— Как прикажете это надевать? В нём ж даже бегемотиха тонуть будет! — Василиса Петровна встряхнула голубое платье с белыми цветами, которое дочка всунула ей в чемодан перед отъездом в санаторий.
Соседка по номеру, Анна Сергеевна, оторвалась от книжки и взглянула поверх очков:
— И правильно сделала твоя дочка. А то ходишь в своих балахонах, как монашка на пенсии. Ты ж на море приехала, а не траву на кладбище полоть.
Василиса Петровна фыркнула и бросила платье на кровать. Тридцать лет в школе, двадцать из них завучем, а теперь на пенсии — и такие советы слушать.
— У меня свой гардероб имеется, спасибочки. За пятьдесят шесть лет как-нибудь разобралась, что носить.
— Ага, — Анна хмыкнула и перевернула страницу. — Потому и одна который год. Зачем мужику огородное пугало дома держать?
Василиса застыла с расчёской в руках. Это было больно и… правдиво? Вдовой она ходила уже восемь лет, после инсульта Михаила. Но одинокой чувствовала себя и при живом муже — последние годы он всё больше смотрел футбол, чем на неё.
— Не все ж твоей мерочкой меряются, — буркнула Василиса, с завистью глядя на ладную фигуру соседки. — Кому-то семья важнее.
— Вот и твоя семья прислала тебе нормальную одёжку, — парировала Анна. — А ты упрямишься. Примерь хоть, никто ж не заставляет на танцы в нём идти.
Василиса вздохнула и неохотно взяла платье. Настырная соседка попалась, третий день достаёт. То на массаж вместе ходить, то в столовой подсесть норовит. Теперь вот модельером заделалась.
Она зашла в ванную и с опаской глянула в зеркало. Оттуда смотрела полная женщина с усталыми глазами и поджатыми губами. «Огородное пугало» — вот оно как, значит. А что она хотела? Размер 56, второй подбородок и вечно скрюченные от усталости плечи.
— Ну как там, Василиса? — донеслось из комнаты. — Жива ещё, аль под тканью задохнулась?
— Отвяжись ты, ей-богу, — проворчала Василиса, но всё же расстегнула халат.
Платье село на удивление неплохо. Не обтягивало, как она боялась, а мягко струилось по фигуре. Даже талия обозначилась, которую она давно похоронила под бесформенными блузками.
— Мать моя женщина! — воскликнула Анна, когда Василиса неуверенно вышла из ванной. — А ты, оказывается, вполне себе видная дама!
— Да ну тебя, — отмахнулась Василиса, но к зеркалу подошла. — Дочка говорит, надо себя любить в любом весе. А я ей — кому нужна такая любовь? Семьдесят пять килограммов чистой материнской любви.
— Дочка твоя умница, — Анна подошла и расправила складку на плече. — А ты давай-ка плечи разверни. Чай не в школе перед двоечниками. Здесь народ попроще будет.
В дверь постучали.
— Анна Сергеевна! — раздался мужской голос. — Вы на процедуры идёте? А то Пётр Ильич группу уже собирает.
— Василиса Петровна тоже идёт! — крикнула Анна, не дав соседке и рта раскрыть. — Будьте добры, подождите нас минутку!
— Ты что творишь? — зашипела Василиса, пытаясь расстегнуть платье. — Какие процедуры? Я даже не записана!
— Записана-записана, — Анна ловко перехватила её руку. — Я тебя вчера в список внесла. И платье не смей снимать! Там Станислав Андреевич, культорганизатор. Вдовец, между прочим. И, в отличие от некоторых, в женщинах понимает толк.
— Ты с ума сошла! — всплеснула руками Василиса. — Какой вдовец? Какой толк? Мне внуков скоро нянчить!
— Вот именно, — Анна впихнула в руки растерянной соседке сумочку. — Чтоб было кому с внуками сидеть, пока молодые развлекаются. Идём, красавица!
Станислав Андреевич оказался невысоким седым мужчиной с лёгким животиком и добродушной улыбкой. Не красавец, но глаза живые, с хитринкой.
— Дамы, вы словно весну с собой принесли, — поклонился он с учтивостью, от которой Василиса почувствовала себя неловко. — Особенно вы в этом платье, не представились ещё, кажется?
— Василиса Петровна, — пробормотала она, чувствуя, как предательски теплеют щёки. — Я, собственно, случайно…
— В жизни лучшее всегда случайно, — подмигнул Станислав. — Василиса… Из сказки, значит. Оно и видно.
Анна незаметно подтолкнула её в спину, и Василиса оказалась рядом с культорганизатором. Группа двинулась к лечебному корпусу.
— Первый раз у нас? — поинтересовался Станислав.
— Первый, — кивнула она. — Путёвку дети подарили. Говорят, засиделась я дома.
