— Ты опять задерживаешься? Я уже третий час жду тебя! — голос Анны Михайловны звучал напряженно через старенький телефон. — Ульяна капризничает, не ложится.
— Мам, ну что я могу сделать? — Наталья прижимала трубку к уху, быстро собирая документы в папку. — Начальница задержала, говорит, если уйду сейчас — можно не возвращаться.
— Наташа, ребенку пять лет. Она спрашивает о тебе каждые десять минут.
— Пусть ложится. Завтра увидимся.
— Завтра суббота, ты обещала весь день провести с ней.
Наталья выдохнула, прикрыв глаза. Ей двадцать пять, а она до сих пор отчитывается матери. Зарплата кассира в супермаркете едва покрывала аренду комнаты. На садик не хватало, приходилось оставлять Ульяну с бабушкой.
— Я помню. Буду ночевать у вас, — она постаралась смягчить голос. — Посидим, поговорим о том моем предложении.
— Нет, Наташа. Я не отпущу тебя в этот Петербург. Что ты там будешь делать? Знаю я эти «высокооплачиваемые вакансии». Нахватаешься проблем.
— Мам, я звонила в эту фирму. Там администратором в салон красоты, все официально, — Наталья говорила это уже десятый раз за неделю. — Ты не представляешь, какие там зарплаты! Через месяц заберу вас обеих, снимем квартиру нормальную. А здесь что? Ни перспектив, ни денег.
В трубке послышался детский голос: — Бабушка, это мама? Дай мне, дай!
Через секунду звонкий голосок Ульяны заполнил пространство: — Мамочка! Ты когда придешь? Я нарисовала тебя, и бабушку, и нашу новую квартиру в большом городе! Там есть комната для кукол, ты обещала!
Сердце Натальи сжалось. Обещания, обещания… Сколько их уже было? Но теперь все будет по-другому. Петербург, хорошая работа, новая жизнь.
— Скоро, малышка. Ложись спать, завтра увидимся.
Весенний воздух бодрил. Наталья шла по улицам маленького городка, мечтая о будущем. Вера в перемены наполняла ее энергией. Две недели назад она наткнулась на объявление: «Престижная работа в Санкт-Петербурге, высокая зарплата, официальное трудоустройство, помощь с жильем». Звонок подтвердил — все серьезно. Нужно только приехать на собеседование лично и привезти документы.
Дома ее встретила Ульяна, вихрем ворвавшись в прихожую: — Мама! Я так скучала! Смотри, что я нарисовала!
На ярком детском рисунке три фигурки держались за руки рядом с большим домом.
— Это мы с тобой и бабушкой в нашей новой квартире! — глаза девочки сияли. — Ты же заберешь нас?
Наталья присела на корточки, обнимая дочь: — Конечно, забрать. Через месяц, максимум. Мне нужно только съездить, устроиться, найти квартиру.
Анна Михайловна появилась в дверном проеме, вытирая руки о передник: — Опять обещаешь? Наташа, не морочь голову ребенку.
— Мам, давай не при ней, — Наталья кивнула в сторону кухни.
Когда Ульяна убежала разбирать игрушки, разговор продолжился: — Я все решила. Еду через три дня.
— Ты даже не представляешь этот город! Там никому нет дела до приезжих, — Анна Михайловна смотрела с тревогой. — Останься. Поработай здесь еще год-другой, подкопи денег.
— И что изменится? — тихо спросила Наталья. — Будем так же еле сводить концы с концами? Ульяне нужно нормальное детство, а не это… — она обвела рукой скромную обстановку.
— Это не «это», а дом, — отрезала мать. — Но я вижу, тебя не переубедить. Если уж решила — поезжай. Только торжественно обещай: никаких сомнительных знакомств и первая же зарплата — на билеты для нас.
— Обещаю, — Наталья прижалась к матери. — Все будет хорошо.
Вокзал Санкт-Петербурга встретил ее шумом и толпами незнакомых лиц. Наталья сжимала в руке бумажку с адресом офиса. Представитель фирмы должен был встретить ее, но в указанном месте никого не оказалось. Она прождала час, затем решила добираться самостоятельно.
Офис располагался в промышленном районе, вдали от метро. Здание выглядело заброшенным, только маленькая табличка указывала на присутствие компании. Внутри ее встретила молодая женщина с ярким макияжем: — Вы Наталья? Проходите. Директор ждет.
