А вы когда-нибудь ощущали, как ваша жизнь словно заезженная пластинка крутится по одному и тому же кругу? Как мечты, которые когда-то казались такими яркими и близкими, постепенно блекнут, растворяясь в серых буднях? Я – да. И в один морозный зимний день я просто сказала себе: «Хватит».
— Куда собралась? У тебя муж, дети и ипотека!
Голос мужа, резкий и недоуменный, словно выстрел в спину, заставил меня замереть на пороге. Что на самом деле привело меня к такому решению? Не сиюминутный каприз, уверяю вас. За спиной – годы… годы растворения в быту, годы медленного угасания себя как личности. В руке – старенький чемодан, символ бегства в неизвестность, на плече – сумка с самым необходимым, с тем малым, что осталось от моей прежней «я». Оборачиваться не хотелось. Не было сил, да и зачем? Какой путь я выберу теперь? Смогу ли найти себя заново, или это всего лишь иллюзия, бегство от реальности?
— Я закрыла дверь и уехала. Навсегда.
Не хлопнула дверью, нет. Просто тихонько прикрыла за собой, словно ставя точку – финальную точку? Или многоточие? – в длинной, душной главе своей жизни. Вдыхая морозный воздух, я ощущала, как он обжигает легкие, как будто пробуждает к новой, неизведанной жизни. Полной грудью вдохнула – впервые за долгое время – и пошла к машине, стоявшей у подъезда. «Навсегда», — эхом отдавалось это слово в голове. Страшно? До жути. Но еще страшнее было оставаться, задыхаться в клетке «благополучной» семейной жизни.
Всю дорогу до города ехала, словно в зыбком тумане воспоминаний и страхов. Перед глазами – смазанная серость пейзажа за окном: мелькание серых многоэтажек, заснеженных полей, редкие огоньки фар встречных машин. А в ушах, словно назойливая пластинка, крутились его последние слова. «Муж, дети, ипотека…». Словно не список родных людей, а перечень моих пожизненных обязанностей, не подлежащих обжалованию. Приговор, от которого, казалось, нет спасения.
Двадцать лет. Двадцать лет замужества – это целая эпоха, целая жизнь. Вспоминая начало, кажется, что это было в другой вселенной. Любовь? Страсть? Мечты о совместном, счастливом будущем? Были ли они на самом деле, или это всего лишь красивая картинка, нарисованная моим воображением? Потом наступил быт. Родились дети, пришла ипотека. И как-то незаметно, как снежный ком, навалилась рутина, превратив жизнь в бесконечный «день сурка». День, похожий на предыдущий, где я исправно играла отведенные мне роли: идеальной жены, заботливой матери, прилежной хозяйки. Роли, навязанные обществом, ожиданиями, собственным чувством долга, из которых, казалось, уже нет выхода.
Дети… Сыновья, мои кровиночки. Уже взрослые почти, разлетаются из гнезда. Старшему – двадцать, младшему – семнадцать. Скоро каждый пойдет своим путем, и что тогда? Что останется от моей жизни, когда они упорхнут? Пустая квартира, словно выстуженный склеп, молчаливый, отстраненный муж, ипотека, как дамоклов меч, висящий над головой еще лет десять. И я, Елена, в свои сорок два года, женщина, растерявшая себя по дороге, забывшая, кто она, чего хочет, зачем вообще живет.
Ипотека… Слово-кандалы. Слово-якорь. Оно приковало нас к этой квартире, к этому городу, к этой жизни, которая давно перестала быть моей. Кредит, который брали вместе, полные оптимизма, в надежде на то самое светлое будущее. А будущее, оказывается, наступило. И оно совсем не такое, каким я его когда-то рисовала в мечтах.
Слезы подступили к глазам, но я сдержалась. Хватит слез. Хватит самобичевания и жалости к себе. Плакать буду потом. В тишине. В одиночестве. Сейчас нужно ехать вперед. Сквозь страх, сквозь неуверенность, сквозь этот ком в горле – ехать к новой жизни. Нужно думать, что делать дальше.
Куда ехать? Честно говоря, особого плана не было. Было только отчаянное желание бежать. Бежать от всего этого, подальше. Словно спасаться от пожара. Сняла наспех, на пару недель, крохотную квартирку в городе, на самом краю, вдали от нашего района, от всего привычного. Деньги, отложенные на пресловутый «черный день», еще чудом сохранились. Хватит на первое время, на первое дыхание свободы. А дальше… А дальше, как говорится, будет видно. Жизнь покажет, выведет на верный путь, или заведет в еще больший тупик?
