Когда Виктор — третий по счёту муж — собрал вещи и хлопнул дверью, она сначала просто сидела на кухне. Смотрела в окно на качели во дворе и думала: «Надо же, я одна». Мысль была непривычной, как новая обувь.
Марина обнаружила свободу в пятьдесят два. Случайно, как находят монетку в кармане старой куртки.
Первая неделя оказалась страшной. Дом затих и стал каким-то огромным. Марина ходила из комнаты в комнату, не зная, куда себя деть, и всё время проверяла телефон — вдруг Виктор передумал. Или дочь напишет. Или младший сын позвонит. Кто-нибудь.
«Мам, ты как?» — писала Наташа. «Нормально», — отвечала Марина. А потом долго смотрела на свой ответ и не понимала, что в нём не так.
На вторую неделю стало странно. Марина поймала себя на том, что разговаривает с телевизором. Что подпевает песням из своей молодости. Что может спать хоть до обеда — никто же не видит.
— А ты что дома сидишь? — спросила соседка Лена. — Давай хоть ко мне, чаю попьём.
— Не хочу, — сказала Марина и сама не поверила в свой ответ.
На третью неделю её прорвало. Как будто дамбу снесло.
Она проснулась утром, посмотрела в потолок и вдруг подумала: «Я ведь никогда не была в баре одна». И это была такая простая и одновременно странная мысль, что Марина рассмеялась. А потом встала и пошла в душ.
В баре «Причал» было накурено и шумно. Компания мужчин в углу громко обсуждала футбол, бармен протирал стаканы, как в старых фильмах. Марина села к стойке и замерла. Одно дело — решиться, другое — понять, что делать дальше.
— Что будете? — спросил бармен. — Пиво, — ответила Марина, потому что ничего больше в голову не пришло.
Пиво оказалось горьким и очень холодным. Она сделала глоток, потом ещё один. И внезапно почувствовала, как внутри разливается что-то тёплое. Не от алкоголя — от свободы.
Телефон пискнул. Сообщение от Наташи: «Мам, ты где? Я заехала, тебя нет дома».
Марина посмотрела на экран и впервые за все годы материнства подумала: «А какое твоё дело?»
«В баре», — написала она и выключила звук.
Домой Марина вернулась поздно. Она чувствовала себя пьяной, хотя выпила всего одну кружку. Опьянела от собственной смелости.
А на следующий день она купила сигареты. Просто так. Хотя не курила лет двадцать, с рождения старшего сына Димы.
Марина села в машину, выехала за город. Открыла окно, закурила и включила радио на полную громкость. «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина…» — пел старый магнитофон. В ответ на это Марина решительно переключила на рок-станцию.
Неделю спустя она заехала на байкерскую стоянку у трассы. Просто посмотреть. Марина слышала про это место от младшего сына Кости — он говорил, что там собираются «всякие психи на мотоциклах». Психи оказались обычными людьми — только в коже и с татуировками.
Марина стояла у своей машины, смотрела на мотоциклы и думала: «Вот бы прокатиться хоть раз».
— Нравится? — спросил кто-то рядом.
Она обернулась. Высокий мужчина с седой бородой разглядывал её с лёгкой усмешкой. В глазах у него плясали искры, как в сериале про драконов, который смотрела Наташа.
— Очень, — честно ответила Марина. — Хочешь прокатиться? — Хочу.
И только сев позади него на мотоцикл, только обхватив его руками за пояс, только почувствовав, как рычит зверь под ними, Марина поняла, что это первый раз за всю её жизнь, когда она сделала что-то только потому, что хотела. Безо всяких «потому что».
По дороге они не разговаривали — слишком громко ревел мотор. Но когда остановились на смотровой площадке над рекой, он сказал:
— Меня зовут Алекс. — Марина, — ответила она, чувствуя, как дрожат колени. И не от страха.
Месяц спустя Марина смотрела на свою новую жизнь и не узнавала себя. С Алексом она встречалась дважды в неделю — по вторникам и субботам. Так он сказал. Так они договорились.
Алекс — пятьдесят, с морщинами вокруг глаз, с руками в татуировках и шрамах. Механик с огромным стажем, байкер с почти сорокалетним. Однажды Марина спросила, когда он начал ездить на мотоцикле.
— В тринадцать, — усмехнулся он. — Угнал у соседа. Чуть не убился.
