Антон пинком распахнул дверь подъезда. Мысли путались, настроение — хуже некуда. Отца не стало сорок дней назад, если верить всем этим традициям. Разбираться с наследством оказалось сложнее, чем он думал.
— Мам, это я, — крикнул он с порога, возясь с замком.
Софья Андреевна выглянула из кухни. Ссохшаяся, маленькая и утомленная. Волосы, недавно крашенные, но с проступившей сединой у висков, были наспех собраны на затылке.
— Заходи, я картошку пожарила. Будешь?
— Буду, — буркнул Антон, скидывая ботинки.
Запах домашней еды бил в ноздри, вызывая смешанные чувства. Тоска и уют одновременно. Квартира дышала по-своему — знакомые скрипы половиц, звуки соседского телевизора сквозь тонкие стены, гул водопроводных труб. Сердце сжалось. Каждый угол напоминал об отце. Ему тут больше нет места.
Антон прошёл на кухню, сел за стол. Софья Андреевна молча поставила перед ним тарелку. Картошка, жареная с луком. Как в детстве.
— Ну что там, узнал? — спросила она, присаживаясь напротив.
— Да, — вздохнул Антон, — завтра нужно будет съездить к нотариусу. Почитал в интернете, говорят, можно оформить всё за пару недель.
Он не заметил, как изменилось лицо матери. Слегка нахмурилась, отвела взгляд.
— И когда у тебя встреча?
— В два часа, — Антон подцепил вилкой кусок картошки. — С собой надо взять свидетельство о смерти, его паспорт, документы на квартиру…
Софья Андреевна поднялась, отошла к окну. Постояла, глядя на серый двор.
— Антоша, нам нужно поговорить.
Что-то в её голосе заставило его поднять голову.
— О чём?
— О квартире, — она обернулась. Лицо бледное, губы сжаты. — И о наследстве.
Антон положил вилку.
— Что-то не так? — он нахмурился. — Только не говори, что отец где-то занимал деньги. Или кредиты брал. Я не потяну ещё и его долги.
— Нет, — она покачала головой. — Дело не в этом.
Софья Андреевна застыла у окна. Потом медленно произнесла:
— Квартиры нет в наследстве.
Антон уставился на мать.
— Как это — нет?
— Три года назад папа оформил дарственную. На свою сестру, Татьяну.
Повисла тишина. В комнате стало так тихо, что слышно было, как на кухне гудит холодильник.
— В смысле — на тётку? — Антон не верил своим ушам. — Какая ещё дарственная? Зачем?
Софья Андреевна опустилась на стул, спрятав руки под столом, чтобы сын не заметил дрожь.
— У меня есть пожизненное право проживания. Это записано в договоре. Меня никто не сможет выселить.
— Я не про тебя спрашиваю! — голос Антона сорвался. — Я спрашиваю — какого чёрта отец подарил нашу квартиру своей сестре?!
— Не кричи, — тихо попросила Софья Андреевна.
Он вскочил, забегал по кухне. Мысли метались беспорядочно, сталкиваясь, перескакивая.
— Не могу понять. Просто не могу. Это же… это бред какой-то! Когда это случилось? Почему ты мне не сказала?
— Он просил не говорить, — она смотрела в стол. — Боялся, что ты… расстроишься.
— Расстроюсь?! — Антон едва не задохнулся от возмущения. — Мам, нашу квартиру — понимаешь, НАШУ — отец подарил чужому человеку! Тётке, которая раз в пять лет появляется, и то только когда ей что-то нужно!
— Она не чужой человек, — возразила мать. — Она его сестра.
— Хорошо, не чужой. Но почему ей? Почему не тебе?
Софья Андреевна молчала, рассматривая свои руки.
— Это из-за того случая, да? — глухо спросил Антон. — Из-за тех долгов?
Она вздрогнула.
— Почти.
Семь лет назад. Его бизнес прогорел. Долги, коллекторы, отчаяние. Пришлось продать машину и квартиру. Жена ушла, забрав дочь. Антон жил тогда у родителей, пока не встал на ноги.
— Он мне не доверял, — прошептал Антон. — Даже спустя семь лет. Всё это время он считал меня… неудачником?
— Он тебя любил, — тихо сказала мать. — Очень любил.
