никита— Мам, ну какие тебе зубы, мне на абонемент в фитнес не хватает, — процедила Виктория. — Иди в бесплатную поликлинику. Все, чао.
— Дочка, но ведь… стыдно, без зубов ходить, — чуть не плакала Галина Алексеевна.
— Я, что ли, виновата, что ты себе их раньше не вставила? — поинтересовалась Виктория. — И не забудь, мы в выходные у отца Артема. Не опозорь меня.
К субботе про этот разговор она благополучно забыла. Как всегда, легко выбрасывала из головы просьбы матери о покупке продуктов или о деньгах на лекарства. Ей государство пенсию платит. А у Виктории на эту жизнь большие планы, она не мать, чтобы впрягаться и тянуть лямку до старости.
— Она что, правда ходит в этих сапогах? — Петр Петрович задал вопрос вполголоса, чтобы гостья не услышала.
Он смотрел на женщину в потертом пальто, которая неловко стояла в прихожей, боясь ступить на идеально чистый ламинат в своей разношенной обуви. Галина Алексеевна, мать будущей снохи, аккуратно поставила свои старые сапоги на газетку, расправляя неровные края бумаги.
— Ну… .. Да, — пожал плечами Артем. — А что?
— Ничего, — хмыкнул Петр Петрович и двинулся к гостиной.
Праздничный стол уже ломился от закусок. Виктория, невеста Артема, сверкала, как новенькая монетка, укладка с какими-то мудреными завитками, платье из бутика, туфли на головокружительных каблуках. Она деловито расставляла бокалы, командуя Артемом, который таскал из кухни салатники.
— Вот тут поставь! Нет, не так… Господи, ты что, чувства симметрии лишен? — Виктория закатила глаза и переставила салатник на два сантиметра левее.
Петр Петрович хмыкнул еще раз. За те три месяца, что его сын встречался с этой женщиной, он успел насмотреться на ее характер. Но сегодня был особый день — Петр Петрович впервые увидел мать будущей невестки.
— Галина Алексеевна, проходите, не стесняйтесь, — он мягко взял женщину за локоть.
— Ой, спасибо… Я… Ну… — ее глаза метнулись к дочери в поисках поддержки.
Но Виктория была занята сервировкой.
— Мам, чего ты копаешься? — бросила она. — Давай быстрее!
Галина Алексеевна неуклюже прошла к столу и присела на краешек стула. Ее руки с потрескавшейся кожей и неухоженными ногтями заметно контрастировали с безупречным маникюром дочери.
— Виктория говорила, вы работали бухгалтером? — Петр Петрович разлил вино по бокалам.
— Да… Тридцать два года в одной организации, — Галина Алексеевна робко улыбнулась. — А сейчас на пенсии…
— Господи, мама, только не начинай опять про свою бухгалтерию, — Виктория поморщилась. — Артем, солнце, передай мне соус!
Петр Петрович медленно отставил бутылку. Что-то неприятно кольнуло его внутри. Он вдруг заметил, как Галина Алексеевна сжалась, будто ожидая удара. В уголках ее глаз блеснули слезы, которые она торопливо смахнула.
— Вы в Третьяковскую галерею ходили, Галина? — внезапно спросил он. — Там выставка открылась.
— Н-нет, — она смутилась. — Я давно никуда не выбиралась.
— Купим билеты на выходные! — вдруг решительно сказал Петр Петрович.
Артем от неожиданности поперхнулся водой, а Виктория замерла с вилкой в руке.
Эти воскресные обеды у свекра давно стали для Виктории рутиной, скучной необходимостью. Петр Петрович, пенсионер с замашками командира полка, был для нее всего лишь отцом Артема, которого приходилось терпеть ради семейного благополучия. Она выдерживала его бесконечные вопросы о работе, политике и современной молодежи, которая «все погубит».
Ухоженная, в брендовой одежде, с безупречным маникюром и прической из салона, Виктория каждый раз чувствовала на себе его оценивающий взгляд. Вот и сегодня он опять говорил о каких-то выставках и книгах, словно у нее было время на эту чепуху.
После обеда Артем вышел курить на балкон. Виктория осталась с Петром Петровичем и Галиной Алексеевной в гостиной. Свекор, как-то странно поглядывая то на нее, то на ее мать, неожиданно спросил:
— А почему вы, Галина, никогда не ездите отдыхать? Вика нам такие фотографии показывала с Бали… А вы где отдыхаете?