В небольшом кабинете сидел мужчина средних лет с цепким взглядом: — Наконец-то! Мы заждались. Документы привезли?
Наталья протянула папку с копиями паспорта и дипломом техникума. Мужчина бегло просмотрел их: — Отлично. Завтра выходите на работу. Но для оформления нужен оригинал паспорта.
— Он у меня с собой, — Наталья открыла сумку.
— Прекрасно! Оставьте его, наша кадровичка оформит документы, к завтрашнему дню все будет готово.
Что-то внутри подсказывало: не отдавай. Но усталость после дороги притупила бдительность.
— Хорошо. А можно узнать подробнее о работе?
— Конечно-конечно, — мужчина улыбнулся. — Но сейчас у меня встреча. Давайте завтра в десять утра. Адрес салона красоты у вас есть?
Выйдя из офиса, Наталья почувствовала неприятный осадок. Она позвонила матери: — Все нормально, устроилась. Завтра первый день.
— Жилье нашла?
— Переночую в хостеле, завтра что-нибудь присмотрю.
Отсюда начался ее путь в никуда. Наутро она пришла по указанному адресу — там располагался обычный жилой дом. Никакого салона. Вернувшись в офис, обнаружила закрытые двери. На стук никто не отвечал.
Паника накрыла ее волной. Паспорт, деньги — все пропало. В кармане осталось всего пятьсот рублей. Наталья бросилась в полицию, но там только развели руками — «классическая схема мошенничества, заявление примем, но шансы почти нулевые».
В отчаянии она позвонила матери с вокзального телефона-автомата: — Мам, меня обманули. Паспорт украли. Отправь денег на билет, я вернусь.
— Господи, Наташа! Я же говорила! — голос матери дрожал. — Сейчас бегу на почту, переведу. Жди звонка.
Наталья не дождалась. Выходя из здания вокзала, она не заметила группу молодых людей, следивших за ней. Они видели, как она выходила из полицейского участка, слышали ее разговор. Легкая добыча — девушка без документов, которая ждет денежный перевод.
Очнулась Наталья в больнице. Голова раскалывалась. — Где я? — спросила она медсестру.
— В областной больнице. Вас нашли в пригороде. Сильное сотрясение мозга, множественные ушибы. Документы при вас?
Наталья попыталась вспомнить… и не смогла. Не только про документы — про себя. Кто она? Откуда? Память превратилась в пустой лист.
— Травматическая амнезия, — пожилой врач говорил с молодым коллегой, стоя у ее кровати. — Классический случай. Восстановится ли память? Возможно, но гарантий нет. Возможно — никогда.
Две недели обследований не дали результатов. Ее назвали Анной — имя первой медсестры, которая за ней ухаживала. Фамилию придумали по названию отделения — Петрова.
Полиция разводила руками. Отпечатки пальцев не находили соответствий в базе, фото в розыскных базах тоже не давало результатов. Без конкретных зацепок расследование зависло.
А в маленьком городке шли дни, недели, месяцы. Анна Михайловна писала заявления, звонила в отделения полиции, больницы. Бесконечные ответы-отписки превращались в стопку бесполезных бумаг. Ульяна каждый вечер спрашивала: — Бабушка, а мама сегодня приедет?
Со временем вопросы становились реже, а затем и вовсе прекратились. Анна Михайловна стала замечать в глазах внучки понимание — мама не вернется.
Седьмой день рождения Ульяны прошел тихо. Девочка задула свечи на торте и загадала желание. Бабушка не спрашивала какое, но догадывалась. Прошло уже два года с исчезновения Натальи.
«Анна Петрова» начинала жизнь с нуля. Без прошлого, без воспоминаний. Социальные службы помогли с временными документами. Управляющая супермаркетом, женщина с добрыми глазами, взяла ее на работу кассиром.
— У тебя хорошо с математикой и память на цифры отличная, — заметила она. — Справишься.
Анна снимала комнату у пожилой пары. Жизнь наладилась, но внутренняя пустота не исчезала. По ночам ей снился детский смех и чей-то голос, зовущий маму. Она просыпалась в слезах, не понимая, откуда эта боль.