— Любил? — Антон сардонически расхохотался. — Он отнял у меня наследство! Подарил квартиру своей драгоценной сестрице! Так любят?
— Он хотел защитить. И меня, и тебя.
— Защитить от чего? — Антон остановился перед ней.
Софья Андреевна наконец-то посмотрела ему в глаза.
— Ты тогда говорил страшные вещи, сынок. Помнишь?
Антон пожал плечами. Тот период его жизни казался размытым пятном, как после тяжёлой болезни.
— Что именно я говорил?
— Что готов на всё, лишь бы выбраться из долгов, — тихо сказала она. — Что продал бы душу дьяволу. Что иногда… тебе кажется, что проще уйти из жизни, чем так жить дальше.
Антон отвернулся к окну. В памяти всплыло — он, абсолютно пьяный, сидит на подоконнике в этой самой комнате. Широко распахнутое окно. Пятый этаж. Один шаг вперёд — и всё. Все проблемы решены. Отец тогда силой стащил его оттуда. Вызвал скорую.
— Это было давно, — глухо отозвался он. — Я был на грани нервного срыва. Много чего наговорил.
— Папа испугался, — продолжала мать. — По-настоящему испугался. За тебя. И когда ты начал выкарабкиваться, он радовался. Но страх остался. Он боялся… рецидива.
— Чушь! Я был в отчаянии, вот и всё.
— Ты был сам не свой, — продолжала Софья Андреевна. — Ирина забрала Ксюшу. Сказала, что не вернётся, пока ты не возьмёшься за ум.
— При чём тут это? — взорвался Антон. — Это же было семь лет назад! — Семь! Я давно уже не тот человек. У меня стабильная работа, нормальный доход. С кредитами рассчитался. С дочкой вижусь регулярно. Я всё наладил! Неужели отец этого не видел?
— Видел, — кивнула мать. — И гордился тобой. Но он… перестраховался.
— Перестраховался? — Антон почувствовал, как внутри всё закипает. — Это так теперь называется? Он лишил меня наследства! Выбросил из семьи!
— Не говори так, — голос Софьи Андреевны окреп. — Ты ничего не знаешь.
— А что я должен знать? — Антон навис над столом. — Что ещё за тайны?
Она поднялась. Теперь они стояли друг напротив друга — мать и сын.
— Мы с твоим отцом прожили сорок два года. Сорок два, Антоша. Я знала, о чём он думает, даже когда он молчал. И он действительно боялся.
— Чего? Чего он боялся?
— Что тебя снова затянет, — просто ответила она. — Что ты снова окажешься в долгах. Что придётся продавать квартиру, чтобы тебя спасать. А я останусь без крыши над головой.
Дыхание перехватило.
— Ты считаешь меня… совсем последним? Способным пустить мать по миру?
— Нет, что ты! — она инстинктивно протянула руку, но он отстранился.
— Тогда почему? Почему вы с отцом решили, что надо защищаться от родного сына?
Повисла мрачная пауза.
— Это была его идея, — наконец сказала Софья Андреевна. — Не моя. Но я… согласилась.
Антон невесело засмеялся.
— Отлично. Просто отлично. Выходит, ни отец, ни ты — никто из вас не верил, что я изменился. Что сумел выкарабкаться.
— Мы верили, — она попыталась подойти ближе, но он отшагнул назад. — Но твой отец был человеком осторожным. И… мудрым. Он думал о будущем.
— О будущем?! — Антон сжал кулаки. — О каком будущем? Где квартира достаётся его драгоценной сестрице, а не родному сыну? Где сын остаётся с носом, хотя вкалывал все эти годы, доказывая, что достоин доверия?
Он схватил куртку со спинки стула.
— Антоша, куда ты? — в голосе матери звучала тревога.
— К тёте Тане, — процедил он сквозь зубы. — Выясню, что там за дарственная такая. Может, её можно оспорить.
— Не надо, — Софья Андреевна побледнела. — Не делай глупостей.
— Глупостей? — он обернулся у двери. — Так вот как ты это называешь? Борьбу за свои права?
— Это не твоя квартира, Антон, — твёрдо сказала она. — Никогда не была.
— Ну да, конечно. Я тут только вырос. Провёл всю свою жизнь. Мелочи, правда?