— И правильно говорят. Красота должна мир видеть.
Василиса хмыкнула. Последний раз комплименты ей говорил покойный муж, да и то по большим праздникам.
— Я не из этих… кокеток, знаете ли, — она одёрнула платье. — Завуч на пенсии, мне положено степенной быть.
— Это кто вам такую ерунду в голову вбил? — искренне удивился Станислав. — У нас директор школы отплясывает на дискотеке так, что молодёжь отдыхает. А вы — завуч, подумаешь!
Они вошли в светлый холл лечебного корпуса. Пахло хвоей и чем-то медицинским.
— Так, дорогие мои, — Станислав обратился к группе. — Сейчас минеральные ванны, потом озокерит, а вечером приглашаю всех на танцы. Будет живая музыка и море позитива.
— Я не танцую, — машинально отозвалась Василиса.
— На такую музыку — затанцуете, — уверенно сказал он. — Наш баянист Михалыч кого угодно на танцпол вытащит.
Во время процедур Василиса пыталась осмыслить происходящее. Почему этот Станислав уделяет ей внимание? Смеётся над старой тёткой? Или на самом деле видит в ней женщину? У зеркала в процедурной она украдкой посмотрела на себя. Может, не такая уж она и безнадёжная? Щёки разрумянились от горячей ванны, глаза блестят. А платье и правда идёт.
После процедур, возвращаясь в номер под руку с Анной, она вдруг ощутила что-то давно забытое. Лёгкость? Предвкушение? Как перед школьным выпускным, когда кажется, что вся жизнь впереди.
— А что, этот ваш Станислав, он всегда такой… обходительный? — будто между прочим спросила она.
Анна торжествующе усмехнулась:
— Заметила всё-таки? Нет, дорогая моя, он очень разборчивый. Второй год сюда езжу — впервые вижу, чтобы он так на кого-то смотрел.
Вечером Василиса перемерила все привезённые вещи и остановилась на тёмно-синем костюме. Строго, но элегантно. И всё же, разглядывая себя в зеркале, она вдруг вспомнила снисходительное «вы, завучи» от Станислава.
— Что копаешься? — Анна уже крутилась у двери. — Опять в своём панцире? А платье-то куда?
— Примерила, и хватит. Не на выданье я, чай, — буркнула Василиса, но руки сами потянулись к голубому платью.
В танцевальном зале было шумно. Михалыч, краснощекий баянист, наигрывал что-то задорное. Несколько пар уже кружились в танце.
— Василиса Петровна! — Станислав возник словно из ниоткуда. — А я вас высматривал. Думал, не придёте.
— Анна затащила, — она кивнула на соседку, которая уже флиртовала с каким-то лысоватым мужчиной. — Сказала, скучно в номере сидеть.
— И правильно сказала, — Станислав протянул ей бокал морса. — За знакомство?
Они сели за столик в углу. Станислав рассказывал о себе: тридцать лет на заводе инженером, потом сокращение, переквалификация. Жена умерла от рака пять лет назад. Дети разъехались — дочь в Воронеже, сын в Питере.
— А внуки? — спросила Василиса.
— Есть внучка, шесть лет, — он улыбнулся, и лицо его смягчилось. — Вредина необыкновенная. Всё лето у меня гостит, а зимой по скайпу болтаем.
Обычная история, как у многих. Но почему-то слушать его было интересно.
— А у вас? — спросил он.
— Дочь и сын. Внук скоро будет, — она не удержалась от улыбки. — Наконец-то решились.
— Счастливая, — он посмотрел на неё как-то особенно. — А с мужем что? Если не секрет.
— Инсульт, восемь лет назад.
Она ждала обычного «соболезную», но Станислав вдруг накрыл её руку своей:
— Тяжело вам пришлось, да? По глазам вижу.
И от этого простого жеста, от этого «вижу» что-то дрогнуло внутри. Она столько лет держалась — с тех самых пор, как Миша слёг, а потом и вовсе ушёл. Никому не жаловалась, справлялась сама.
— Вы не представляете, как это важно, — продолжил он, не дожидаясь ответа, — иметь с кем словом перемолвиться. Я после Тани два года как робот ходил. Работа-дом-работа. А потом понял — она бы не хотела, чтобы я так.
Михалыч заиграл вальс. Станислав поднялся и протянул ей руку:
— Позвольте пригласить вас?
— Я не танцую, — машинально повторила Василиса. — Давно уже… разучилась.
— Это как плавать, — он терпеливо держал руку. — Однажды научившись, не забываешь.
Она поколебалась, но встала. С первых же тактов поняла — действительно не разучилась. Тело помнило движения, будто и не было этих лет забвения.
— Легко с вами, — сказал Станислав, уверенно ведя её. — Вы словно угадываете, куда я повернуть хочу.