Дети не понимали. Когда Марина рассказала, что теперь встречается с «мужчиной с мотоциклом», Наташа нахмурилась, Дима присвистнул, а Костя спросил:
— Мам, ты в своём уме?
— Нет, — честно ответила Марина. — И мне нравится.
Подруги смотрели с тревогой. Соседка Лена однажды спросила:
— А ты не боишься? Все эти байкеры, они же… ну, знаешь.
Марина не знала. Но ей нравилось, что Алекс никогда не спрашивал, правильно ли она припарковалась. Не указывал, как держать вилку. Не читал ей лекций о жизни. Он вообще мало говорил.
Когда они были вместе, мир сжимался до одной точки. Алекс умел так целовать, что земля уходила из-под ног. У бывшего мужа Виктора были мягкие губы, у Кости-старшего — слишком мокрые, у первого мужа Игоря — слишком сухие. А у Алекса — как надо.
— Ничего себе, — сказала как-то Лена, когда они сидели на кухне. — Прямо светишься.
Это было правдой. Внутри Марины будто включили лампочку — яркую, слепящую. От этого света внутри иногда было больно глазам.
На третий месяц их встреч Алекс вдруг отменил свидание.
— Не могу, — сказал он в трубку. — Дела.
Голос у него был странный. Холодный. И этот холод растёкся по венам, как анестезия.
Он не звонил неделю. Марина чувствовала, как медленно гаснет лампочка внутри. Она смотрела на телефон, хотела написать, но что-то останавливало. Гордость? Страх? Понимание, что в пятьдесят два бегать за мужчинами — глупо?
На десятый день он позвонил сам.
— Извини, — сказал Алекс. — Не хотел тебя в это втягивать.
— Во что?
— В свои проблемы.
Он не объяснил. Они встретились, и всё было как прежде. Только иногда Марина ловила его взгляд — будто он ждал подвоха, обмана. Как-то раз она рассмеялась над его шуткой, а потом положила руку ему на плечо, и он вздрогнул. Отодвинулся.
— Что с тобой? — спросила она.
— Ничего, — ответил он. И только потом, глядя куда-то мимо неё: — Просто не люблю сюрпризы.
В следующий раз он исчез на две недели. Потом позвонил, будто ничего не случилось. А через месяц написал: «Нам нужно прекратить всё это».
Марина долго смотрела на сообщение. Потом оделась и поехала к нему домой. В старый гараж на окраине города, где Алекс жил среди запчастей и инструментов.
— Что происходит? — спросила она, когда он открыл дверь.
— Ничего, — пожал плечами Алекс. — Просто я не создан для отношений. Так всем будет лучше.
— Кому — всем?
— Тебе. Мне. Всем.
— Мне — не лучше.
В ту ночь она осталась у него. Они занимались любовью так, будто завтра конец света. А наутро он сказал:
— Знаешь, у меня была женщина. Я любил её больше жизни. А она… играла со мной. Уходила, приходила. Потом ушла насовсем. К моему другу.
— Я — не она, — тихо сказала Марина.
— Все вы одинаковые, — хмыкнул Алекс.
Они расстались снова. На этот раз он не звонил месяц. Марина ходила на работу, встречалась с детьми, поливала цветы на окне. Жила, как жила все предыдущие годы.
А потом Алекс возник на пороге её квартиры. Пьяный, злой. С разбитой губой.
— Не могу без тебя, — сказал он. И это признание далось ему тяжелее, чем если бы он поднял штангу весом в центнер.
И начался замкнутый круг. Они сходились, расходились, снова сходились. Алекс то звал её замуж, то писал, что никогда не хочет её видеть. А она не могла уйти. Потому что когда они были вместе, внутри горела та самая лампочка.
Марина никогда не верила в такую любовь. Думала, это всё выдумки из фильмов — когда трясутся руки, когда сердце выпрыгивает из груди, когда ты сам не свой.
А потом на заправке, где она покупала кофе, на неё посмотрел мужчина с добрыми глазами.
— Простите, у вас батончик упал, — сказал он, протягивая шоколадку.
Геннадий был полной противоположностью Алексу. Спокойный, надёжный, мягкий. Он работал инженером, жил в чистой квартире и имел взрослую дочь в Германии. По выходным катался на велосипеде.
На первом свидании он подарил ей букет полевых цветов. На втором — рассказал о своём разводе, случившемся пять лет назад.
— После того, как ушла жена, я думал, что больше никогда не влюблюсь, — признался он.
С ним было просто. Спокойно. Хорошо.
