— Да что тебе объяснять! Я своими глазами видела, как твоя Вера копалась в шкафу с документами! — Людмила с грохотом поставила сумку на тумбочку. — Неужели не понимаешь, зачем она к тебе ходит? Квартирой нашей интересуется!
Отец медленно опустился на стул, его плечи ссутулились ещё сильнее обычного.
— Люда, это уже переходит все границы, — он говорил тихо, но в голосе явственно звучало раздражение. — Вера помогала мне разобраться с документами на субсидию. Я просил её об этом.
— А меня, родную дочь, значит, просить стыдно? — Людмила нервно переставляла чашки в буфете. — Или эта… дамочка лучше в документах разбирается? Может, у неё юридический факультет за плечами?
— Ты вечно занята, — отец поднял на неё усталые глаза. — А когда дома, то постоянно находишь причины отказать мне в простой помощи.
— Неправда! — Людмила резко развернулась и едва не сбила мамину фарфоровую статуэтку с полки. — Я всегда… Я же…
— Ты обещала отвезти меня в поликлинику в прошлый четверг, — его голос звучал спокойно, но каждое слово било точно в цель. — Где ты была?
— У меня срочное совещание образовалось! Я же предупредила! — Людмила машинально поправила салфетку на комоде — ту самую, с васильками, связанную мамой незадолго до смерти. — А эта твоя… кавалерша тут же примчалась, да? Герой в юбке!
— Не смей так о ней говорить, — в голосе отца промелькнуло что-то новое, чего Людмила раньше не слышала. — Вера хороший, добрый человек. Она помогает мне, когда мне одиноко. Когда я…
— Одиноко? — Людмила повысила голос, перебивая его. — А я что, пустое место? Кто я тебе — квартирантка случайная?
Отец молча отвернулся к окну. Его руки с проступающими венами неподвижно лежали на столе — те самые руки, которые когда-то легко подбрасывали маленькую Люду к потолку.
— Ты не понимаешь, — наконец проговорил он. — Когда мы с тобой видимся, только и слышу упрёки. А с Верой я чувствую себя… снова живым.
Эти слова ударили больнее пощёчины. Людмила застыла на месте.
— Живым? — переспросила она дрогнувшим голосом. — То есть со мной ты чувствуешь себя… как в морге, да?
— Я не это имел в виду.
— Всё ты именно это имел в виду, — Людмила подошла к серванту и резко выдвинула ящик с маминой вышивкой. — Смотри, папа! Вот это — мама. Её душа, её руки! Ты клялся ей перед смертью, что никогда…
— Хватит! — отец стукнул кулаком по столу с такой силой, что зазвенела посуда. — Не смей использовать память матери для своих манипуляций!
Людмила отшатнулась, словно её ударили.
— Манипуляций? — её голос дрожал. — Ты верность маминой памяти называешь манипуляцией?
— Верность? — отец усмехнулся, и эта усмешка была горькой. — Посмотри на себя, Люда. Тебе сорок скоро, а ты живёшь как будто тебе двадцать и боишься, что родители не одобрят твоего жениха. Ты даже замуж не вышла — всё потому, что некому было бы тогда «охранять» меня от чужих женщин, да?
Людмила шумно втянула воздух, чувствуя, как к горлу подкатывает комок.
— Значит, вот как ты думаешь? Что я… я семь лет жизни положила, чтобы ты не остался один. А ты…
— Я никогда не просил тебя жертвовать своей жизнью, — отец встал из-за стола. — И мама, поверь, тоже бы этого не хотела.
— Не смей говорить, чего хотела бы мама! — Людмила схватила со стола фотографию матери в деревянной рамке. — Она бы никогда не одобрила, что ты так быстро нашёл ей замену!
— Замену? — отец покачал головой. — Люда, прошло семь лет.
— И что? Для настоящей любви время не имеет значения!
Отец долго смотрел на неё, потом медленно подошёл к окну и молча смотрел на улицу. Наконец, он повернулся:
— Завтра я приглашу Веру на ужин. И хочу, чтобы ты была дома, познакомилась с ней по-человечески.