Квартирка оказалась и правда крошечной. Смешная клетушка – комната, кухня, малюсенький санузел, как в кукольном домике. Но, парадоксально, именно сейчас, именно такое пространство мне и было нужно. Минимум вещей, минимум пространства, минимум напоминаний о прошлой жизни. Главное – тишина. И одиночество, такое желанное, после многолетнего круглосуточного семейного «хора». Стены – голые, словно чистый лист. Мебель – безликая, стандартная, из дешевой «Икеи». Зато окна выходят в тихий двор, укутанный белым, пушистым снегом, и на старую, раскидистую березу, словно серебряную в лучах зимнего солнца. Вечером, когда зажгу торшер, она станет казаться сказочной, волшебной.
Усталость навалилась тяжелым грузом. Паркуюсь во дворе, выключаю зажигание. В груди – пустота. И странное, незнакомое, щемящее чувство… облегчения? Да. Именно облегчения. Словно неподъемная гора, которая годами давила на плечи, наконец, свалилась в пропасть. Глупо, наверное. Проблемы ведь никуда не делись. Муж, дети, ипотека… Все это никуда не исчезло. Но здесь, в этой крошечной, временной обители, они почему-то кажутся какими-то… далекими, не такими острыми и давящими.
Вытаскиваю чемодан, сумку. Поднимаюсь на второй этаж. Открываю дверь ключом, шагаю внутрь. Тепло, уютно. Несмотря на спартанскую обстановку. Здесь пахнет свежестью, чистотой и… невероятной, долгожданной свободой. Свободой от всего, что так мучительно меня тяготило.
Ставлю чемодан посреди комнаты, сумку – на простенький стул. Опускаюсь на диван, смотрю в окно. Снег кружится за стеклом, неторопливо и безмолвно, словно в замедленной киносъемке. Красиво. И невероятно тихо. Тишина такая густая, плотная, что звенит в ушах. В нашем доме, в той, прошлой жизни, всегда был шум, не смолкал ни на минуту. Телевизор, громкие разговоры, музыка, доносящаяся из комнаты младшего сына, вечный стук посуды на кухне… А здесь – благословенная тишина. Целебная тишина, словно бальзам на израненную душу.
Достаю из сумки мобильный. Экран горит. Сообщение от мужа. Предсказуемое. «Ты в своем уме? Куда ты сорвалась? Возвращайся немедленно! О детях подумала? Обо мне?».
Дети… Как болезненно отзывается это слово в сердце. Они-то ни в чем не виноваты. Люблю их до безумия. Но… не могу больше. Не могу дышать, жить в том удушливом семейном коконе. Задыхаюсь.
Набираю короткий ответ, каждое слово выдавливая из себя с трудом: «Не жди. Мне нужно время. Подумать. Обо всем».
Отправляю, и тут же выключаю телефон. Не хочу сейчас ни с кем разговаривать, никого слышать. Не хочу оправдываться, объяснять. Пусть думают, что хотят. Это – моя жизнь. Единственная, бесценная. И я, наконец, имею право прожить ее так, как хочу я сама, а не так, как вечно ожидают от меня другие.
Вечер прошел в погружении в тишину и полумрак. Зажгла лишь торшер в углу, чтобы не провалиться окончательно в полную темноту. Распаковала чемодан, разложила немногочисленные вещи в убогий шкафчик. Приготовила наспех скромный ужин – крепкий чай и несъедобные, черствые бутерброды. Ела молча, механически, глядя невидящим взглядом в окно, на неумолкающий снегопад. Вспоминала прошлое. Наше знакомство с Андреем. Свадьбу, веселую и шумную, как мне тогда казалось. Рождение детей, долгожданных и любимых. Переезд в новую, просторную квартиру, вот в ту самую, откуда я сегодня без оглядки сбежала.
Все было хорошо вначале. В романтической дымке первых встреч, первых признаний. Мы были молоды, полны наивных надежд и грандиозных планов. Любили ли друг друга по-настоящему? Или это была сиюминутная вспышка, увлечение молодости? Или мне просто хотелось верить, что любили? Может быть, любовь была только с моей стороны? А он… он просто привык, что я всегда рядом, что я обо всем позабочусь, все урегулирую, все устрою как надо. Удобная жена, безупречная мать, идеальная хозяйка в доме. Удобная, но… скучная. Пресная. Неинтересная. Для него, вероятно. Да и для самой себя – тоже.
