— Люська, ты чего такая смурная сидишь? — Танька плюхнулась рядом на стул, едва не расплескав шампанское. — Давай, подруга, веселей! На свадьбе же!
Люда рассеянно улыбнулась, поправляя выбившуюся прядь. Музыка гремела, гости уже изрядно подвыпили, и свадьба была в самом разгаре. Её взгляд скользил по танцующим парам, по развешанным повсюду воздушным шарам, по размазанной помаде на бокалах… Господи, как же ей всё это надоело.
— Да что-то голова разболелась, — соврала она, хотя на самом деле просто устала от чужого счастья.
И тут зазвучали первые аккорды. Её любимая песня — «У беды глаза зелёные». Люда невольно замерла, прислушиваясь. Эту песню она могла слушать бесконечно, в ней было что-то щемяще-родное, будто про неё саму…
— Разрешите пригласить?
Она подняла глаза и едва не охнула. Перед ней стоял высокий парень с такой открытой, обезоруживающей улыбкой, что сердце пропустило удар. Красивый — аж дух захватывает. Тёмные волосы чуть вьются, плечи широкие, а глаза… Глаза действительно зелёные.
— Да… конечно, — пролепетала она, вставая.
Его ладонь была тёплой и надёжной. Он притянул её к себе — не слишком близко, но и не официально далеко. От него пахло чем-то древесным, и Катя поймала себя на том, что украдкой принюхивается.
— Меня Семен зовут, — негромко сказал он. — А вас?
— Люда… Людмила, — она запнулась. — Надо же, как моего отца…
— Что, тоже Людмила? — рассмеялся он, и от этого смеха у неё потеплело внутри.
— Нет, Семен, — улыбнулась она. — Тоже редкое имя.
— Значит, это судьба, — подмигнул он.
«Как же банально», — должна была подумать Люда, но почему-то подумала: «А ведь правда — судьба».
Они танцевали молча. Песня закончилась, началась другая, но они продолжали кружить по залу, словно в трансе. Люда чувствовала, как бешено колотится сердце, и боялась, что он это тоже слышит.
— Можно я провожу тебя домой? — спросил Семен, когда свадьба начала затихать.
Она кивнула, не доверяя голосу. Майская ночь окутала их прохладой и запахом сирени. Полная луна заливала улицы серебристым светом, и город казался декорацией к какому-то волшебному спектаклю.
— Знаешь, — сказал вдруг Семен, останавливаясь под фонарём, — у тебя глаза как звёзды. Честное слово, никогда таких не видел.
— Это просто свет так падает, — смутилась Люда.
— Нет, правда. Я как увидел тебя там, на свадьбе… — он замолчал, подбирая слова. — Слушай, это прозвучит странно, но у меня такое чувство, будто я тебя сто лет знаю. Будто всю жизнь искал и наконец нашёл.
Она должна была рассмеяться. Должна была сказать, что так говорят все парни. Что это избитые фразы из дешёвых романов. Но вместо этого прошептала:
— У меня тоже…
Они бродили по спящему городу до самого рассвета. Говорили обо всём на свете — о детстве, о мечтах, о любимых книгах. Семен рассказывал про свою работу сварщиком, про то, как однажды чуть не сорвался с высоты, и Люда ахала, представляя эту картину. Она делилась историями из своего детского сада, где работала воспитательницей, и он смеялся над проделками малышей.
Когда небо начало светлеть, Семен проводил её до подъезда. Они стояли, не решаясь попрощаться, пока где-то вдалеке не запел первый петух.
— Я позвоню? — спросил он.
— Позвони, — кивнула она и быстро скрылась за дверью.
Поднявшись в квартиру, Люда бросилась к зеркалу. Оттуда на неё смотрела незнакомка — глаза сияют, щёки горят, губы сами собой растягиваются в улыбке. Господи, неужели это она? Неужели это происходит с ней?
Семен позвонил через час. Потом ещё через час. А потом начал встречать её после работы — каждый день, с букетом полевых цветов. Она издалека видела его высокую фигуру у ворот детского сада и каждый раз замирала, как девчонка.
Они не могли наговориться. Засиживались в кафе допоздна, гуляли по набережной, сидели на лавочках в парке. Иногда просто молчали, держась за руки, и это молчание было уютным, как старый плед.
Через два месяца, когда они сидели на их любимой лавочке, Семен вдруг стал непривычно серьёзным.
— Люда, — начал он, и она сразу поняла — что-то важное. — Люсенька… Я без тебя не могу. Совсем. Выходи за меня?
Она ахнула, прижав ладони к горящим щекам. В горле встал комок, и она только кивала, кивала, пока он надевал ей на палец кольцо — простенькое, серебряное, но для неё дороже всех бриллиантов мира.
— Надо познакомить тебя с родителями, — сказала она, когда наконец смогла говорить.
Мама встретила будущего зятя настороженно. Осмотрела с ног до головы, поджала губы, но промолчала. Только потом, когда Семен ушёл, тяжело вздохнула:
— Ох, доченька… Больно уж красивый. Не к добру это. Красивый муж — чужой муж, так в народе говорят.