Шли годы. Анна привыкла к новой личности. Только иногда, видя женщин с детьми, ощущала необъяснимую тоску. Что-то внутри подсказывало: она потеряла что-то важное, но что именно — разум отказывался вспоминать.
После нескольких лет жизни с пустотой в памяти «Анна» решила обратиться в полицию. Стоя перед дежурным офицером, она нервно теребила краешек кофты: — Понимаете, у меня амнезия. Я не знаю, кто я такая на самом деле.
Молодой полицейский оторвался от компьютера: — Вы хотите подать заявление о пропаже?
— Нет, я хочу… установить свою личность. Настоящую.
Он выдал ей бланк заявления: — Пишите: «Прошу установить личность…»
Она заполнила все документы, приложила справки из больницы о травматической амнезии. Дежурный принял бумаги, но энтузиазма не проявил: — Оставьте контактные данные, если что-то выясним — сообщим.
Неделя прошла без вестей. Затем месяц. Она возвращалась в полицию снова и снова. — Вы хоть что-нибудь сделали по моему заявлению?
Каждый раз ей кивали, обещали «проверить», но ничего не происходило. В отчаянии она написала жалобу в Москву, подробно описав ситуацию и бездействие местной полиции.
Удивительно, но это сработало. Через месяц ей позвонили из областного управления: — По вашему делу начата официальная процедура установления личности.
Процесс оказался мучительно долгим. Прошел год, затем два, три. Ее фотографию и отпечатки пальцев проверяли по всем возможным базам.
— Одно можем сказать точно — с криминалом вы никак не связаны, — сообщил ей заместитель начальника отдела по вопросам гражданства. — Даже если бы на вас был составлен какой-нибудь протокол за незначительное правонарушение, мы бы вас сразу нашли по фото, по отпечаткам. Но ничего нет.
Ее проверили по линии различных ведомств — военных, ФСБ. Рассылали фотографию по регионам России. Обращались в программу «Жди меня», запускали информацию по социальным сетям. Подняли сводки по всем пропавшим без вести за девяностые и двухтысячные годы. Безрезультатно.
И вдруг, на четвертый год поисков, пришла зацепка. В одном из банков Санкт-Петербурга сохранились данные клиента — Натальи Сергеевны Вороновой, 1979 года рождения, чья подпись и внешние данные совпадали с «Анной Петровой».
— В документах указан домашний адрес и контактные данные, — сообщил следователь. — Мы проверили — по этому адресу сейчас живут другие люди, но нам удалось найти информацию о прежнем владельце квартиры.
Наталья. Теперь у нее было имя. Настоящее. Она начала осваиваться с ним, повторяя каждое утро: «Меня зовут Наталья Воронова». И хотя полностью прошлое не возвращалось, официально ее личность была установлена.
Следующие годы она продолжала жить в том же ритме — работа, дом, редкие встречи с коллегами. Иногда она ловила себя на мысли, что где-то могут быть люди, которые ее ищут, ждут. Но кто? Образы не складывались в четкую картину, лишь размытые силуэты и обрывки неясных эмоций.
На новогодние праздники она часто испытывала необъяснимую тоску. Что-то внутри подсказывало — это семейное время, а она одна. Но попытки копнуть глубже разбивались о стену амнезии.
Она завела ежедневник, куда записывала сны и случайные проблески воспоминаний: «Сегодня видела девочку с косичками, перевязанными синими лентами. Сердце сжалось.» «Проснулась в слезах. Снилось, что кто-то звал меня, а я не могла дойти.» «В парке женщина назвала дочь Улей. Почему-то это имя отозвалось во мне.»
Врачи говорили — возможно, пазл никогда не сложится полностью. Травматическая амнезия может быть пожизненной. Она научилась принимать это, хотя в душе всегда теплилась надежда.
С годами выработала свои ритуалы: на каждый Новый год покупала две открытки, писала поздравления «в никуда» и складывала в ящик стола. Каждую весну пересматривала свежие объявления о пропавших без вести. Каждое лето брала отпуск на работе и ездила в случайно выбранный город — вдруг что-то откликнется, вдруг кто-то узнает.
В пятьдесят пять эта полужизнь стала казаться все более тягостной. Мигрени участились, а врач в районной поликлинике только разводил руками: — Наталья Сергеевна, с вашей историей нужна консультация серьезного специалиста. В нашем городе таких нет. Рекомендую обратиться в центр неврологии в Петербурге.