Ведь и у меня когда-то были мечты. Дерзкие, несбыточные, но такие живые и манящие. В юности ходила в художественную школу, грезила о палитрах, красках, холстах, мечтала стать настоящим художником. Но потом… Институт, работа, неожиданное замужество, дети, бесконечный быт. Все юношеские мечты как-то постепенно отошли на второй план, растворились без следа в бесконечной бытовой суете. Рисовала иногда, украдкой, для себя, в минуты редкого затишья, когда выдавалась свободная минутка. Но это было так редко, так недостаточно, чтобы утолить жгучую тоску по творчеству, по самовыражению, по настоящей жизни.
А сейчас… Сейчас, неожиданно, словно с неба свалившийся дар, у меня появился призрачный, робкий шанс. Шанс начать все с самого начала. Шанс вспомнить, кто я такая, чего на самом деле хочу. Шанс вернуться к забытым мечтам. Не знаю, получится ли что-нибудь путное. Совсем не уверена. Но надо хотя бы отчаянно попытаться. Иначе зачем тогда вообще все это? Зачем существует эта бесценная, единственная жизнь, если не жить ее по-настоящему?
Утром проснулась рано, от яркого, назойливого солнца, нагло пробившегося сквозь дешевые занавески. Выглянула в окно. Мир преобразился за ночь, стал совершенно другим. Все вокруг было снежно-белым, словно торжественной скатертью накрыто. Снег перестал идти, небо сияло невероятной синевой, безоблачное, чистое. День обещал быть солнечным, морозным и каким-то… особенным.
Выпила наскоро невкусный растворимый кофе, оделась потеплее и вышла на улицу. Просто побродить бесцельно по незнакомому городу, подышать свежим, обжигающим щеки воздухом, развеяться немного, собраться с мыслями. Город просыпался, спешил по своим утренним делам. Люди сновали суетливо по узким тротуарам, машины гудели нетерпеливо на заснеженных улицах. Жизнь бурлила вокруг, не замечая моего временного одиночества, моей потерянности. И я – какая-то крошечная, незаметная частица этой огромной, бесконечной жизни. Пока еще маленькая, потерянная, но все же частица.
Забрела в уютное кафе с витриной, усыпанной сахарной пудрой, словно свежим снегом. Выпила горячий, ароматный кофе с хрустящим круассаном. Потом побрела бездумно по ярким магазинам, рассматривая заинтересованно новогодние витрины. Случайно зашла в небольшой книжный магазинчик, и, поддавшись какому-то непонятному порыву, купила толстый альбом для рисования и набор разноцветных карандашей. Так, на всякий случай. Вдруг пригодится в новой, неизвестной жизни.
Вернулась в свою квартирку уже почти к вечеру. Усталая, но какая-то… неожиданно обновленная, словно сбросившая тяжелый груз прошлых лет. Не полностью, конечно, но хотя бы немного.
Вечером опять окунулась в целебную тишину. Включила радио тихонько, почти шепотом, чтобы прогнать навязчивое чувство одиночества. Достала из сумки новый альбом, разложила карандаши. Села на подоконник, устроившись поудобнее у заснеженного окна, и стала рисовать. Словно заново открывая для себя забытый мир красок и линий. Сначала – просто бесформенные линии, хаотичные штрихи, какие-то непонятные фигуры. Потом – вдруг четко проявился контур березы за окном. Не получилось точно, похоже, конечно. Но главное сейчас – не результат, а сам процесс. Само ощущение карандаша в дрожащей руке, шершавой бумаги под пальцами, умиротворяющей тишины вокруг. Это успокаивало, отвлекало от тяжелых мыслей, наполняло какой-то робкой надеждой.
Так прошло несколько дней. В покое, тишине, спокойствии, в одиночестве и неспешных раздумьях. Звонил муж несколько раз. Сначала кричал, ругался, требовал немедленно вернуться домой. Потом неожиданно перешел на жалобный тон, говорил про детей, про ипотеку, про то, что он совсем пропадет без меня. Не верилось ни единому слову. Не верю ему больше. Все это – пустые слова, дешевые манипуляции. Когда мне было плохо, когда я отчаянно пыталась с ним говорить по душам, он просто не слушал, отмахивался, раздражался. Теперь – слишком поздно.
