— На майки перешел, — Галина оттянула ворот свитера. — Тебе твоя девочка рубашки не гладит?
— Ты много гладила! — Владимир Иванович убрал руку бывшей супруги. — Надо чего?
— От тебя хлеба в голодный год не захочется! — воскликнула Галина. — Дочке помочь не хочешь?
— Не горю желанием. Вы одного поля ягодки, вот и разбирайтесь сами.
— Вот так родного ребенка предаешь? — прищурилась Галина.
— Ей двадцать четыре года, — усмехнулся Владимир. — Моя ответственность была до восемнадцати.
— Но ты, как отец, мог бы помочь!
— Мог бы, но желания нет. Когда помогаешь, рассчитываешь хотя бы «спасибо» услышать, а от Анны я пятнадцать лет ничего не слышал, кроме того, что папа плохой, папа простой работяга.
— А ты и есть такой! Самый обычный!
— Поэтому мы и развелись. А теперь отвали, у меня дела.
Он хотел обойти бывшую супругу, но Галина, видимо, не излила весь яд.
— Задурил голову бедной девочке! Она от тебя тоже сбежит! Попомни мои слова!
— Галя, не все такие, как ты. Есть нормальные люди. У тебя только ты звезда, а остальные челядь. У нас с Еленой все хорошо.
— Что у тебя может быть с ней хорошо? При таких родителях от нее путного ничего ждать не приходится! Все во дворе знают, какая она!
— Сплетница ты, Галька. Говорят многое, а ловить ее никто ни на чем не ловил.
— Не пойман – не вор! Раз не поймали, так можно воровать!
— Это ты по себе судишь? Тебя не поймали, потому что связываться не хотели. Узнали бы наверху, как ты в профсоюзе работаешь, присела бы лет на семь.
— Угрозы недостойны мужчины! — отступила Галина.
— В кои-то веки ты меня мужчиной назвала! Всю жизнь дураком проходил. Угрожать не собираюсь. Мне того достаточно, что с тобой развелся. А чтобы тебя за гордыню наказать, скажу: счастлив я! И Елена мне ребенка скоро родит!
Во взгляде Галины было столько ненависти, что Владимир не отшатнулся лишь потому, что прожил с ней больше двадцати пяти лет. Иммунитет — святое дело.
Двадцать пять лет назад они оба были молоды и ничего из себя не представляли. Он — деревенский парень, который после армии остался в городе учиться в железнодорожном училище, она — городская девочка с первого курса университета. Брежневские времена позволяли студенческие свадьбы, и в общежитии им выделили комнату как молодой семье.
Туда Галина через два года принесла дочку.
Владимир, получив образование, пошел работать на железную дорогу электриком, чтобы содержать семью. Справлялся неплохо. Но из общежития перебрались благодаря Галине — она, получив диплом, устроилась в профсоюз той же дороги и выбила квартиру.
Работа в профсоюзе казалась простой — чаи да бумажки. Но за всеми ведомственными льготами, путевками, квартирами стояли именно профсоюзные работники. Требовали финансирование, обивали пороги начальства. Физически работа была не тяжелая, а вот глотку надо было иметь первостатейную.
Галина, как выяснилось, была из тех, кто делать ничего не собирался. С презрением смотрела на простых рабочих, считая себя кабинетной элитой. Квартиру выбила, всунув себя в списки старых очередников. Путевки дочке добывала подлогом. За хорошие билеты просила лишнюю копейку в карман.
Против ста двадцати рублей, что получала Галина, Владимир зарабатывал триста восемьдесят. Но левые деньги жена тратила на свои хотелки, а зарплату мужу не отдавала.
— Вот еще! Он мужик — пусть семью содержит!
Она считала Владимира, как всех рабочих, человеком второго сорта. Обслуживающим персоналом.
Тогда было другое время. Моральный облик блюла партийная организация, разводы не приветствовала. За развод могли в должности понизить. Поэтому Владимир продолжал жить с Галиной и дочкой.
Анна была вся в мать. Тоже не любила и не уважала отца. Требовала, что нужно, а получив, еще придиралась.
Чтобы не свихнуться, Владимир вспомнил охоту. В деревне ходил в школу через лес, где водились волки, поэтому с седьмого класса носил ружье. Все понимали — необходимость, не блажь.
Купил ружье, сейф, получил разрешения. Завел охотничью собаку. Дрессировал, воспитывал, приносил домой добычу. Спасался от домашнего пренебрежения в лесах и полях.
Но вопрос развода встал, когда Галина стала ездить на юга по пять-семь раз в год. То сама, то с дочкой. Всем было понятно, чем занимается. Соседи смеялись, показывая на Владимира пальцем.