— Послушай, эта квартира всегда будет твоим домом. Ты можешь приходить сюда, когда захочешь. Жить здесь, если понадобится. Ничего не изменилось.
— Изменилось всё, — отрезал он. — Я узнал, что отец мне не доверял. Что ты тоже не доверяешь. Что вы оба считаете меня… ненадёжным. Неспособным позаботиться о матери.
— Это не так!
— Нет? А как тогда? Как ещё это понимать?
Софья Андреевна заломила руки.
— Твой отец просто хотел быть уверен, что у меня всегда будет дом. И что… что у тебя не будет соблазна.
— Соблазна? — Антон фыркнул. — Какого ещё соблазна?
— Продать квартиру, — тихо ответила она.
Антон застыл с курткой в руках.
— Ты серьёзно думаешь, что я хотел продать? Что я для этого приехал разбираться с наследством?
Она не ответила. Только опустила взгляд.
— Поверить не могу, — прошептал он. — Родная мать…
— Антоша…
— Нет, не понимаешь, — оборвал он. — Никто не понимает. Вы все за моей спиной… — он осёкся, сделал глубокий вдох. — Ладно. Я поехал.
— Зачем? — в голосе Софьи Андреевны прозвучала паника. — Что ты хочешь от неё?
— Узнать правду, — бросил он, выходя из кухни. — Всю правду.
— Постой, — она схватила его за рукав. — Таня на даче. До понедельника.
— Вот как? — Антон усмехнулся. — Удачно устроилась. Получила квартиру и свалила на дачу.
— Не говори о ней так, — нахмурилась Софья Андреевна. — Ты не знаешь всей ситуации.
— А кто знает? Ты? Она? — Антон покачал головой. — Знаешь, что самое паршивое? Не то, что я останусь без наследства. А то, что всё это время вы все — и папа, и ты, и тётка — считали меня никчёмным. Ненадёжным. Безнадежным психом. Не заслуживающим доверия.
— Никто так не считал!
— Нет? — он сощурился. — А как ещё это понимать?
Софья Андреевна опустила руки.
— Антоша…
***
Снег летел в лицо, забивался за воротник. Антон шагал по улице, не разбирая дороги. В висках стучало. Всё понятно. Всё так ясно теперь.
Отец не доверял ему. Никогда, даже после того, как он выкарабкался, даже когда наладил жизнь. Михаил Петрович, всегда суровый, всегда требовательный, так и не смог простить ему ту слабость. Тот срыв.
«Мужчины не плачут». Сколько раз он слышал это в детстве? А теперь что? Сейчас самое время разреветься, как ребёнку. Прямо посреди улицы.
Телефон в кармане завибрировал. Высветилось «Ирина». Бывшая жена. Сейчас не лучший момент для разговоров.
— Да? — буркнул он, прижимая трубку к уху.
— Привет, — голос Ирины звучал обеспокоенно. — Ты где? С тобой всё в порядке?
— А что случилось? — он нахмурился. — Что-то с Ксюшей?
— Нет-нет, с ней всё хорошо. Софья Андреевна звонила. Говорит, ты узнал про квартиру и… в общем, она волнуется.
Антон затормозил на перекрёстке. Замечательно. Значит, и Ирина знала?
— И давно ты в курсе? — холодно спросил он.
Пауза.
— В курсе чего?
— Что папа переписал квартиру на свою сестру.
Ещё пауза, длиннее.
— А, ты об этом, — в голосе Ирины прозвучало облегчение. — Да, знала.
— И ты молчала? — он крепче стиснул телефон. — Ты тоже?
— Михаил Петрович просил не говорить, — тихо ответила она. — А потом как-то… к слову не приходилось.
— Значит, все знали, — горько усмехнулся Антон. — Все, кроме меня.
— Не злись, — попросила Ирина. — Это ничего не меняет.
— Для меня — меняет! — сорвался он. — Отец до самого конца считал меня… считал меня…
Повисла тишина. Неловкое молчание, которое бывает только между людьми, когда-то знавшими друг друга наизусть. Антон смотрел на падающий снег за окном остановки. В горле стоял ком, но он не собирался давать ему волю. Только не с Ириной. Только не сейчас.
— Перезвоню позже, — бросил он и нажал отбой.