Сыновья тоже звонили. Младший – молчаливый и всегда сдержанный, просто неуверенно спросил, все ли у меня в порядке, не нужна ли помощь. Старший – эмоциональный, открытый, говорил долго, умолял вернуться, признавался, что очень переживает. Старшего было особенно жалко. Он всегда был более чувствительным, ранимым, более привязанным ко мне. Но и ему я сказала твердо – нет, не вернусь. Пока не вернусь. Мне нужно время. И им, наверное, тоже нужно время, чтобы хоть немного понять все это.
Наверное, я поступаю эгоистично. Наверное, разрушаю своими руками семью, ломаю судьбы близких людей. Но что мне оставалось делать? Продолжать жить дальше в этой душной клетке, в этом липком болоте быта? Медленно умирать душой, каждый день теряя частицу себя, свою личность, свои забытые мечты? Нет, уж лучше рискнуть, лучше попробовать начать все с чистого листа, чем медленно гаснуть, как догорающая свеча в темной комнате.
Прошло мучительно медленных две недели. Деньги неумолимо заканчивались. Надо было срочно что-то решать, принимать какие-то конкретные действия. Пора активно искать работу. Но чем я могу заниматься? Бухгалтер по образованию, работала некоторое время в небольшой фирме еще до декрета. Потом – дом, дети, бесконечные подработки на дому, так, чтобы оставалось время на семью, на быт. Опыт работы, конечно, есть. Но перерыв слишком большой. Кто меня сейчас возьмет на серьезную работу? Или придется довольствоваться чем-то неквалифицированным, низкооплачиваемым?
И все же решила рискнуть. С последней надеждой составила резюме, неуверенно разослала по электронной почте по десяткок объявлениям, найденным на сайтах по трудоустройству. Надеялась на маленькое чудо, хотя в глубине души почти не верила в успех. И, как ни странно, чудо все-таки произошло. Буквально на следующий день, после безуспешных поисков, раздался долгожданный звонок. Пригласили на собеседование в небольшую контору, занимающуюся оптовой торговлей.
Собеседование прошло, словно в тумане. Волновалась до дрожи в коленях, как школьница перед экзаменом. Но, видимо, смогла произвести неплохое впечатление, сумела скрыть свою неуверенность и растерянность. Перезвонили уже на следующее утро, словно подтверждая волшебство происходящего, и сообщили радостную новость – берут на работу, правда, пока на испытательный срок. Зарплата – скромная, совсем не роскошная, но для начала, для того чтобы продержаться на плаву, хватит. Главное – работа есть! И это уже огромный шаг вперед, целый прорыв в неизвестность новой жизни. Шаг к самостоятельности, к долгожданной финансовой независимости, к обретению почвы под ногами.
Первый рабочий день. Снова неприятное волнение, но теперь уже другое – не парализующий страх, а скорее трепетное предвкушение чего-то неизведанного, но обещающего новые возможности и интересные встречи. Коллектив оказался небольшим, но на удивление дружным и доброжелательным. Приняли меня тепло, как старую знакомую, без лишних вопросов и оценок. Работа – обычная, рутинная, не то чтобы предел мечтаний, но вполне приемлемая и спокойная. Бухгалтерия – дело такое, цифры, отчеты, бумаги, вечная суета. Но после бесконечного домашнего хаоса, упорядоченность документов и строгая логика цифр казались какой-то… неожиданной терапией, тихим успокоением после бурного шторма в душе. Коллеги – женщины в основном, такие же, как и я, за сорок или около того. Простые, душевные, без офисной чопорности и закулисных интриг. В обед ходили вместе в недорогую столовую через дорогу, обсуждали свежие новости, сериалы по телевизору, делились рецептами пирогов. О моей личной жизни никто особо не расспрашивал, и я была им за это несказанно благодарна. Не хотелось лезть в душу, открываться чужим людям, рассказывать о своем побеге из семьи, о личной драме. Хотелось просто спокойно работать, дышать ровно и жить здесь и сейчас.
Вечерами, после работы, возвращалась в свою скромную квартирку, готовила простой ужин, читала книги, иногда доставала альбом и карандаши, пытаясь запечатлеть на бумаге зыбкие образы своих переживаний. Тишина по-прежнему оставалась моим главным лекарством, спасительным оазисом после шумного рабочего дня. Первое время не могла насытиться ею, постоянно ловила себя на том, что прислушиваюсь к благословенной тишине, наслаждаюсь каждой ее минутой. Дома, в той, прошлой жизни, такого умиротворения не было никогда.