Только иногда, забывшись, Марина набирала номер Алекса. И сердце замирало от одного гудка в трубке.
Прошло два года. Два года между двумя мужчинами, между двумя жизнями. Марина научилась жить раздвоенной. С Геннадием она ходила в театр, ездила на дачу, готовила ужины по выходным. С Алексом — летала на мотоцикле по ночным трассам, пила виски из горла, целовалась до потери сознания.
Когда она была с Геннадием, телефон лежал экраном вниз. Когда с Алексом — она отключала звук. Всё честно.
— Мам, ты так и будешь на двух стульях сидеть? — спросил как-то Костя. Все трое детей знали о её метаниях.
— Да мне и так неплохо, — улыбнулась Марина.
— Но это ненормально, — нахмурился сын.
Марина тогда не ответила. Потому что «нормально» у неё закончилось два года назад, когда она впервые села на мотоцикл. И началось что-то другое — странное, не всегда приятное, но настоящее. Как американские горки. Дух захватывает от страха и восторга одновременно.
Дети поддерживали «вариант Геннадий». Подруги тоже. Даже соседка Лена сказала как-то:
— Хватит уже. В нашем возрасте надо ценить надёжность, а не эти страсти-мордасти.
А на прошлой неделе всё рухнуло. Алекс снова исчез. Не отвечал на звонки, не читал сообщения. Марина знала этот сценарий наизусть — сначала тревога, потом злость, потом апатия. А через несколько дней он явится, как ни в чём не бывало. Или напишет гадость. Или позвонит среди ночи.
Она была у Геннадия, когда телефон завибрировал.
— Что за идиот звонит в полночь? — проворчал Геннадий из кухни.
— Это будильник, — соврала Марина и вышла в ванную. — Алло?
— Ты с ним? — хрипло спросил Алекс.
— С кем?
— С этим своим…
— Какая тебе разница? Ты неделю не появлялся.
— Значит, с ним, — В его голосе звучала такая боль, что Марине стало трудно дышать.
А потом он сказал то, чего никогда не говорил раньше:
— Я люблю тебя. Я никогда никого так не любил.
Марина прислонилась к холодной стене ванной. Сердце стучало где-то в горле.
— Пожалуйста, приезжай, — попросил Алекс. — Мне нужно тебя увидеть.
— Я не могу сейчас.
— Утром?
— Утром.
Но утром пришло сообщение: «Ну что, нашла себе ещё одного принца? Ну и катись».
Марина сидела на кухне Геннадия и смотрела на эти слова. Хотелось плакать, но слёз не было. Внутри была только усталость.
— Я тут подумал, — сказал Геннадий, ставя перед ней чашку кофе. — Может, нам пожениться?
— Что?
— Ну, мы уже два года вместе. Мне кажется, пора перестать бегать по кругу.
Марина смотрела на него и понимала, что не удивлена. Этот вопрос витал в воздухе уже давно. Она знала ответ Геннадия: «Ты можешь быть счастливой, если просто позволишь себе».
— Мне нужно подумать, — сказала она и поехала домой.
Весь день телефон молчал. Ни Алекс, ни Геннадий не писали. Марина ходила по квартире, не находя себе места. А вечером взяла ключи и поехала в бар «Причал». Там, где всё началось.
В баре было немноголюдно. Марина села за стойку, заказала пиво. Неужели прошло уже два года с того дня, когда она пришла сюда впервые? Два года метаний, полётов и падений.
Она достала телефон. Нужно было написать кому-то из них. Принять решение. Но вместо этого зашла в галерею, листала фотографии — здесь она с Алексом у мотоцикла, здесь с Геннадием на даче, здесь они с детьми на Наташином дне рождения.
Телефон пискнул. Два сообщения — одно за другим.
Алекс: «Не смей писать. Проваливай из моей жизни».
Геннадий: «Скучаю. Завтра уезжаю в отпуск. Хочешь со мной?»
Марина подняла голову и увидела себя в зеркале за барной стойкой. Женщина с короткими волосами — она отстригла косу год назад, Алекс был в ярости, а Геннадий сказал, что ей идёт. Женщина с морщинками в уголках глаз. Женщина, которая впервые в жизни не знает, как поступить.
«Ты можешь быть счастливой, если просто позволишь себе».
Это правда. Только вот что значит «счастливой»? Спокойствие с Геннадием? Или огонь с Алексом? Или… что-то совсем другое?
