Восьмого марта у деда Степана пропал велосипед. Для жителей села Грязи это было эпохальное событие. Больше пятидесяти лет дед Степан развозил на нем письма, газеты и посылки. Велосипед был всеобщим любимцем. Бывало, проходя мимо, кто ласково погладит его руль, кто заботливо поправит педаль, кто дружески хлопнет по седлу, кто по-свойски стукнет по багажнику. Ему давали разные имена: Рыжик, Старый, Бывалый, Бегун. В общем, велосипед был достопримечательностью.
В описываемое утро грязинцы проснулись до первого (и единственного в селе) петуха от крика деда Степана. Старик выл, как сирена, поэтому уже через десять минут к дому сбежались все местные старожилы. Потом подтянулось среднее поколение, а затем приползла и молодежь. Процессию возглавлял Геныч ― самый умный мужик в Грязах. «Геныч ― голова», ― хвалили дедки-пенсионеры. «Геныч ― акула жизни», ― утверждали работающие взрослые. «Геныч ― мажор», ― говорили молодые.
Так как факт кражи был налицо (вчера вечером все соседи видели велосипед у забора, куда дед Степан каждый день привязывал его, как собаку), Геныч выдвинулся вперед, встал на место, где был привязан велосипед, склонил голову и задумался. Присутствующие хранили почтительное молчание. Один дед Степан, красный, как бурак, сидел на пенечке и, обхватив голову, надрывно, исступленно ныл. Велосипед был его единственным членом семьи, поэтому обычная потеря на глазах потрясенных зрителей медленно, но верно превращалась в шекспировскую трагедию.
Через полчаса Геныч вышел из задумчивости, больше похожей на транс, и обвел присутствующих медленным, отсутствующим взглядом.
― Ищи того, кому преступление выгодно, ― изрек, не обращаясь ни к кому в отдельности.
Взоры грязинцев разом обратились на бабу Дуню. Все знали, что она еще в прошлом году пыталась купить у деда Степана велосипед. Она торговала пирожками на автовокзале, куда каждый день ходила пешком. Но в последнее время здоровье подводило, и она решила пересесть на велосипед.
Под прицелом огненных взглядов толпы старушка растерялась. Но смущение продлилось недолго. Это была некрасовская женщина: она и трактор на скаку останавливала, и в горящий сельсовет захаживала, откуда на собственном горбу вынесла пьяного председателя, который подпалил штору и чуть не сжег все здание.
― Что уставились? ― заголосила баба Дуня. ― Не брала я Рыжика, я его и пальцем не трогала! Я и на своих двоих нормально себя чувствую.
Геныч подозрительно на нее покосился, пожевал ус и… промолчал. Но молчание иных красноречиво и равносильно призыву к боевым действиям. Поэтому грязинцы мгновенно окружили бабу Дуню плотным кольцом.
― Верни Бывалого по-хорошему, и дело с концом, ― заявил Леха, длинный долговязый парень с круглым и румяным, как блин, лицом.
― В самом деле, отдай Старого, ― укоризненно прошептала Алиса Николаевна ― медсестра, которая из-за совершенной профнепригодности местного врача исполняла и его обязанности. ― У деда Степана больное сердце, ему нельзя так нервничать.
При этих словах старик вдруг перестал ныть и завыл в полный голос.
― Люди дорогие, я же вам говорю, что не брала Рыжего, ― запричитала баба Дуня. ― Мне он без надобности, у меня своих забот полон рот.
Толпа прыснула со смеху. Все знали, что это за заботы: варка самогона, которым отоваривались все мужики, в том числе, ― упомянутый председатель, который едва не спалил собственное место работы.
Тут к Генычу протиснулась тетя Нина ― бойкая дама бальзаковского возраста. Бывшая учительница английского, а ныне виртуозная портниха, она была собирательницей всех местных сплетен, слухов, событий и подковерных интриг, которые никогда не переведутся в российской глубинке.
― Баба Дуня говорит правду, ― громко прошептала она ему в самое ухо. ― Она не могла украсть велосипед.