Мать смутилась и опустила глаза:
— Ну… Вот… В Подмосковье есть санаторий. Там хороший сосновый лес…
— Санаторий? — Петр Петрович вскинул брови. — По профсоюзной путевке, что ли?
— Нет, — покачала головой Галина Алексеевна. — Просто дешевле, чем на море.
Виктория закатила глаза. Вот только этого не хватало! Сейчас мать начнет жаловаться на свою нищенскую пенсию.
— Мам, ну сколько можно, а? — она демонстративно посмотрела на часы. — Мы же договаривались…
Петр Петрович вдруг подался вперед:
— О чем вы договаривались?
— Да ни о чем, — фыркнула Виктория. — Просто мама любит… Ну… Преувеличивать.
Галина Алексеевна вспыхнула:
— Я ничего не преувеличиваю, Вика.
— А ты много получаешь, Галина? Пенсия большая или как у всех? — прямо спросил Петр Петрович.
— Ой, ну… Всего семнадцать тысяч, — она смутилась еще больше. — Но мне хватает! Я экономная. А Вика, спасибо ей, иногда…
— Ничего, — перебила ее Виктория, бросив на мать испепеляющий взгляд. — Ты сама всегда говорила: «Не надо мне помогать, я справлюсь».
Галина Алексеевна прикусила губу, но не сдержалась:
— Вика, но я ведь просила тебя только на лекарства в прошлом месяце… А сама всю жизнь… Ты училась в хорошей школе, потом институт…
— И что теперь? — вскинулась Виктория. — Я должна до гроба расплачиваться? Тебя не просили меня рожать! А то, что «всю жизнь»… Так это твой выбор был. Я теперь сама по себе!
Галина Алексеевна осеклась. Петр Петрович смотрел на Викторию так, будто под микроскопом изучал.
— А новые сапоги твоей матери сколько будут стоить?
Виктория поперхнулась:
— При чем тут сапоги?
— При том, — Петр Петрович поднялся с кресла и возвышался теперь над сидящей Викторией, — что ты сейчас сидишь передо мной с бриллиантами в ушах, рассказываешь о своих фитнесах и салонах, а мать ходит в обуви, которую впору выбросить.
За окном хлопнула балконная дверь — Артем вернулся. Но никто не обратил на него внимания.
— Виктория, ты слышишь, что говоришь? — Петр Петрович навис над ней, как грозовая туча. — Твоя мать выглядит так, будто последний раз покупала одежду при Горбачеве!
Виктория вскочила с места:
— Что за допрос? Это… Уже переходит все границы! — она обернулась к Артему в поисках поддержки. — Ты слышишь, что творится?
Тот застыл в дверях, переводя растерянный взгляд с отца на невесту.
— Пап, ну… Может, не надо…
— Чего не надо? — Петр Петрович даже не повернулся к сыну. — Не надо говорить правду? Я вижу женщину, которая растила дочь одна, отказывала себе во всем, а теперь живет на жалкую пенсию. И вот смотрю на…
Он сделал паузу, подбирая слова.
— Эту самую дочь, которая швыряет деньги на ерунду, но не может купить матери приличные сапоги!
Галина Алексеевна в отчаянии замахала руками:
— Петр Петрович, не надо, пожалуйста… Вика права, я сама… Все хорошо.
— Да, мама у меня такая, — Виктория скрестила руки на груди. — Вечно страдает, экономит. Я предлагала ей нормальную работу, была бы прибавка к пенсии, с подругой поговорила в магазине. А она что? «Ой, я не смогу, не справлюсь». А потом жалуется.
— Вика, — тихо произнесла Галина Алексеевна, — но мне шестьдесят один… Какой магазин? Спина болит, ноги…
— Вот! — Виктория воздела руки. — Опять начинается! Артем, ты видишь? Это вечно так.
Артем неловко переминался с ноги на ногу.
— Слушай, ну может, и правда… Стоит как-то помочь? Мы же можем…
— Ты теперь тоже? — Виктория обернулась к нему, словно ужаленная. — А кто говорил, что мы копим на квартиру, на отпуск? Я что, должна за всех отдуваться? Мама сама виновата, что не умеет деньги зарабатывать.
Петр Петрович опустился в кресло и пристально посмотрел на Галину Алексеевну:
— Расскажите-ка мне, как вы растили дочь.