— Просто чувствую, — ответила она и тут же смутилась своих слов.
После танца они вышли на террасу. Вечерний воздух пах хвоей и морской солью.
— А ведь я вас заприметил ещё в столовой, — неожиданно сказал Станислав. — Когда вы в первый день приехали.
— И что же вы во мне заприметили? — Василиса не удержалась от иронии. — Мой размер?
— Глаза, — просто ответил он. — Умные, печальные. И то, как вы улыбаетесь официантке — по-настоящему, не для вида.
Василиса растерялась. Она привыкла, что мужчины смотрят сквозь неё, будто она невидимка. А тут…
— Странно вы на комплименты реагируете, Василиса Петровна, — заметил он. — Будто я вас обидеть хочу.
— Потому что не верю, — вырвалось у неё. — Зачем вам… это всё? С Анной бы танцевали, она и моложе, и стройнее.
Станислав неожиданно рассмеялся:
— Вот так новости! Вы что же думаете, я тут по путёвке «любовь за 10 дней» отдыхаю? Да мне просто приятно с вами разговаривать. Понимаете? При-ят-но.
Следующие дни пролетели для Василисы как во сне. Утром процедуры, днём прогулки по набережной со Станиславом, а вечером танцы. Голубое платье она теперь надевала без возражений, а из дома заказала доставку — летние босоножки на маленьком каблучке. Дочь на видеозвонке только ахнула:
— Мам, ты прямо расцвела! У тебя что, роман?
— Типун тебе на язык, — отмахнулась Василиса, но почувствовала, как предательски теплеют щёки. — Просто место хорошее, воздух…
— Ага, и воздыхатель тоже ничего, — хитро улыбнулась дочь. — За спиной у тебя его фотография на тумбочке. Познакомишь?
Василиса обернулась. Действительно, на тумбочке стояла фотография, где они со Станиславом у фонтана — Анна сфотографировала и распечатала в местном фотоателье.
— Просто знакомый, — пробормотала Василиса. — Культорганизатор здешний.
— Мам, — дочь вдруг стала серьёзной. — Я так рада, что ты… ну, что ты перестала себя хоронить. После папы ты как будто и сама умерла. А сейчас прямо светишься.
Вечером на танцах Василиса не находила себе места. Что она делает? Кружит голову мужчине, которого едва знает? А может, это он кружит ей голову?
— Что-то вы сегодня не в духе, — заметил Станислав, когда они сели передохнуть после танго. — Случилось что?
— Станислав Андреевич, — она собралась с духом. — Давайте начистоту. Что вы во мне нашли? Я старая, полная, вдова с двумя детьми и внуком на подходе… Чего вы добиваетесь?
Он опешил, а потом его лицо стало строгим:
— Пойдёмте-ка, — он взял её за руку и повёл к выходу.
Они шли молча через парк. С моря дул прохладный ветер, и Василиса поёжилась. Станислав накинул ей на плечи свой пиджак.
— Вы зачем себя так? — вдруг спросил он, останавливаясь возле беседки. — Старая, полная… Кто вам эту чушь внушил?
— Зеркало, — горько усмехнулась она.
— Плохое у вас зеркало, — он взял её за плечи. — Я вот что вижу: умную, интересную женщину, с которой не скучно. Которая слушать умеет — редкий дар нынче. Которая за эти дни ни разу не заговорила о болячках, хотя мы в санатории. Которая смеётся так, что самому жить хочется.
Василиса почувствовала, как к горлу подступает ком. Восемь лет она носила свой возраст и свою полноту как клеймо, как наказание за то, что недоглядела за мужем, что не уберегла, что…
— Я не заигрываю с вами, Василиса Петровна, — продолжил он тише. — Не ищу интрижки на отдыхе. Для этого я, простите, стар. Но когда вы улыбаетесь — у меня сердце щемит. И хочется рядом посидеть, поговорить. Неужели это так странно?
— Странно, — прошептала она. — Я привыкла быть… невидимкой. Завуч на пенсии, мать, бабушка скоро… Не женщина.
— Кто вам сказал, что одно другому мешает? — он покачал головой. — Моя Таня, царствие ей небесное, до последнего дня женщиной была. Болела сильно, исхудала вся, а я смотрел на неё — и замирал, как мальчишка.
Василиса вдруг поняла, что плачет. Тихо, беззвучно, но слёзы текли по щекам. Станислав достал из кармана старомодный клетчатый платок и осторожно вытер их.
— Простите, — пробормотала она. — Я просто… отвыкла, что на меня так смотрят.
— А зря, — он улыбнулся. — На вас стоит смотреть. Особенно когда вы в этом платье. Но и в строгом костюме тоже ничего.
Она невольно рассмеялась сквозь слёзы, и внезапно почувствовала такую лёгкость, будто огромный груз, который она таскала годами, вдруг исчез.