Экран телефона погас, и вместе с ним — последние сомнения. Хватит рассусоливать, хватит копаться в мотивах отца и разбираться в его поступках. Пора действовать. Квартира всё-таки кровная, выросший в ней, он имеет на неё все моральные права. И если для восстановления справедливости нужно поговорить с тёткой начистоту — значит, именно это он и сделает.
Он вызвал такси и поехал по указанному в навигаторе адресу. Два часа тряски по заснеженной дороге пролетели незаметно. Мысли метались, как снежинки за окном. Что он скажет тётке? С чего начнёт разговор? Потребует объяснений? Или сразу предложит выкупить долю?
Машина остановилась у поворота на просёлочную дорогу.
— Дальше не проеду, — развёл руками таксист. — Снегом завалило.
Антон молча расплатился и двинулся по узкой тропинке среди сугробов. Злость придавала сил.
Дача тёти Тани выглядела точно так же, как и пятнадцать лет назад — приземистый домик с терраской, обшарпанный забор, старая яблоня у калитки. Антон толкнул ржавую калитку. Петли противно скрипнули.
— Кто там? — донеслось с террасы.
— Это я, — бросил он.
Татьяна Петровна появилась на крыльце — высокая, увесистая, с тем же пронзительным взглядом, что и у отца. Седые волосы собраны в строгий пучок, губы поджаты.
— Антон? — удивление в голосе. — Что ты здесь делаешь?
— Поговорить приехал, — он остановился у ступенек, глядя на неё снизу вверх. — О наследстве.
Лицо тётки окаменело.
— Мать рассказала, значит наконец, — она кивнула каким-то своим мыслям. — Что ж, заходи. На улице не разговаривают.
Внутри домика пахло сыростью и старыми вещами. Антон прошёл за тёткой в маленькую гостиную, оглядываясь. Давно он тут не был.
— Чай будешь? — спросила Татьяна Петровна, указывая на стул.
— Не надо, — он остался стоять. — Я ненадолго.
Она пожала плечами, села в кресло напротив.
— Ну, слушаю. Что хотел сказать?
Антон глубоко вдохнул, собираясь с мыслями. Ехал сюда на адреналине, а теперь — словно воздух выпустили из шарика.
— Почему ты согласилась? — спросил он наконец. — Почему взяла нашу квартиру?
Татьяна Петровна сложила руки на коленях. Совсем как отец — тот же жест.
— Потому что брат попросил, — просто ответила она. — И я не могла ему отказать.
— Даже зная, что это… несправедливо?
— А что тут несправедливого? — она подняла брови. — Миша имел полное право распорядиться своим имуществом так, как считал нужным.
— За моей спиной? — Антон почувствовал, как внутри снова закипает гнев. — Не сказав мне ни слова?
— А ты бы согласился, если б он сказал? — прищурилась Татьяна Петровна.
Антон отвернулся, не выдержав её прямого взгляда.
— Вот именно, — кивнула она. — Поэтому и сделали всё без тебя.
— Отлично, — горько усмехнулся он. — Значит, я был прав. Мне не доверяли. Ни отец, ни мать — никто…
— Доверие тут ни при чём, — оборвала Татьяна Петровна. — Миша защищал то, что для него было важно.
— Что? Квартиру? — вскинулся Антон. — А я, получается, не важен?
— Не квартиру, — покачала головой тётка. — Софью. Твою мать.
— От меня? — Антон рассмеялся. — От родного сына?
— От ситуации, — отрезала она. — От непредвиденных обстоятельств. От твоих кредиторов.
Антон замер.
— Что?
— Ты думаешь, Миша просто так всё затеял? — Татьяна Петровна наклонилась вперёд. — Думаешь, проснулся однажды и решил: дай-ка лишу сына наследства? Нет, племянничек. Всё было иначе.
Она поднялась, подошла к комоду, достала из ящика какую-то бумагу.
— Держи, — протянула Антону. — Читай.
Он развернул потрёпанный лист. Исполнительный лист от судебных приставов. Дата — июль 2018. Три года назад.
— Что это? — нахмурился Антон, вчитываясь.
— А сам не видишь? — хмыкнула тётка. — Они хотели описать имущество должника. Твоего. А поскольку ты был прописан у родителей, пришли к ним.
Антон почувствовал, как земля уходит из-под ног.