С финансами было, конечно, туговато. Зарплаты едва хватало на оплату квартиры, скромную еду и самое необходимое. О новой одежде пришлось забыть, до лучших времен ходила в старом, заношенном. Развлечения – только неспешные прогулки по зимнему парку в выходные, да книги, взятые в ближайшей библиотеке. Но меня это почему-то совершенно не отягощало, не угнетал этот временный аскетизм. Главное, что обрела долгожданную свободу. Свободу от удушающей атмосферы дома, от постоянного гнетущего чувства вины перед семьей, от мучительного ощущения себя лишь бесполезным придатком к мужу и детям.
Как-то раз, поздним вечером, раздался настойчивый звонок в дверь. Не ждала никого, сердце ещемило неприятным предчувствием. Открываю – на пороге стоит Андрей. Вид у него измученный, помятый, небритый, глаза усталые и красные от бессонницы и слез.
— Лена… — хриплым, надтреснутым голосом произносит он. — Я… Я не могу без тебя. Вернись, прошу тебя умоляю. Все будет по-другому. Я все понял. Обещаю, что изменюсь.
Смотрю на него равнодушным, чужим взглядом и не чувствую практически ничего. Ни злости, ни обиды, ни даже привычной жалости, которая всегда управляла мной. Только ледяную пустоту в душе. Словно передо мной стоит совершенно чужой, незнакомый человек, с которым меня связывает лишь общее, далекое прошлое, да горькие воспоминания о разочарованиях и несбывшихся надеждах.
— Андрей, я не вернусь, — спокойно, без эмоций произношу заученные слова. — Я уже тебе сказала несколько раз. Мне нужно время. И тебе тоже не помешает остановиться, оглядеться, все серьезно обдумать.
— Какое время, Лена? Опомнись! — в его голосе снова появились раздражение и усталость. — Дети страдают, переживают. Дом совсем разваливается без тебя, как без хозяйки. И ипотеку чем платить будем, ты хоть об этом подумала?
Вот оно, вырвалось, наконец. Главное, оказывается, – проклятая ипотека, как символ нашей кабалы, нашей неволи, нашего фальшивого благополучия. А не я, не мои чувства, не мои страдания, не моя исковерканная жизнь. Ипотека. Проценты, выплаты, долги.
— Ипотеку будешь платить ты, Андрей, — устало произношу заученные слова. — Квартира оформлена на тебя. Я ушла от вас ни с чем. Мне ничего не надо от вас. Только… только оставь меня, наконец, в покое. Не звони, не приезжай. Дай мне пожить спокойно хоть немного. Умоляю.
— Но как же… — он запнулся, словно не понимая простых и ясных слов. — Мы же семья! Как ты можешь так просто… взять и бросить все, перечеркнуть двадцать лет совместной жизни? Это же не шутки!
— Семья, Андрей, — горько усмехаюсь, смотря ему прямо в усталые, потухшие глаза. — Семья – это когда двое по-настоящему любят друг друга, ценят, уважают как равных, поддерживают в трудную минуту, живут общими интересами и мечтами. А у нас что было? Привычка, удобство, быт, дети, ипотека? Нет, Андрей, это совсем не семья. Это скорее хорошо налаженный быт, удобное сожительство. Я ушла от этой фальши, чтобы наконец найти себя, понять, чего я хочу от жизни, начать жить по-настоящему, заново.
И не мешай мне. Пожалуйста. Дай мне шанс начать все с чистого листа, без тебя, без вечных упреков и непонимания. Прощай.
Резко захлопываю дверь перед его растерянным, постаревшим лицом. Прислоняюсь спиной к холодной двери, закрываю усталые глаза. Тяжело дышу, пытаясь унять дрожь в теле. Сердце колотится в груди, как испуганная птица. Но внутри, странным образом, несмотря на всю горечь момента, ощущается какая-то… долгожданная твердость. Непоколебимая решимость не отступать, не сдаваться, не возвращаться назад, в прошлое, полное разочарований и боли.
Снова в квартире воцаряется густая, давящая тишина. Но теперь она уже не кажется целебной, умиротворяющей. Скорее, напряженная, тревожная. Словно зловещая тишина перед неизбежной бурей. Подсознательно чувствую, что просто так, легко и быстро, он не отстанет. Будет еще звонить, приезжать, умолять, угрожать, давить на жалость, манипулировать детьми. Надо быть готовой к новой волне давления. Надо собрать всю свою волю в кулак, стать еще сильнее, тверже, непробиваемее.