Бармен поставил перед ней вторую кружку пива.
— За счёт заведения, — сказал он. — Вы здесь часто бываете последнее время.
— Спасибо, — кивнула Марина.
Когда он отошёл, она снова посмотрела на телефон. Два сообщения. Два пути. Два года метаний.
«К чёрту», — подумала она и залпом допила пиво. Расплатилась и вышла на улицу. Сердце стучало ровно и спокойно, как будто уже знало решение.
Марина сидела в машине, не включая двигатель. В голове было пусто и звонко, как в только что построенном доме. Она открыла список контактов, нашла номер дочери. Часы показывали одиннадцать вечера, но она знала, что Наташа не спит.
— Мам? Что-то случилось? — голос дочери звучал встревоженно.
— Нет. То есть да. Не знаю, — Марина улыбнулась сама себе. — Я просто хотела спросить: как ты поняла, что Миша — это тот самый?
— В смысле?
— Ну, твой муж. Как ты поняла, что он — то, что тебе нужно?
Наташа помолчала. Было слышно, как она отхлебывает что-то — наверное, чай. У Наташи всегда была привычка пить чай перед сном.
— Я не знала, — наконец сказала она. — Просто однажды поняла, что с ним я — настоящая. Не пытаюсь быть лучше, хуже, умнее. Просто я.
— Спасибо, — тихо сказала Марина.
— Это из-за тех двоих?
— Да.
— И кого выбрала?
Марина смотрела на огни ночного города. Два года назад она не могла представить, что будет вот так сидеть в машине у бара и решать свою судьбу.
— Себя, — ответила она. — Я выбрала себя, Наташ.
Дочь рассмеялась:
— Вот видишь, а говорила, что никогда не поймёшь всю эту чушь про «полюбить себя».
Марина улыбнулась. Положила телефон, завела машину.
Через полчаса она стояла у двери квартиры Алекса. Постучала. За дверью были слышны шаги, потом тишина. Он смотрел в глазок, она знала.
— Открывай, — сказала Марина. — Не строй из себя подростка.
Алекс открыл дверь. На нём была только старая футболка и джинсы. Глаза красные — то ли от усталости, то ли от выпивки.
— Я уже понял — ты к своему Геннадию, — буркнул он вместо приветствия.
— Не к Геннадию, — качнула головой Марина. — И не к тебе.
Алекс нахмурился.
— Я устала от этого всего, — сказала она и сама удивилась, как легко и просто прозвучали эти слова. — Ты то тянешь меня к себе, то отталкиваешь. Я люблю тебя. Всегда буду любить. Но так больше не могу.
— И что, к нему поедешь? — в голосе Алекса звучала злость, но Марина знала, что за ней — боль.
— Нет. Он хороший человек. Но это всё не то.
— Тогда что?
Марина пожала плечами:
— Я не знаю. Мне пятьдесят четыре, и я всё ещё не знаю, чего хочу на самом деле. Но у меня всё ещё есть время узнать.
Алекс смотрел на неё, и в его глазах было что-то новое. Удивление? Уважение?
— Можно войти? — спросила Марина. — Я хочу поговорить.
Они проговорили всю ночь. Марина рассказала то, что никогда не решалась сказать: что его уходы разбивают ей сердце, что она не игрушка, которую можно то брать, то бросать. Что она всегда видела его боль и никогда — не причиняла ему боли намеренно. Что она заслуживает лучшего.
Под утро они уснули вместе, на диване, даже не целуясь. Просто прижавшись друг к другу.
Потом Марина поехала к Геннадию. Он уже собирал чемодан — правда, билет купил один.
— Я знал, что ты не поедешь, — улыбнулся он грустно, когда она сказала, что пришла поговорить.
— Прости, — сказала Марина. — Ты заслуживаешь кого-то, кто будет любить тебя целиком. Без сомнений, без оглядки на других. А я так не могу.
— И что теперь?
— Не знаю. Но я не хочу больше строить свою жизнь вокруг кого-то.
Геннадий смотрел на неё, склонив голову, как большая птица. Потом кивнул.
— Ненавижу говорить это, но… ты изменилась.
Марина вышла на улицу и подняла лицо к небу. Май. Тепло. Впереди лето.
Телефон зазвонил, и она увидела имя Алекса на экране. Телефон звонил, звонил, а она смотрела и улыбалась. Потом отключила звук. И пошла вперёд.
Марине было пятьдесят четыре, и она только начинала жить.