Петербург. Город, который когда-то перевернул ее жизнь. Она не была там с того злополучного приезда. Внутри боролись страх и надежда. А вдруг именно там найдутся ответы?
Современный медицинский центр впечатлял стерильной чистотой и новейшим оборудованием. Наталья сидела в коридоре, ожидая своей очереди. Нервно сжимала в руке направление.
— Наталья Воронова, пройдите в кабинет 304, — раздался голос из динамика.
Кабинет неврологии. Молодая женщина-врач с собранными в аккуратный пучок темными волосами внимательно изучала ее историю болезни. Лица не видно — склонилась над бумагами.
— Так, травматическая амнезия, двадцать лет назад… интересный случай, — она подняла глаза, и Наталья впервые увидела ее лицо. — Расскажите, пожалуйста, подробнее о…
Доктор внезапно замолчала, словно споткнувшись на полуслове. Странное выражение промелькнуло в ее глазах. Она перевела взгляд на фамилию в карточке, потом снова на Наталью.
— Воронова? — тихо спросила она. — Наталья Сергеевна?
— Да, это я, — Наталья неловко улыбнулась. — Что-то не так?
Врач медленно закрыла папку с историей болезни. — Простите… это странно прозвучит, но… вы когда-нибудь жили в городе Озерске? Примерно тридцать лет назад?
Сердце Натальи пропустило удар. Озерск. Название отозвалось глубоко внутри, словно эхо давно забытой мелодии.
— Не знаю, — честно ответила она. — У меня амнезия, я не помню ничего до 2003 года. А почему вы спрашиваете?
— Меня зовут Ульяна Воронова, — тихо сказала врач. — И у меня была мать, которая пропала тридцать лет назад. Ее звали Наталья Сергеевна Воронова.
Кабинет погрузился в гулкую тишину. Две женщины смотрели друг на друга через пропасть в тридцать лет.
— Ульяна? — имя соскользнуло с губ Натальи, и что-то внутри нее дрогнуло. — Ульяна…
Молодая женщина встала из-за стола, не сводя глаз с пациентки: — Это невозможно… столько лет… мы думали, ты… — она замолчала, не в силах подобрать слова.
— Я ничего не помню, — прошептала Наталья. — Совсем ничего.
— Погоди, — Ульяна сделала глубокий вдох, пытаясь вернуть профессиональное спокойствие. — Давай все проверим. Нельзя делать поспешных выводов. Совпадение имен возможно.
Но руки дрожали, когда она набирала номер телефона. — Архив? Здравствуйте, это доктор Воронова. Мне нужно срочно поднять информацию о пациентке из девяностых, предположительно из Озерска… Да, это важно.
Через полчаса томительного ожидания в кабинет доставили запечатанную папку. Ульяна открыла ее, достала старую фотографию и положила перед Натальей: — Это ты?
На снимке — молодая женщина с маленькой девочкой на руках. Оба лица расплывались перед глазами Натальи из-за навернувшихся слез.
— Я не знаю, — прошептала она. — Но что-то… я чувствую что-то…
Ульяна достала мобильный телефон, нашла фотографию: — А это?
Пожилая женщина с добрыми глазами и морщинками вокруг губ.
— Кто это?
— Моя бабушка. Твоя мама. Анна Михайловна.
Ноги Натальи подкосились, и она опустилась в кресло. Образы замелькали в ее голове — отрывочные, нечеткие. Кухня, запах пирогов, строгий голос: «Наташа, ты опять задерживаешься?»
— Бабушка… — голос Ульяны дрогнул. — Она всегда говорила, что с тобой случилось что-то плохое. Не верила, что ты бросила нас по своей воле.
Наталья смотрела на молодую женщину напротив — строгий врачебный халат, собранные волосы, серьезный взгляд. Ее дочь. От этой мысли перехватывало дыхание.
— Но как… как мы можем быть уверены? — спросила она.
— Тест ДНК, — ответила Ульяна, и в ее голосе слышался врачебный профессионализм, но глаза выдавали бурю эмоций. — Это не займет много времени.
Результаты пришли через три дня. Ульяна позвонила рано утром:
— Совпадение 99.9%. Ты действительно моя мать.