— Мама! — возмутилась Люда. — Какие глупости!
Но червячок сомнения уже заполз в душу, как бы она ни отмахивалась от материнских слов.
Свадьбу сыграли скромную, но весёлую. Люда светилась от счастья в простеньком белом платье, которое сшила сама. Семен не сводил с неё влюблённых глаз, и казалось — вот оно, то самое, о чём мечтают все девчонки.
Первые месяцы были как в сказке. Они всё делали вместе — готовили ужин, смотрели фильмы, строили планы на будущее. Семен оказался заботливым мужем — первым вставал по утрам, чтобы приготовить ей завтрак, дарил маленькие подарки просто так, без повода.
А потом Люда забеременела.
Она не сразу заметила перемены в муже. Сначала он просто стал реже звонить в течение дня. Потом начал задерживаться на работе. А когда возвращался, от него пахло чужими духами.
— Где ты был? — спрашивала она.
— На работе, где ж ещё, — огрызался он. — Достала уже своей ревностью!
Они всё чаще ссорились. Семен срывался на крик по любому поводу, обзывал её толстой коровой, хотя живот ещё почти не был заметен. После очередного скандала у Люды начались боли. «Скорая» увезла её в больницу, и врачи диагностировали угрозу выкидыша.
В больничной палате было тихо и пахло лекарствами. Люда лежала, глядя в потолок, и считала трещины. Раз, два, три… Может, это всё дурной сон? Может, сейчас она проснётся, и Сёма будет рядом, как раньше — ласковый, любящий?
К ней приходили — мама, подруги, коллеги. Приносили фрукты, журналы, пытались развеселить. Но Люда видела, как они переглядываются, как прячут глаза. Что-то недоговаривали, что-то скрывали. А она боялась спросить.
Только Танька — та самая, со свадьбы подруги — однажды не выдержала:
— Люсь, ты только не волнуйся… — начала она и осеклась.
— Говори уже, — устало сказала Люда. — Что там?
— В общем… Люди говорят, твой Сёма с Галкой крутит. Знаешь, с той, что в магазине работает?
Люда знала. Галина — продавщица из хозяйственного, грудастая хохотушка с крашеными белыми волосами. Когда-то они даже здоровались при встрече.
— Врут люди, — прошептала она, но внутри всё оборвалось.
— Дай Бог, чтоб врали, — вздохнула Танька.
Семен так и не пришёл навестить её в больнице. Прислал сообщение: «Прости, работы много». Люда перечитывала эти три слова, пока они не расплылись перед глазами.
***
Роды были тяжёлыми. Двадцать часов она металась в схватках, проклиная всё на свете. А когда наконец услышала крик дочери, разрыдалась от счастья.
— Красавица, — сказала акушерка. — Вылитая мама.
У выхода из роддома собралась целая толпа — родители, друзья, коллеги. Кричали «поз-драв-ля-ем», махали шариками, щёлкали фотоаппаратами. Семён стоял в стороне, засунув руки в карманы, и смотрел куда-то мимо.
Дома Люда узнала всю правду. Пока она лежала на сохранении, муж действительно сошёлся с Галкой. Сначала отрицал всё, огрызался: «Завидуют люди, вот и сплетничают». А потом начал уходить к ней открыто, не таясь.
— Как ты мог? — рыдала Люда, прижимая к груди дочку. — У нас же ребёнок!
— А я что, не помогаю? — огрызался он. — Деньги приношу? Приношу! А что ещё надо?
Когда малышке исполнилось полгода, Люда не выдержала. После очередной пьяной ночи швырнула ему в лицо сумку с вещами:
— Вон отсюда! Чтоб духу твоего не было!
Он ушёл, хлопнув дверью. Люда сидела на кухне, курила одну за другой (хотя до этого никогда сигареты и в руках не держала) и думала — всё, конец. Теперь заживём спокойно, без этой грязи, без унижений.
Через месяц он вернулся. Стоял на коленях, целовал руки:
— Люсенька, родная, прости! Не могу без тебя, без дочки. Как слепой хожу. Дай ещё шанс, век не забуду!
Она гнала его, захлопывала дверь перед носом. Но он приходил снова и снова. Караулил у подъезда, присылал письма, названивал среди ночи. И она сдалась.
Первое время всё было почти как раньше. Семён старался — готовил завтраки, гулял с дочкой, делал ремонт в квартире. Но постепенно начал срываться. Теперь он не просто кричал — угрожал:
— Уйду к Галке, она хоть не пилит! И алиментов не увидишь!
А потом сам собрал вещи.
— Она беременна, — бросил на прощание. — От меня.
Люда смотрела на закрывшуюся дверь и понимала — жить не хочется. Совсем. Если бы не дочка… Маленькая девочка стала единственным якорем, державшим её в этом мире. Ради неё Люда вставала по утрам, ходила на работу, готовила обеды. Ради неё улыбалась и делала вид, что всё хорошо.