Людмила стиснула фотографию так, что заболели пальцы.
— Никогда! — отрезала она. — Я не буду сидеть за одним столом с женщиной, которая охотится за нашей квартирой!
— За нашей квартирой… — эхом отозвался отец. — Вот в чём дело, да? Ты боишься, что твоё наследство окажется под угрозой?
Людмила опустила глаза, чувствуя, как к щекам приливает жар.
— Это мамин дом, — сказала она уже тише. — И память о ней я просто так не отдам.
Ночь выдалась бессонной. Людмила ворочалась в кровати, глядя на потолок с трещиной, напоминающей изогнутую реку — мама всегда уверяла, что такие трещины приносят удачу. Из соседней комнаты доносился тихий храп отца.
— Старый дурак, — пробормотала она, переворачиваясь на другой бок. — В его-то годы… любовные игры затеял.
На тумбочке рядом стояла фотография: мама в белом платье с кружевным воротничком и отец, тогда ещё молодой, с копной тёмных волос. Какими счастливыми они казались.
Первые месяцы после маминой смерти отец часто сидел у окна и смотрел на улицу, не произнося ни слова. Он всегда был немногословным, но тогда замкнулся окончательно. Людмила переехала к нему — как думала, на время. Но дни складывались в недели, недели в месяцы, а потом прошло семь лет.
— Только ты у меня осталась, доченька, — говорил он тогда. А теперь нашёл эту… Веру.
Утром Людмила услышала, как отец разговаривает по телефону. Его голос звучал непривычно бодро:
— В семь, Верочка, буду ждать. Да-да, приготовлю свой фирменный плов. Нет-нет, ничего не нужно приносить.
Людмила стиснула зубы. «Верочка»! Женщине за пятьдесят, а он как мальчишка.
В ванной она внимательно разглядывала своё отражение. Морщинки вокруг глаз стали заметнее. Неужели ей и правда скоро сорок?
— Люда, ты сегодня пораньше придёшь? — спросил отец, когда она проходила мимо кухни.
— А смысл? — она остановилась в дверном проёме. — Чтобы полюбоваться, как ты перед ней хвостом виляешь?
Отец медленно положил ложку, которой помешивал что-то в кастрюле.
— Я попросил тебя быть дома, потому что хочу познакомить вас по-человечески, — его голос звучал устало, но твёрдо. — И прошу — ради всего хорошего, что между нами было — постарайся быть вежливой.
Что-то в его глазах — глубокая усталость или скрытая боль — заставило Людмилу смягчиться.
— Ладно, — неохотно кивнула она. — Но только из уважения к тебе. И не жди, что я буду перед ней рассыпаться.
На работе Людмила не могла сосредоточиться. Отец никогда раньше не приглашал женщин домой. Их квартира оставалась своеобразным святилищем, где всё напоминало о маме — от вязаных салфеток до расставленных в определённом порядке книг на полке.
— Нет, она точно что-то замышляет, — бормотала Людмила, глядя в монитор. — Женщина её возраста… Ищет, где бы тихую гавань найти. А у нас хоть и хрущёвка, но в хорошем районе, да и папина пенсия неплохая. Просто так такие тётки на горизонте не появляются. Выведу её на чистую воду.
Вернувшись домой, Людмила сразу почувствовала аромат специй — отец готовил плов, тот самый, которым когда-то восхищалась мама.
На кухонном столе в простой вазе стояли три красные гвоздики. Гвоздики! Мамины любимые цветы! Внутри всё сжалось от острого, почти физического ощущения неправильности происходящего.
— Папа, — позвала она, проходя в комнату. — Откуда гвоздики?
— А, это Вера принесла, — отозвался отец из кухни. — Я говорил, что не надо ничего приносить, но она настояла…
— Гвоздики? — перебила Людмила, входя на кухню. — Ты что, рассказывал ей, что мама любила гвоздики?
Отец застыл у плиты с ложкой в руке.