Характерное протяжное произношение, приобретенное тетей Ниной за время многолетнего преподавания английского, магически действовало на обывателей. Грязинцы сразу притихли и вытянули шеи, готовясь услышать нечто необыкновенное. Геныч пожал плечами: он не был самолюбив и всегда уступал пальму первенства любому, кто посягал на его лавры «головы» (но за свой статус «акулы жизни» и «мажора» стоял насмерть). Он спросил:
― А где доказательства?
― Вчера все соседи видели велосипед на месте, так?
― Так.
― Баба Дуня не могла пробраться в огород деда Степана через калитку, у которой всю ночь тусовалась молодежь…
― Верно, ― раздались голоса в толпе.
― Остается дырка в задней стенке забора, ― продолжала тетя Нина, ― и там остались следы. Я только что их изучила…
Она не договорила ― грязинцы ринулись смотреть «место происшествия», даже дед Степан ожил и довольно бодро заковылял вслед за всеми.
Тетя Нина не ошиблась: на узкой, пыльной тропинке действительно отчетливо виднелись следы ― мужские. Это были огромные ступни, обутые в широкие сапоги на толстой подошве. Грязинцы устремили взгляды на Леху, вернее, на его ноги, обутые в широкие сапоги на толстой подошве. Круглая физиономия Лехи покраснела, как спелая вишня.
― Лешенька, да ты что? ― ахнуло несколько женских голосов.
― Позор, ― вынес лаконичный вердикт Геныч.
― Братцы, это не я, честное слово, не я! Просто вчера мне захотелось выпить, вот я и решил хлопнуть рюмашку с дедом Степаном за компанию.
― Ну и как ― выпил? ― весело осведомилась тетя Нина.
― Да нет, у старика свет был погашен, и я не стал его будить: ведь у него больное сердце…
― Врешь? ― прошипел Геныч, наступая на Леху, хотя по его лицу было видно, что он считает незамысловатое объяснение «подозреваемого» исчерпывающим.
― Ни-ни, ― испуганно затараторил Леха и так замотал круглой головой, что свидетели этого импровизированного допроса прыснули со смеху.
― На тропинке нет следов колес велосипеда, ― авторитетно заявила тетя Нина.
― Знаю, вижу, ― огрызнулся Геныч. ― Но где-то же они должны быть! Не мог вор улететь с ним на крыльях. Ведь это велосипед, а не самолет. Да… непонятно.
Постепенно грязинцы разошлись, оставив бабу Дуню, тетю Нину и деда Степана одних на поле боя.
― Гм, все это действительно странно, ― пробормотала тетя Нина. ― Как вор укатил велосипед? Трава по обеим сторонам тропинки совсем не примята.
― Может, унес на горбу? ― предположила баба Дуня.
― Д-да, пожалуй, это единственное объяснение ― по крайней мере, на данный момент…
― Плакал мой Бывалый, ― со слезами на глазах и в голосе изрек дед Степан и, спотыкаясь, вернулся в свою избушку.
* * *
Целую неделю грязинцы судачили о таинственной пропаже велосипеда и наперебой гадали, кто же загадочный вор. А потом разговоры заглохли сами собой, и жизнь вернулась в обычное русло. Никто больше не вспоминал про бедного Рыжика ― за исключением деда Степана, разумеется, который регулярно выпивал за него сто грамм баб-Дуниного самогона.
Но первого апреля Грязи потряс новый инцидент: пропал велосипед у супругов Папочкиных. Аркадий Иванович и Стелла Николаевна подняли такой шум, что даже председатель сельсовета протрезвел.
― Надо вызвать наряд полиции ― пусть они оцепят весь поселок, чтобы ни одна мышь не проскочила, ― верещала Стелла Николаевна.
― Я уже нанял частного детектива, ― громоподобным басом вторил ей Аркадий Иванович. ― Через пару дней он выведет негодяя на чистую воду! Уж лучше сам признайся и верни велосипед. Чистосердечное признание смягчает наказание.