Время шло. До Люды доходили слухи — Семён с Галкой пьют, дебоширят. Их дочкой занимается Галкина мать, старая больная женщина с давлением под двести. Когда она умерла, всё стало совсем плохо. Квартира превратилась в притон, соседи вызывали полицию чуть ли не каждый день.
А потом случилось то, чего Люда никак не ожидала…
Июльское утро выдалось душным. Люда открыла все окна, но легче не стало. Дочка капризничала, не хотела завтракать. И тут раздался стук в дверь — резкий, требовательный.
На пороге стоял Семён — помятый, небритый, с красными глазами. А рядом его мать, вся в слезах, держала на руках девочку лет трёх.
— Люсенька, родненькая! — запричитала свекровь. — Спаси нас, Христом-богом молю!
Люда молча смотрела на них, не в силах пошевелиться. В голове стучало: «Прогнать! Немедленно прогнать!»
— Хотят нас с Галкой прав лишить, — глухо сказал Степан. — А мать-инвалид, ей ребёнка не отдадут.
— И что? — Люсин голос звучал как чужой.
— В детдом заберут девчонку, — всхлипнула свекровь. — Родная моя, знаю — не заслужили мы… Но ребёнок-то при чём? Давай жить вместе! Мы с тебя пылинки сдувать будем!
Девочка на руках у бабушки смотрела на Люду огромными испуганными глазами — точь-в-точь как у Семёна, зелёными. Что-то дрогнуло в груди.
— Проходите, — сказала она, отступая в сторону.
Накормила их борщом (Семён жадно глотал, давясь), напоила чаем. Малышка — Леночкой звали — забралась к ней на колени и уснула, уцепившись за кофту пухлыми пальчиками.
— Господи, — прошептала свекровь, — как родную мать обняла…
Так они и стали жить впятером — Люда с дочкой, Семён, его мать и маленькая Леночка. Соседи судачили, крутили пальцем у виска: «Совсем баба с ума сошла — чужого ребёнка взяла!» А ей было всё равно.
Семён словно переродился. Закодировался, устроился на хорошую работу — сварщики в были нарасхват. Каждый день благодарил:
— Люсенька, ангел ты мой! Знал бы раньше, какое ты золото…
А через месяц пришла весть — умерла Галка. Допилась.
Девочки росли неразлучными. Старшая, Машенька, опекала младшую сестрёнку как наседка. Вместе в садик ходили, вместе в школу пошли. Обе Люду мамой звали, обе льнули, обнимали:
— Мамочка, мы тебя любим!
И сердце таяло от счастья.
Но судьба готовила новое испытание. Свекровь слегла — инсульт. Семён целыми днями на работе, а Людмиле пришлось уволиться — за больной нужен постоянный уход. Грузная, грубая женщина стала беспомощной как ребёнок. Люда мыла её, переворачивала, кормила с ложечки. Спина разламывалась, но она терпела.
— Доченька, — шептала свекровь непослушными губами, — прости меня… недоглядела я за Сёмушкой
— Тише, мама, — обрывала Люда. — Всё хорошо.
Когда свекровь умерла, Люда рыдала как по родной матери. А Семён… Семён снова изменился. Замкнулся, начал подолгу пропадать из дома. Она уже знала эти признаки, ждала беды.
Беда не заставила себя ждать — снова появилась другая женщина. Молодая, красивая — кладовщица с его работы. История повторялась как под копирку.
Но в этот раз его уход Люда встретила спокойно. Пусть идёт — она справится. У неё есть две прекрасные дочери, любящие, заботливые. Большего и не надо.
А Семён… Что ж, видно, такая судьба. В новой семье он недолго продержался — запил, загулял. Сердце не выдержало — умер через год.
Люда его похоронила, поплакала на могиле. Простила — ведь как ни крути, а именно благодаря ему она узнала, что такое настоящая любовь. Пусть это была только её любовь, не его — неважно.
Девочек пришлось поднимать одной. Работала на двух работах, чтобы ни в чём не нуждались. Ночами шила на заказ, вязала. Зато обе выучились, замуж удачно вышли.
Сейчас Люда на пенсии. Живёт не с родной дочерью, а с Леночкой — той самой, чужой когда-то девочкой. И ворчит, что та носится с ней как с хрустальной вазой:
— Да куда мне такие разносолы? Что я, королева какая?
А Лена только улыбается, целует морщинистую щёку:
— Ты лучше всякой королевы, мамочка.
И Люда украдкой утирает слезы. Вспоминает тот майский вечер, песню про зелёные глаза беды, первый танец с Семёном. Может, мама была права насчёт красивых мужей? Может, и правда — не к добру? Но тогда не было бы этих двух прекрасных дочерей, внуков, правнуков…
Значит, всё правильно. Всё так, как должно быть.
А песню ту она до сих пор слушает. Только теперь в ней слышится не тоска, а светлая грусть. Ведь у счастья тоже бывают зелёные глаза — Люда точно знает.