Она не предупреждала о поездках. Просто говорила, что завтра поезд, и выгребала дома все деньги. Ей было безразлично, как муж будет выживать до зарплаты.
Терпение кончилось, когда изменился строй. На разводы стали смотреть наплевательски. Владимир ляпнул кулаком по столу, выматерил жену с дочкой и подал на развод.
Об алиментах речи не шло — дочке двадцать четыре. На квартиру не претендовал. Плюнул.
Уйти было сложно из-за собаки. Приятель пустил пожить в центре города, где травинки не растет. А с псом гулять надо. Старая квартира была на окраине, рядом лес и озеро. Раздолье для четвероногого друга.
— Что мне с тобой делать, друг? — спрашивал Владимир у собаки, сидя на лавочке.
— Дядя Володя, что с Джеком? — спросила Елена из соседнего подъезда.
— От жены ушел, а та собаку гонит. В квартиру приятеля никак не взять. Центр, а ему гулять надо.
— Давайте я возьму! Он умный, команды знает. А дома меня от родителей защищать будет.
Елене было восемнадцать, жила в соседнем подъезде, обожала собак. Часто гуляла с Владимиром вокруг озера. Джек ее слушался.
В качестве защитника ей бы пес не помешал. Родители пили, сколько она себя помнила. Дрались между собой и с дочерью. Нормальной жизни, одежды, еды ей не перепадало.
— Давай договариваться. Ты берешь Джека, а я плачу.
— Нет что вы! Просто помочь хочу!
Полгода Джек прожил у Елены. Владимир купил девушке обувь, одежду, давал денег на еду. В дверь ее комнаты врезал замок, саму дверь поменял на крепкую.
Когда родители накинулись за самоуправство, отца впечатал в стену, матери пригрозил.
Собираясь на охоту, приехал за Джеком. Елена напросилась проводить. По дороге зашел в магазин и увидел голодные глаза девушки, жадно осматривающей прилавки.
— Поехали! — твердо сказал он.
Привез на квартиру приятеля, завел к холодильнику:
— Все твое! Бери и ешь! Вот деньги, вот ключи. Поживи, пока я на охоте.
Вернувшись, обнаружил сияющую чистотой квартиру и наготовленную еду. Сам практически не готовил — обедал в столовой, дома перебивался бутербродами.
— Дядя Володя, — произнесла Елена, пряча глаза, — а вы можете мне ребенка сделать?
— Девочка, ты что? Тебе восемнадцать, мне почти пятьдесят!
— Вы очень хороший человек! Я хочу родить от вас ребенка, чтобы на земле остался ваш след. Не волнуйтесь, воспитаю таким же хорошим, как папа!
Но что значит хороший человек для восемнадцатилетней девочки из неблагополучной семьи? Тот, кто не бьет, кормит, защищает? Разве этого достаточно для любви? Или благодарность легко спутать с чувствами?
Поженились и переехали к родителям Елены, которых Владимир уже построил. Те сопротивлялись, пока он не пригрозил сдать их за систематическое пьянство. Поверили и решили не нарываться.
Одна незадача — бывшая семья жила в соседнем подъезде. Встречаясь, Галина не упускала возможности уколоть. Только Владимир был счастлив, поэтому уколы были ему до одного места.
Прошло двадцать семь лет. Елена родила сына. Воспитывали вместе, вырастили достойным человеком. Родители Елены умерли, хотя были ровесниками Владимира. Самому ему исполнилось семьдесят семь, но внешне больше пятидесяти не дашь. С четвероногим другом по-прежнему ездит на охоту.
Дочь Анна пришла мириться, когда Галина, уехав в отпуск, не вернулась. Куда пропала — неизвестно. Но Анна по сей день завидует счастливой семье отца.
Только иногда, глядя на жену, Владимир думает: а что было бы, встреться они в равных условиях? Не будь он для нее спасением от пьющих родителей, выбрала бы его восемнадцатилетняя красавица? Или благодарность со временем переросла в настоящую любовь?
Елена читает в его взгляде эти вопросы. И каждый раз, когда он возвращается с охоты, встречает его особенно нежно. Словно доказывая: да, выбрала бы. Да, любит. Да, не жалеет.
Но есть вопросы, на которые честный ответ лучше не знать. Некоторая неопределенность — цена их тихого счастья. И Владимир предпочитает не нарушать этот хрупкий баланс.
Ведь в конце концов важно не то, как начиналась любовь, а то, что она выдержала проверку временем. Двадцать семь лет — не шутка. За это время можно понять, что такое настоящая привязанность.
