, мам, – соврала я так неубедительно, что даже глухой бы услышал фальшь.
– Не ври матери, – отрезала она с той особенной интонацией, которая была запатентована всеми мамами мира ещё со времён неолита. – Я же чувствую. Выкладывай.
И меня прорвало. Слова полились, как весенний паводок – бурно, мутно, снося все плотины:
– Лёша разводится… Квартиру требует освободить… Говорит, она его, потому что до свадьбы куплена… А я, мам, я же все деньги в ремонт вбухала! Все свои накопления, каждую копейку, которую откладывала с первой зарплаты!
Забавно, как десять лет брака умещаются в одну фразу. Как целая жизнь схлопывается до нескольких слов.
– Что значит – его? – В мамином голосе зазвенела сталь. Такой тон я у неё слышала дважды: когда сосед затопил нашу квартиру и клялся, что это был дождь, и когда папа ушёл к молоденькой практикантке. В обоих случаях финал был не в пользу противника. – А ну-ка, рассказывай по порядку.
Я глубоко вдохнула и начала рассказывать.
– Она ещё тогда всё продумала, представляешь? – я горько усмехнулась, вспоминая, как радовалась этой показной заботе. – А я-то, простофиля доверчивая, в облаках летала: «Какая чудесная свекровь! Всё в дом, всё в семью!» Господи, да она небось ещё на свадьбе мысленно прикидывала, как будет меня выселять.
– Господи, дочка! – мамин голос дрогнул от возмущения. – Да как же так можно? Десять лет ты в эту квартиру душу вкладывала, все свои сбережения до копейки… А они теперь вот так просто – на улицу? И ещё детьми попрекают, бессовестные! – мама помолчала секунду. – Слушай, а ты хоть за ремонт с них потребуй компенсацию. У тебя же вроде чеки были? Ты всегда такая аккуратная…
– Часть чеков сохранила, – я вздохнула. – Договоры на кухню, технику… Хотя много чего и потеряла за эти годы. А Лёша только усмехается: «Хочешь компенсацию – иди в суд». И смотрит так снисходительно, будто я за копейки цепляюсь.
– Ну нет, так просто это оставлять нельзя, – в мамином голосе появились стальные нотки. – Знаешь что? Езжай-ка ты к Светлане Леонидовне – помнишь, она Таньке с разводом помогала? Женщина с головой острой как бритва, и опытом глубоким как Марианская впадина. Пусть хоть документы посмотрит.
Офис Светланы Леонидовны оказался похожим на шкатулку с секретом – маленький снаружи, но удивительно уютный внутри. Сама хозяйка кабинета – элегантная женщина лет пятидесяти пяти с проницательным взглядом рентгенолога – слушала мой сбивчивый рассказ, делая пометки в блокноте острым, как рапира, карандашом.
– Мы тогда с Лёшей даже не подозревали – готовились к свадьбе, выбирали ресторан, а она, оказывается, квартиру оформляла втихаря. На свадьбе преподнесла как сюрприз, вся такая: «Все моим любимым деткам! К свадьбе хотела успеть и вот успела!» Прямо мать Тереза.
– А деньги? – её карандаш замер, как гончая, почуявшая след.
– Как потом выяснилось, часть Лёшины накопления, часть она собрала со всех родственников. Представляете, они все знали, один большой заговор молчания! А я, божий одуванчик, на свадьбе прыгала от радости как пятилетка с новой куклой – надо же, какая щедрая свекровь попалась!
Светлана Леонидовна хмыкнула – так хмыкают опытные врачи, когда видят очевидные симптомы:
– Предусмотрительная женщина… как швейцарские часы. Скажите, а после свадьбы много времени прошло до заселения?
– Ещё бы! Я от счастья порхала, как бабочка, сразу ремонт затеяла. Все свои накопления вложила – хотелось ведь отблагодарить за такой подарок, показать, что тоже могу в семейный очаг вложиться…
– Значит, так, – она отложила карандаш и посмотрела на меня взглядом капитана, готового вести корабль через шторм. – Соберите все документы, какие найдёте. Каждый чек, каждый договор – всё, что докажет ваши вложения в этот, с позволения сказать, «свадебный подарок». И на связи.
По дороге домой я размышляла о том, как быстро уютное гнёздышко может превратиться в клетку с распахнутой дверью. Ещё вчера я называла эту квартиру своей крепостью, а теперь возвращаюсь туда, как актриса на сцену после провального спектакля – с колотящимся сердцем и чувством, что занавес вот-вот опустится навсегда.
Дома – теперь уже, похоже, бывшем – я собирала вещи, чувствуя себя археологом на раскопках собственной жизни. В шкафу, под стопкой зимних свитеров (колючих, как наши последние разговоры с Лёшей), нашлась старая папка.
Она хранила историю моей наивности – чеки, договоры, гарантийные талоны. Я складывала их машинально, как белка, которая и сама не знает, зачем тащит в дупло очередной орех.
Каждый документ был как фотография счастливого прошлого. Вот договор на кухонный гарнитур – помню, как спорили с Лёшей над выбором фасадов, а свекровь всё причитала:
«Деточка, да бери подороже, чтобы на века!» Вот чеки за технику – тут уже я настояла всё из своих накоплений взять, гордая такая: «Это мой вклад в семейное гнёздышко». Вот смета на отделочные работы – цифры пляшут перед глазами, как пьяные муравьи на пикнике.
«Моя невестка – такая хозяйственная!» – восхищалась тогда Алевтина Петровна, глядя, как я с утра до ночи кручусь с ремонтом. А сама, видимо, уже прикидывала, как всё это добро достанется её ненаглядному сыночку.