— Нет, — медленно сказал он. — Это просто совпадение.
— Совпадение? — Людмила не смогла сдержать усмешку. — Слишком удобное! Она выпытывает у тебя информацию о маме, да?
— Людмила, — отец впервые за много лет назвал её полным именем, — ты обещала вести себя прилично. Вера будет здесь через час. Может, примешь душ и переоденешься?
— Разумеется, — процедила она. — Надо же произвести впечатление на нашу гостью.
В душе Людмила пыталась успокоиться, но мысли возвращались к гвоздикам. Зачем эта женщина так бесцеремонно вторгается в их прошлое? Что ей нужно на самом деле?
Ровно в семь прозвенел звонок. Из своей комнаты Людмила слышала, как отец открывает дверь и тихий женский голос произносит:
— Николай Иванович, надеюсь, я не опоздала.
Людмила скривилась. «Николай Иванович» — конечно, не опоздает такая на свидание. Ещё минуту она медлила, прежде чем выйти в коридор.
У вешалки стояла женщина в строгом тёмно-синем платье. Не полная, но и не худая — такую обычно называют «статной». Седеющие волосы уложены в простую, но аккуратную причёску, неброский макияж. Она поправляла жакет, когда Людмила вышла, и их взгляды встретились.
— Здравствуйте, вы, должно быть, Людмила, — женщина протянула руку. — Я Вера Сергеевна. Очень рада наконец познакомиться.
Людмила нехотя пожала протянутую руку.
— Взаимно, — соврала она.
За столом Вера Сергеевна вела себя неожиданно скромно. Не пыталась, как опасалась Людмила, сразу стать «своей». Говорила негромко, внимательно слушала отца. Людмила исподтишка наблюдала за ней, ища подвох.
— Плов просто изумительный, Николай Иванович, — сказала Вера, аккуратно отложив вилку.
— Это папин фирменный рецепт, — неожиданно для себя вступила Людмила. — Мама всегда говорила, что его плов лучший в мире.
Повисла неловкая пауза. Вера промокнула губы салфеткой.
— Ваша мама была совершенно права. Редко встретишь мужчину, который так виртуозно готовит.
— А вы часто встречаете разных мужчин? — не удержалась Людмила.
— Люда! — отец повысил голос.
— Всё в порядке, — спокойно отозвалась Вера. — После тридцати лет работы в библиотеке встречаешь самых разных людей. И мужчин, способных приготовить что-то сложнее яичницы, действительно немного.
— Вы работаете в библиотеке? — удивилась Людмила. — А я думала…
— Что я охотница за жильём? — прямо спросила Вера, глядя ей в глаза.
Людмила растерялась, а отец подавился чаем.
— Я понимаю вас, Людмила, — продолжила Вера. — Честное слово. Я тоже дочь, и моя мама умерла десять лет назад. Знаю, каково это — кажется, что предаёшь её память, если принимаешь мысль, что отец может двигаться дальше.
— Вы ничего обо мне не знаете, — Людмила сжала под столом кулаки. — И я не давала повода говорить со мной о моей маме.
— Люда, прекрати, — отец потёр лоб.
— Нет, я хочу знать! — Людмила резко поднялась. — Откуда эта… Вера Сергеевна знает про гвоздики? Про то, что мама любила гвоздики?
Кухня погрузилась в тишину. Вера медленно опустила стакан на стол.
— Гвоздики? — она переводила взгляд с отца на Людмилу. — Я не знала, что это любимые цветы вашей мамы. Я просто…
— Не лгите! — Людмила сжала спинку стула. — Он рассказывал вам о маме? О том, какие цветы она любила?
— Людмила Николаевна! — Отец стукнул ладонью по столу так, что подпрыгнули чашки. — Немедленно прекрати этот допрос!
Вера подняла руку, словно останавливая его:
— Николай Иванович, пожалуйста. Людмила имеет полное право задавать вопросы.
— Именно, — Людмила скрестила руки на груди. — И я всё ещё жду ответа. Откуда вы узнали про гвоздики?