И он обвел присутствующих огненным взором. Никто не шелохнулся. Но тут вперед опять выступил Геныч. Папочкины вздрогнули, как от электрического удара. Присутствие Геныча и его импровизированное расследование явно не входили в их планы. Не обращая на Папочкиных ни малейшего внимания, старик внимательно осмотрел крыльцо, возле которого всегда стоял велосипед.
― Мерзавец перелез через забор, ― сказал Аркадий Иванович и смерил Геныча презрительным взглядом.
― Или взломал калитку, ― процедила сквозь отбеленные зубы Стелла Николаевна.
― Или прорыл подкоп, ― внезапно подала голос тетя Нина.
Все ахнули и глянули в ту сторону, куда она показывала. За яблоневыми деревьями действительно зияла глубокая дыра.
― Ничего, это его последняя вылазка, ― торжественно заявил Геныч и, подойдя к тете Нине, показал ей что-то на своей грубой, загорелой ладони.
Она наклонилась, присмотрелась и закусила губу, сдерживая то ли смех, то ли изумленный возглас.
― Ты прав, Геныч, пора положить конец этому безобразию…
Первого мая грязинцы не спали. Все шли по следам высокой тощей фигуры, медленно двигавшейся в сторону дома Птичкиной ― местной спортсменки и заядлой велосипедистки. Во главе колонны шагали Геныч и тетя Нина. Через полчаса фигура остановилась перед калиткой. Остановилась и толпа. Фигура медленно перелезла через забор и неуклюже приземлилась во дворе. Геныч полез за ней, Леха и тетя Нина страховали его снизу. Остальные замерли, прислушиваясь к возне и шагам в садике. Через десять минут раздались истошные вопли деда Степана.
― Руки прочь! Кто ты такой? А ну брысь… Геныч?..
В следующее мгновенье калитка распахнулась, и вышел Геныч, волоча за шкирку деда Степана.
― Бедняга спал на ходу. Ребята, наш дед ― сомнамбула, ― объявил Геныч и усадил старика на пенек.
― Ничего себе! ― раздались восклицания в толпе.
― Значит, он во сне украл собственный велосипед? ― ахнула баба Дуня.
― И прорыл подкоп в саду Папочкиных? ― вытаращился Леха.
― И оставил вещдок ― окурок своей фирменной самокрутки, ― заключил Геныч и, достав из кармана улику, продемонстрировал публике.
Дед Степан схватился за голову и крепко выругался.
― Ничего не понимаю… не помню… не знаю, ― лепетал он, раскачиваясь из стороны в сторону, как китайский болванчик.
― Ты нас замучил, старик, ― серьезно сказал Леха. ― Думаешь, было легко целый месяц дежурить у твоей хаты каждую ночь?
― Ах я старая карга, ― охал дед Степан. ― Кто бы мог подумать? Где же все награбленное добро?
― Наверное, в твоем сарае, ― предположила тетя Нина.
Грязинцы устремились к избушке деда Степана. Леха с Генычем зашли в сарай и через минуту выкатили оттуда два велосипеда.
― Рыжик! ― вскричала баба Дуня.
― Наш велик! ― в унисон взвизгнули Папочкины и вырвали добычу из рук оторопевшего Лехи.
― Как это у тебя получалось? ― весело спросил Геныч деда Степана.
― Что именно?
― Грабить по праздничным дням. Ты ведь спал и не мог заранее подгадать даты.
Старик сокрушенно пожал плечами и поник головой.
― Восьмое марта, Первое апреля и Первое мая ― мои любимые выходные. Почему-то они мне всегда нравились даже больше Нового года. Не знаю, почему я вылезал именно в эти дни…
― Да все понятно ― выпивал больше обычного. Молодость вспоминал? ― хохотнул Геныч.
― Когда следующая вылазка? ― деловито осведомилась тетя Нина. ― В новогоднюю ночь?
Дед Степан обреченно махнул рукой.
― Раньше следующего Восьмого марта и не ждите, ― сказал он, и все рассмеялись.