— Знаете, — сказала она, глядя на море. — Я ведь себя фотографировать перестала. Даже с внуком фотографируют — я отнекиваюсь. Говорю, некрасивая, портить кадр не хочу…
— Это преступление, — серьёзно сказал Станислав. — Лишать будущее ваших фотографий.
— Будущее? — она удивлённо подняла брови.
— Ну да. Внук вырастет, а у него и фотографий с бабушкой не останется. Чем докажет, что у него самая красивая бабушка была?
Она снова рассмеялась, но на этот раз как-то свободно, легко.
— Вы мне голову совсем заморочили, Станислав Андреевич.
— Стас, — он взял её за руку. — Давайте без отчеств. Нам с вами не по восемнадцать лет, чтобы церемонии разводить.
— Стас, — повторила она, будто пробуя имя на вкус. И неожиданно для себя добавила: — А меня близкие Васей зовут.
— Вася, — он улыбнулся. — Как в песне — «Вася-Василёк».
И вдруг, глядя в его глаза, она поняла, что это не заигрывание, не курортный роман, а что-то гораздо более важное. Словно она вынырнула из тёмной воды и наконец-то смогла вдохнуть полной грудью.
— Пойдёмте обратно? — предложил он. — Озябли, наверное. Там ещё блинчики обещали.
— С пылу с жару? — спросила Василиса.
— С пылу с жару, — подтвердил он, и в голосе его было столько теплоты, что хватило бы на весь мир.
В последний вечер перед отъездом санаторий устроил прощальный концерт. Василиса надела своё голубое платье, впервые за много лет подкрасила губы и даже позволила Анне уложить ей волосы.
— Да ты красавица, мать! — восхищённо охнула соседка, отступая на шаг. — Стас обалдеет.
Станислав действительно замер, увидев её в холле. Протянул букетик полевых цветов, собранных своими руками.
— Это вам, Василиса-Вася. На память.
На концерте местные таланты пели песни, читали стихи, а потом конферансье объявил танцевальный конкурс для отдыхающих.
— Приглашаем желающие пары на танцпол! — бодро воскликнул он.
Станислав вопросительно посмотрел на Василису:
— Рискнём?
К её удивлению, они танцевали так слаженно, будто годами репетировали. Словно тела помнили то, что разум давно забыл — как двигаться в танце, как чувствовать партнёра, как улыбаться, не думая о том, как ты выглядишь.
Когда Михалыч заиграл танго, весь зал расступился, оставив на танцполе только их двоих. Василиса вдруг ощутила себя героиней фильма — той самой сценой, когда главная героиня наконец-то раскрывает свою красоту всему миру.
Они кружились в танце, и Василиса видела только глаза Стаса — тёплые, внимательные, восхищённые. А когда музыка стихла, зал разразился аплодисментами.
— Победители танцевального конкурса — Станислав Андреевич и Василиса Петровна! — объявил конферансье, вручая им смешной кубок из фольги.
После концерта они вышли в парк. На скамейке у администрации дежурил фотограф со старомодным полароидом.
— Давайте на память, — предложил Стас. — Чтобы доказательство было.
— Какое доказательство? — улыбнулась Василиса.
— Что вы существуете, — серьёзно ответил он. — А то уеду я завтра в свой Воронеж, и покажется, что всё приснилось.
Они сели рядом. Щёлкнул затвор, и фотограф протянул им ещё не проявившийся снимок.
— Это мне нужно доказательство, — тихо сказала Василиса, забирая фотографию. — Что я правда… такая.
— Какая? — спросил Стас, наблюдая, как постепенно проступают их лица на снимке.
— Живая.
Они молчали, глядя, как на фотографии проявляется улыбающаяся женщина в голубом платье и мужчина, смотрящий на неё с неприкрытым восхищением.
— Я буду писать вам, — сказал наконец Стас. — Если позволите.
— Пишите, — кивнула Василиса. — И я буду.
На следующее утро, уже в поезде, Василиса достала телефон и открыла мессенджер. Стас прислал голосовое сообщение:
«Василёк мой, ты не забывай то, что поняла здесь, ладно? Ты удивительная — со всеми своими морщинками, со своим размером, со своим прошлым. Может, это санаторий так действует, а может, просто время пришло увидеть себя настоящую. Я буду ждать твоих писем. И, если позволишь, приеду на твоё первое бабушкинство. Привезу подарки».
Она улыбнулась и прижала телефон к груди. За окном мелькали сосны, и где-то далеко впереди ждал её город, дом, семья… Но теперь она возвращалась туда другим человеком.
Женщиной, которую снова научили видеть.
На маленьком столике купе лежала фотография, где Василиса в голубом платье улыбалась так, будто впереди была целая жизнь. Впрочем, кто сказал, что это не так?