— Я не знала, — повторила Вера. — Сегодня у нас в библиотеке проходила распродажа списанных книг — собирали деньги для детского дома. Я приобрела несколько книг по садоводству и случайно обнаружила, что на одной из них были ваши адрес и фамилия…
— Что? — Людмила застыла.
— Это была книга «Комнатные растения» 1985 года издания. На форзаце стояла подпись «А. Смирнова». Я подумала, что это, возможно, была ваша мама. И решила принести книгу вам. А гвоздики… Просто так вышло. В библиотеке украшали зал к поэтическому вечеру, мне дали несколько цветов в благодарность за помощь.
— Книга? — переспросила Людмила, чувствуя, как дрожат губы. — С маминой подписью?
— Да, — Вера кивнула. — Я подумала, что вам будет приятно её получить.
— Где? — только и смогла выдавить Людмила. — Где эта книга?
Вера нагнулась к сумке, стоявшей у ножки стула.
— Вот, — она протянула Людмиле потрёпанную книгу в коричневом переплёте.
Людмила взяла книгу дрожащими руками и раскрыла форзац. Там, выцветшими чернилами, был выведен мамин почерк — круглые буквы с лёгким наклоном влево: «А. Смирнова».
— Это действительно… — Людмила провела пальцами по надписи. — Мама так любила эту книгу. Всегда сверялась с ней…
Голос предательски дрогнул. Перед глазами возникла картина: мама заботливо опрыскивает герань на подоконнике, сверяясь с этой самой книгой. «Растениям нужно говорить ласковые слова», — повторяла она. Людмиле тогда казалось это смешным, а теперь…
— Как она попала в библиотеку? — спросила Людмила, перелистывая страницы. На полях виднелись карандашные пометки маминым почерком.
— В библиотеку попадают книги из разных источников, — ответила Вера. — Иногда люди жертвуют целые коллекции, особенно когда…
Она умолкла, но Людмила поняла, что она хотела сказать — когда хозяин умирает.
— У вас есть другие мамины вещи? — голос Людмилы звучал глухо.
— Нет, только эта книга. Я заметила её случайно.
За столом снова воцарилась тишина. Людмила не отрывала взгляда от книги, боясь поднять глаза.
— Людочка, — наконец произнёс отец, впервые за вечер назвав её ласково, — я никогда не хотел стереть память о маме. Просто…
— Просто что? — Людмила подняла взгляд, полный непролитых слёз.
— Просто я должен жить дальше, — он протянул руку через стол и сжал её пальцы. — Я старый человек, Люда. Мне семьдесят два. И мне страшно думать, что оставшиеся годы пройдут в одиночестве и тишине.
— Но у тебя есть я, — прошептала Людмила, крепко сжимая книгу. — Я всегда рядом.
— Ты моя дочь, и я люблю тебя больше жизни, — отец говорил тихо, но в каждом слове звучала уверенность. — Но ты заслуживаешь собственной жизни. И я тоже имею на неё право.
Вера осторожно встала из-за стола.
— Пожалуй, мне стоит уйти. Вам нужно поговорить наедине.
— Нет, — слово вырвалось у Людмилы прежде, чем она успела подумать. — Останьтесь. Вы и так уже… вы слишком далеко зашли, чтобы просто уйти.
Вера медленно села обратно, с вопросом глядя на Людмилу.
— Я хочу понять, — Людмила сглотнула комок в горле, — что вы за человек? И чего вы хотите от моего отца?
— Людмила! — возмутился отец.
— Нет, пап, мне важно знать, — настояла она. — Это моё право.
Вера сложила руки на коленях.
— Кто я? — она задумалась на мгновение. — Вдова, мать двоих детей, которые давно выросли и живут своей жизнью. Библиотекарь на пенсии, который всё ещё работает, чтобы не сидеть дома в четырёх стенах. А чего я хочу от вашего отца?
Она посмотрела на Николая Ивановича с такой теплотой, что Людмила невольно отвела взгляд.