— Но… я же рассчитался со всеми долгами. Ещё в 2016-м.
— Не со всеми, как выяснилось, — покачала головой Татьяна Петровна. — Кто-то перекупил твой долг. И внезапно решил взыскать.
— Но это какая-то ошибка, — Антон снова просмотрел документ. — Я бы знал, если б…
— Миша заплатил, — перебила тётка. — Из своих накоплений. И тебе не сказал — не хотел расстраивать.
Антон медленно опустился на стул, не чувствуя ног.
— Почему он мне не сказал?
— Потому что ты наконец-то встал на ноги. Наладил жизнь. Он не хотел, чтобы ты снова… сорвался.
Антон закрыл глаза. В голове появился образ отца — суровый, неулыбчивый, вечно хмурый. Отец, который втайне гасил его долги. Отец, который боялся за жену — не потому, что не доверял сыну, а потому что знал о непредсказуемости жизни.
— Потом он решил перестраховаться, — продолжала Татьяна Петровна. — На случай, если снова что-то всплывёт. Оформил дарственную. Мне, потому что я — единственный человек, которому он мог доверить самое ценное: свой дом и свою жену.
Она опустилась в кресло напротив.
— Поверь, я не в восторге от этой ситуации. Мне не нужна ваша квартира. Но я обещала Мише, что сохраню её для Софьи.
— А потом? — глухо спросил Антон. — Когда мамы не станет?
Татьяна Петровна выпрямилась:
— Потом она станет моей. По закону. Но я никуда не денусь, Антон. Я тоже смертна. А наследников у меня только двое: мои сыновья и ты.
Антон поднял на неё удивлённый взгляд.
— Ты оставишь мне квартиру?
— Не тебе, — покачала головой тётка. — Ксении. Твоей дочери.
— Квартира должна быть моей, — прошептал он.
Между ними повисла тишина.
— Почему ей? — наконец спросил Антон.
— Потому что так хотел Миша, — просто ответила Татьяна Петровна. — Он очень любил внучку. И хотел, чтобы у неё было своё жильё. Гарантированное. Что бы ни случилось.
Антон молча смотрел на пожелтевший исполнительный лист. Отец отдал свои последние сбережения, чтобы вытащить его из новой ямы. И даже не сказал.
— Если он так хотел защитить маму, почему просто не подарил квартиру ей? — Антон поднял взгляд на тётку. Голос его дрогнул. — Зачем было впутывать тебя?
Татьяна Петровна вздохнула, и в этом вздохе Антону послышалась не снисходительность, а усталость. Женщина посмотрела ему прямо в глаза:
— Ты же знаешь свою мать. Она бы для тебя последнюю рубашку сняла, — тётка говорила тихо, но в каждом слове звенела правда. — Если бы однажды ты пришёл к ней и сказал: «Мам, мне нужны деньги, давай продадим квартиру» — думаешь, она бы отказала? Всю жизнь положила на тебя. И в шестьдесят пять осталась бы на улице, лишь бы тебе помочь.
— Ты не знаешь этого.
— Знаю, — отрезала тётка. — И Миша знал. Поэтому доверил квартиру мне — потому что я умею говорить «нет». Даже тем, кого люблю.
Антон поднялся, подошёл к окну. Снег валил стеной, заметая садовые дорожки. Всё было белым-бело.
— Я никогда не стал бы выгонять маму, — тихо сказал он, не оборачиваясь. — Никогда.
— Знаю, — неожиданно мягко ответила Татьяна Петровна. — И Миша знал. Но рисковать будущим жены он не хотел. Он привык всё контролировать. Ты же знаешь… А как тебя проконтролировать…
Она замолчала, потом тихо добавила:
— Он любил тебя, Антон. По-своему, но любил.
Антон смотрел в окно, не видя ничего перед собой. В голове звучал голос отца: «Мужчины не плачут». Так всегда говорил Михаил Петрович. Сам — никогда не показывал слабости, не жаловался, не сдавался.
И ушел так же — молча, стиснув зубы, не позволив себе даже застонать от боли.
— Я поеду, — сказал Антон, оборачиваясь. — Спасибо, что… рассказала.
— Не злись на него, — Татьяна Петровна смотрела на племянника, и в её взгляде промелькнуло что-то похожее на нежность. — Он всего лишь хотел как лучше.