Они договорились встретиться на набережной — нейтральная территория, простор, возможность уйти, если станет невыносимо.
Весенний ветер с Невы трепал волосы Натальи, когда она увидела приближающуюся фигуру Ульяны. Без халата, в обычной одежде, она выглядела моложе, ранимее.
— Ульяна, — Наталья не знала, как начать. — Я…
— Подожди, — остановила ее дочь. — Прежде чем мы начнем, я хочу спросить. Мама, ты же обещала меня забрать от бабушки, а пропала на тридцать лет. Зачем теперь вернулась?
В этом вопросе было все — боль брошенного ребенка, годы ожидания, несбывшиеся надежды.
— Я не вернулась, — тихо ответила Наталья. — Я не знала, куда возвращаться. Не помнила, что у меня есть ты.
И она рассказала — все, от начала до конца. О предложении работы в Петербурге, о мошенниках, об избиении, о пробуждении в больнице без памяти и личности. О жизни «Анны Петровой», о снах, в которых она слышала детский смех и не понимала, почему просыпается в слезах. О годах поисков, о восстановлении документов, о случайности, которая привела ее в эту клинику.
Ульяна слушала, не перебивая. Ее лицо оставалось бесстрастным, но пальцы, сжимающие перила набережной, побелели от напряжения.
— Эта история… она похожа на правду с медицинской точки зрения, — наконец произнесла она. — Травматическая амнезия после серьезного сотрясения мозга… Я изучала подобные случаи.
— Ты мне не веришь?
— Я верю, — медленно произнесла Ульяна. — Как врач я знаю, что такое возможно. Сканирование показало следы старой травмы в твоем мозге. Но… — она замолчала, подбирая слова, — одно дело понимать это разумом, другое — принять сердцем. Тридцать лет, понимаешь? Я прожила всю жизнь, думая, что ты нас бросила.
— А бабушка? — осторожно спросила Наталья. — Что с ней случилось?
Лицо Ульяны смягчилось: — Она прожила долгую жизнь. Воспитала меня, дала образование. Она была сильной женщиной. Но всегда ждала тебя. До последнего дня держала твою фотографию у кровати.
— Когда она…
— Четыре года назад. Тихо, во сне. Ей было восемьдесят.
Наталья закрыла глаза, пытаясь справиться с волной горя. Мать. Она потеряла мать, даже не попрощавшись.
— Я хотела бы… можно увидеть, где она похоронена?
Ульяна кивнула: — Можно. И еще… — она помедлила. — У меня сохранились твои вещи. Немного, но все же. Письма, фотографии. Может, они помогут вспомнить.
— Спасибо, — прошептала Наталья. — Я знаю, ты не обязана этого делать. После всего…
— Я не знаю, чего я не обязана делать, — резко произнесла Ульяна. — Это не ситуация из учебника. Тридцать лет я жила с мыслью, что ты где-то есть и не хочешь нас видеть. А теперь оказывается, что ты жертва. Я не знаю, как это обрабатывать, понимаешь?
Наталья медленно кивнула: — Понимаю. Я не прошу тебя называть меня мамой или… быть дочерью. Это невозможно — слишком много потеряно. Но, может быть, мы могли бы… узнать друг друга? Не как мать и дочь, а просто как люди?
Ульяна долго смотрела на воду, прежде чем ответить: — Я не знаю. Мне нужно время, чтобы все осмыслить.
Они разошлись, обменявшись телефонами. Наталья вернулась в свой город с тяжелым сердцем. Она нашла дочь, но потеряла мать. И неизвестно, получится ли восстановить хоть какие-то отношения с Ульяной.
Но через неделю раздался звонок: — Я нашла коробку с твоими вещами, — голос Ульяны звучал сдержанно. — И еще… в воскресенье я еду на кладбище к бабушке. Хочешь поехать со мной?
На могиле Анны Михайловны Наталья опустилась на колени. Простой гранитный памятник, фотография — те же добрые глаза, что на снимке в телефоне Ульяны.
— Мама, — прошептала она, касаясь холодного камня. — Прости меня. Я вернулась слишком поздно.