— Я просто хочу, чтобы никто из нас не оставался один. Чтобы было с кем обсудить новую книгу, вместе погулять по парку, зайти в кафе на пирожное и чай.
— И это всё? — недоверчиво спросила Людмила.
— А что ещё нужно в нашем возрасте? — Вера слегка улыбнулась. — Людмила, мне не нужна ни чья-то квартира, ни имущество. У меня есть своя жилплощадь, хоть и небольшая. Я не претендую на место вашей мамы. Я просто хочу быть рядом с человеком, который стал мне дорог.
Отец осторожно взял Веру за руку, и этот простой жест сказал Людмиле больше, чем любые слова. Она увидела то, чего не замечала прежде — как разглаживаются тревожные морщины на его лбу, когда он смотрит на Веру, как меняется взгляд.
— Вы ведь любите его, — тихо произнесла Людмила. Это не был вопрос.
— Да, — просто ответила Вера. — Люблю. И мне не нужно от него ничего, кроме него самого.
Людмила вдруг почувствовала неимоверную усталость, словно тяжесть последних семи лет разом навалилась на плечи. Она бережно закрыла мамину книгу и прижала её к груди.
— Папа, мне нужно побыть одной, — тихо сказала она и встала.
— Людочка, — начал отец обеспокоенно.
— Всё в порядке, — она покачала головой. — Просто мне надо подумать.
Людмила не заметила, как заснула, крепко прижимая к себе мамину книгу. Проснулась она от лучей солнца — за окном занимался рассвет. На кухне было тихо — Вера ушла, а отец, видимо, ещё спал.
Она осторожно отложила книгу и подошла к окну. Небо было нежно-розовым, словно обещание чего-то нового. Людмила вдруг осознала, что давно не замечала, каким красивым бывает утро.
В коридоре послышались тихие шаги — отец просыпался рано.
— Люда? — он заглянул в комнату. — Ты не спишь?
— Нет, — она обернулась. — Папа, нам надо поговорить.
На кухне, где вчера развернулась драма, сейчас было тихо и спокойно. Людмила медленно помешивала чай, не поднимая глаз. Слабый аромат гвоздик ещё витал в воздухе.
— Я должна попросить прощения, — наконец произнесла она. — У Веры. И у тебя.
Отец смотрел на неё внимательно, но молчал, давая ей возможность высказаться.
— Мне казалось, что я защищаю мамину память, — продолжила Людмила. — А на самом деле… я просто боялась, что ты перестанешь нуждаться во мне, если в твоей жизни появится кто-то другой.
— Доченька, — отец накрыл её руку своей. — Ты моя единственная дочь. Никто и никогда не заменит тебя в моём сердце. Как никто не заменит маму.
— Я знаю, — она слабо улыбнулась. — Этой ночью я перечитывала мамины заметки в книге. Знаешь, что она написала на последней странице? «Не забывай: каждому растению нужно пространство для роста. Даже самые сильные цветы засыхают, если их держать в тесной теплице».
Отец удивлённо приподнял брови.
— Наверное, мама хотела бы, чтобы мы оба не стояли на месте, — тихо добавила Людмила. — Не превращали эту квартиру в музей. Я боялась, что если ты полюбишь кого-то ещё, значит, недостаточно любил её. Но это ведь неправда, верно?
— Конечно, неправда, — в голосе отца звучала твёрдая уверенность. — Я любил твою маму каждой клеточкой души. И буду любить до последнего вздоха. Но любовь не исчезает, когда человек уходит. Она просто становится другой.
Людмила кивнула, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.
— Я попробую найти телефон Веры, — сказал отец. — Уверен, она всё поймёт и не обидится.
— Нет, — Людмила подняла взгляд. — Позвони ей сейчас. Пригласи на обед. Я хочу сама извиниться.
— Ты уверена?
— Да, — она решительно встала. — Пора вспомнить о живых. И мне самой пора наконец-то начать жить. Иначе мы с тобой так и будем вянуть в этой теплице, как говорила мама.