Переезд к маме занял всего один день – удивительно, как быстро можно упаковать десять лет жизни в картонные коробки. Она встретила меня, как в детстве – с горячим самоваром и готовностью выслушать все горести мира. Но говорить не хотелось. Хотелось свернуться калачиком и проспать целую вечность, а то и две.
Светлана Леонидовна позвонила через неделю после моего переезда к маме. Её голос звучал как у кладоискателя, наткнувшегося на сундук с золотом:
– Инга, я посмотрела документы и нашла кое-что очень интересное. Вы сможете приехать на консультацию в ближайшие дни? Кажется, ваша свекровь в своей спешке сделать «подарок молодым» совершила очень любопытную ошибку.
До города, где осталась моя прошлая жизнь, было четыре часа на электричке. Всю дорогу я не могла усидеть на месте – в голове крутились десятки предположений, одно фантастичнее другого.
Светлана Леонидовна встретила меня улыбкой – этакой кошачьей улыбкой Чеширского кота, знающего что-то особенное.
– Знаете, я не сразу обратила внимание… А теперь посмотрите сюда.
Она положила передо мной выписку из ЕГРН, ткнув пальцем в дату регистрации права собственности – три дня после нашей свадьбы. Цифры плясали перед глазами, как буквы в книжке-перевёртыше.
– Что это значит? – я всё ещё смотрела на документ, как баран на новые ворота.
– Это значит, милая моя, – она откинулась в кресле с видом факира, вытащившего из шляпы не кролика, а как минимум жирафа, – что ваша предусмотрительная свекровь в спешке сделать «сюрприз» прошляпила самое главное. Да, деньги внесли до свадьбы. Да, договор купли-продажи подписали до свадьбы. Но вот незадача – право собственности зарегистрировали уже после вашего бракосочетания. А значит…
– А значит? – я подалась вперёд, как зритель на премьере детектива.
– А значит, моя дорогая, по закону эта квартира – совместно нажитое имущество, – она произнесла эти слова так сладко, будто дегустировала дорогой шоколад. – Неважно, когда внесли деньги. Неважно, кто их собирал. Важна только дата регистрации права собственности. А она – после вашей росписи в ЗАГСе.
Я откинулась на спинку кресла, чувствуя, как губы сами растягиваются в улыбке – той самой, с которой кот смотрит на пустую миску канарейки. Надо же, какая ирония – спешка, с которой свекровь готовила свой «идеальный подарок», сыграла со мной не злую, а очень даже добрую шутку.
Десять лет она смотрела на меня как на временную декорацию в квартире своего сына, а оказалось, что я – полноправная хозяйка половины этого «гнёздышка». Вот уж действительно – поспешишь, людей насмешишь.
В зале суда стояла тишина, как в церкви на исповеди.
Только поскрипывали ручки секретаря, да шелестели страницы документов – словно осенние листья под ногами. Я наблюдала за лицом Алевтины Петровны – оно меняло цвета, как хамелеон на цветастом покрывале: сначала побледнело до цвета больничной простыни, потом пошло красными пятнами, как свежесваренное варенье, а под конец приобрело оттенок подгоревшей овсянки.
Лёша сидел, нервно теребя галстук – тот самый, с диагональными полосками. Я смотрела на эти его дёрганые движения и думала – надо же, как символично вышло с подарком на день рождения. Прямо в точку попала: теперь сам себя этим галстуком и нервирует.
Интересно, он сейчас жалеет, что не захватил с собой успокоительное для маменьки? Судя по её виду, она вот-вот устроит незапланированный спектакль в жанре «оскорблённое материнское достоинство».
– Квартира является совместно нажитым имуществом, – объявила судья голосом, звенящим от безапелляционности. – Право собственности зарегистрировано в браке.
– Но мы же специально всё до свадьбы!.. – Алевтина Петровна подскочила, как ошпаренный кот.
– Присядьте, – в голосе судьи звякнула сталь. – Закон в данном случае прозрачен: определяющей является дата регистрации права собственности. А она – после заключения брака. Кроме того, суд принимает во внимание представленные истицей документы о существенных вложениях в улучшение совместного имущества – чеки, договоры на ремонт и обустройство квартиры. Данные расходы также подлежат компенсации при разделе имущества.
– Но это же абсурд! – Алевтина Петровна вцепилась в сумочку так, словно та была спасательным кругом. – Лёшенька, скажи же что-нибудь!
– Мам, всё. Проехали, – он встал, одёргивая пиджак, и впервые за всё заседание посмотрел на меня. – Поздравляю. Умно сработано.
Я только плечами пожала – мол, сами виноваты. Учили бы лучше семейное право, чем планировали мой «вынос из гнезда».
Через час мы со Светланой Леонидовной сидели в уютном кафе у суда. Она помешивала кофе ложечкой с видом шахматиста, поставившего красивый мат…
– Вот что бывает, когда слишком торопишься провернуть «идеальный план». Спешка нужна только при ловле блох, как говорила моя бабушка.
К столику подошли двое – седовласый адвокат с сыном, её коллеги. Младший улыбнулся мне – так солнце пробивается сквозь тучи после недельного ненастья. И я вдруг поймала себя на том, что улыбаюсь в ответ – легко и свободно, как не улыбалась уже очень давно.
Дома, разбирая коробки, я наткнулась на наше свадебное фото – молодые лица, сверкающие ключи в руках и сияющая Алевтина Петровна рядом.
«Сейчас она знаешь сколько стоит? В пятьдесят раз больше твоих инвестиций!» – вспомнились хвастливые слова Лёши.
Что ж, именно поэтому квартиру пришлось продать – откуда у него такие деньги на выплату моей доли и компенсацию ремонта? В итоге каждому досталось по однушке.