Ульяна стояла в стороне, давая ей пространство для этого момента. Что-то в этой сцене затронуло глубокие струны ее души. Впервые за долгие годы она увидела в этой женщине не абстрактную «мать, которая бросила», а человека, потерявшего самого себя.
По дороге обратно они почти не разговаривали. Но вечером, уже в квартире Ульяны, среди коробок с вещами из прошлого, что-то начало меняться.
— Это твой почерк, — Ульяна протянула Наталье старое письмо. — Ты писала бабушке из поездки, еще до моего рождения.
Наталья осторожно взяла пожелтевший листок, вглядываясь в изгибы букв. Знакомо и незнакомо одновременно.
— А это твоя любимая чашка, — Ульяна достала керамическую кружку с отколотой ручкой. — Бабушка не давала ее никому, даже мне.
Одна за другой появлялись вещи — свидетели жизни, которой Наталья не помнила. Платье, в котором она была на выпускном. Заколка для волос, подаренная матерью. Альбом с фотографиями, где молодая Наталья держала на руках крошечную Ульяну.
— Я ничего не помню, — прошептала Наталья, листая альбом. — Словно смотрю на чужую жизнь.
— Бабушка говорила, ты всегда хотела большего, — внезапно произнесла Ульяна. — Мечтала о городе, о карьере. Наш маленький Озерск казался тебе клеткой.
— И я бросила тебя ради этого?
— Нет, — Ульяна покачала головой. — Ты планировала забрать нас. Говорила, что через месяц у тебя будет достаточно денег на квартиру. Бабушка не верила. А я… я нарисовала нашу будущую комнату. С местом для кукол.
В комнате повисла тяжелая тишина. Наталья смотрела на взрослую женщину перед собой и пыталась увидеть в ней пятилетнюю девочку, которая ждала и не дождалась.
— Можно мне еще раз приехать? — тихо спросила она. — Я вернусь в свой город, но… может быть, через месяц?
Ульяна медленно кивнула: — Можно. И я подумаю о тех фотографиях — сделаю копии, если хочешь.
Это было начало. Трудное, неловкое, но начало.
Полгода они общались осторожно — созванивались раз в месяц, Наталья приезжала в Петербург на выходные. Разговоры были неловкими, с долгими паузами и осторожным прощупыванием границ. Но постепенно лед начал таять.
Ульяна рассказывала о бабушке, о своей работе, о неудавшемся браке. Наталья — о жизни в маленьком городке, о работе, о странной пустоте, которую всегда ощущала, не понимая ее причин.
В конце лета Ульяна неожиданно предложила: — В нашей клинике освободилась вакансия администратора. Опыт работы с людьми у тебя есть. Может, попробуешь?
— Переехать в Петербург? В пятьдесят пять начать все заново?
— Почему нет? — пожала плечами Ульяна. — В городе хорошая медицина. И мы могли бы… видеться чаще.
Наталья согласилась. Через месяц она уже работала в клинике, снимала маленькую квартиру недалеко от Ульяны. Вечерами они иногда гуляли вместе по набережной — там, где случайно встретились.
Однажды, глядя на закат над Невой, Ульяна призналась: — Знаешь, в детстве я часто представляла, что ты вернешься. Придумывала разные истории — что тебя похитили, или ты потеряла память… — она усмехнулась. — Забавно, что последний вариант оказался правдой.
— А ты бы простила меня, если бы я просто… ушла? По своей воле?
Ульяна долго молчала, прежде чем ответить: — Не знаю. Наверное, нет. Но сейчас это не имеет значения. Важно только то, что на самом деле произошло.
Они так и не стали матерью и дочерью в привычном понимании. Слишком поздно, слишком много потеряно. Но они нашли нечто другое — уважение, принятие, новую форму близости, не имеющую названия.
Каждый год в день рождения Анны Михайловны они вместе приходили на кладбище. И в третью такую годовщину Ульяна сказала, положив руку на надгробие: — Знаешь, бабушка, ты была права. Она бы не бросила нас просто так.
Наталья стояла рядом, слушая, как ветер шумит в кронах деревьев. Тридцать лет потеряны безвозвратно. Но оставшиеся годы теперь принадлежали им — не для возвращения в прошлое, а для создания чего-то нового. Не идеальная семья из детских фантазий, а две взрослые женщины, связанные кровью и общей болью. И, возможно, это было даже важнее.