Вечер тянется медленно, бесконечно. В голове – пустота. Нет ни мыслей, ни эмоций, только опустошенность и усталость. Завариваю себе крепкий чай, сажусь в кресло у окна, смотрю в темное небо, усыпанное холодными, равнодушными звездами. Вспоминаю прошедший день, разговор с Андреем, его растерянный, жалкий вид. Жалко ли мне его? Наверное, где-то глубоко внутри, осталась еще слабая искры жалости, сочувствия. Все-таки столько лет вместе, целая жизнь. Но поверх жалости, растет, крепнет непреодолимое чувство правоты своего поступка. Я сделала правильный выбор. Единственно верный в той ситуации. Иначе я просто утонула бы окончательно в этом болоте рутины и взаимного отчуждения.
На следующий день, на работе, стараюсь сосредоточиться на делах, отвлечься от тяжелых мыслей. Работа немного спасает, затягивает в свою спокойную рутину. Коллеги замечают, что я немного не в себе, но тактично молчат, не расспрашивают лишнего. И за это им особая благодарность.
Вечером, вернувшись домой, нахожу в почтовом ящике письмо. На знакомом конверте – детский рисунок, неумело выведенное имя – «Мама». Сердце замирает. Это от младшего, от Кирюши. Он всегда был более близок ко мне, чем старший. Открываю дрожащими руками. Внутри – коротенькая записка, написанная детским, корявым почерком: «Мама, мы очень скучаем. Возвращайся скорее. Мы тебя любим. Кирилл и Максим». И внизу – неумелый рисунок – солнце, дом, три человечка, держащиеся за руки. Слезы невольно катятся из глаз, обжигая щеки. Дети… Мои милые, невинные дети. Как же им сейчас тяжело, больно из-за моего эгоистичного поступка. Вина жгучим комком подступает к горлу. Но следом за виной, всплывает твердое осознание – я не могу вернуться. Не сейчас. Возможно, когда-нибудь позже, когда все немного успокоится, утрясется, когда они поймут и примут мое решение. Но сейчас – возвращение невозможно. Это будет шагом назад, предательством самой себя.
Набираю номер старшего сына. Максим снимает трубку сразу, словно ждал моего звонка. Голос у него усталый, грустный.
— Мам, привет. Получила письмо от Кирилла?
— Да, сынок, получила. Спасибо вам. Мне очень… очень приятно.
— Мам, мы действительно очень скучаем, — говорит Максим тихо. — Дома как-то… пусто без тебя. Папа совсем никакой. Ходит как потерянный. Но ты не думай, мы справляемся. Как-нибудь переживем этот трудный период. Главное, чтобы у тебя все было хорошо.
— Максим… — не выдерживаю, голос дрожит. — Спасибо тебе, сынок. Спасибо за понимание. Мне сейчас это очень важно.
— Мам, ты там… держись, ладно? Не грусти слишком сильно. Все будет хорошо. Мы тебя все любим. И ждем. Когда ты будешь готова приехать в гости.
— Обязательно приеду, сынок. Скоро приеду. Как только немного приду в себя, освоюсь на новом месте. Обязательно приеду. Передавай привет Кирюше и… папе.
— Хорошо, мам, передам. Звони нам чаще, ладно? Мы будем ждать твоих звонков. И письма пиши, если будет время.
— Обязательно буду звонить и писать. Спасибо, родной. Я вас тоже очень люблю. До свидания.
— До свидания, мам. Береги себя.
Кладу трубку. Слезы ручьем текут по щекам. Но это уже другие слезы. Не слезы отчаяния и безысходности, а слезы благодарности, облегчения, надежды. Дети… Они поняли. Приняли. Не осудили, не отвернулись. Поддержали в трудный момент. Это дает силы жить дальше, бороться, не сдаваться.
Вечером достаю альбом, карандаши. Рисую зимний пейзаж за окном. Заснеженные деревья, тихий двор, падающие снежинки. И в самом центре рисунка – солнце. Яркое, теплое, согревающее все вокруг своим светом. Солнце надежды. Солнце новой жизни. Солнце будущего, которое, несмотря на все трудности и невзгоды, все равно обязательно наступит. И кто знает, может быть, оно окажется даже более счастливым и радостным, чем то прошлое, от которого я так отчаянно пыталась убежать.