Виктория закатила глаза:
— Только не эту слезливую историю! Да, было тяжело, да, отец нас бросил. Но я-то при чем? Почему страдать всю жизнь должна?
— Никто… Ну… не просит тебя страдать, Вика, — голос Галины Алексеевны превратился в шепот. — Но ведь ты обещала помочь с зубами, помнишь? Три месяца назад… А потом сказала, что тебе самой на абонемент не хватает…
— Зубами? — прищурился Петр Петрович.
— Ну да… Протезирование… Это дорого, — глаза Галины Алексеевны наполнились слезами. — Но я справлюсь, откладываю потихоньку.
Артем вдруг шагнул вперед:
— Вика, ты же мне говорила, что уже дала маме денег на лечение?
— Артем! — Виктория метнула на него испепеляющий взгляд. — Да, я собиралась… Но потом возникли другие расходы. Это мое личное дело!
— Другие расходы? — Артем нахмурился. — Ты про тот спа-салон на выходных?
Виктория побагровела.
— А ты следишь за моими тратами? Прекрасно! Все против меня!
— Дочка, я никогда не… — начала Галина Алексеевна, но Виктория не дала ей закончить.
— Ой, мама, хватит! Ты каждый раз так начинаешь: «Доченька, я никогда ничего для себя». В общем, я все сказала, мы с Артемом обсудим это дома. А сейчас — извините, мне надо в туалет.
Виктория вылетела из комнаты. Повисла неловкая пауза. Галина Алексеевна сидела, опустив голову. Петр Петрович смотрел на нее с каким-то странным выражением, а потом вдруг сказал:
— Артем, а принеси-ка нам альбом. Тот, где твои детские фотографии.
— Зачем? — удивился сын.
— Хочу Галине показать, как мы тебя растили.
Когда Артем вышел, Петр Петрович наклонился к Галине Алексеевне:
— Вы не виноваты, все правильно сделали. Просто дочь…
— Нет-нет, — торопливо перебила она, — Вика хорошая. Просто у нее сейчас такой период… Карьера, новые отношения…
— Период? — Петр Петрович грустно усмехнулся. — В тридцать два года? Это уже не период, а характер.
Виктория вернулась из ванной, надменно вздернув подбородок. Она уже взяла себя в руки и явно приготовилась отражать атаки. Артем принес альбом, но никто не спешил его открывать.
— Ну что, продолжим это… Судилище? — холодно спросила Виктория.
Петр Петрович не ответил. Он медленно поднялся, прошел к секретеру и достал шкатулку. Открыл ее, извлек пачку денег, медленно отсчитал. Потом протянул купюры Галине Алексеевне.
— Вот, на зубы. И на обувь, — он произнес это почти буднично, словно речь шла о погоде.
Виктория подскочила как ужаленная:
— Вы… Вы что делаете?! — она разрывалась между возмущением и недоверием. — Это же… Артем, скажи что-нибудь!
Галина Алексеевна замотала головой:
— Я не могу это взять, правда… Спасибо вам, но…
— Возьмете, — отрезал Петр Петрович. — И сходите к нормальному стоматологу, а не в эту вашу поликлинику, где подешевле.
— Но… Это слишком… — растерянно пробормотала Галина Алексеевна, глядя на сумму.
— Пап, — осторожно вмешался Артем, — может, не стоит вот так…
— А вы? — вдруг громко спросила Виктория, глядя на свекра. — Вы-то сами почему в таком интерьере живете?
Она обвела рукой скромную обстановку.
— Тоже любите страдать? Или просто жадный?
В комнате воцарилось ледяное молчание. Петр Петрович медленно повернул голову к Виктории, и что-то в его взгляде заставило ее отшатнуться.
— Жадный? — тихо переспросил он. — Я сорок лет проработал инженером. В советское время получал сто восемьдесят рублей, а потом… Всякое бывало. Но я никогда не брал денег у родителей. Наоборот, помогал им до последнего дня.
Он вдруг начал закатывать рукав рубашки, обнажая широкий шрам на предплечье.
— Видишь? Это я подрабатывал грузчиком, когда Артему нужны были деньги на учебу. Упал с лестницы с холодильником. А это, — он указал на едва заметный след на лбу, — костюм Артему на выпускной. Нас с напарником избили, когда мы стояли ночью с фурами в Подмосковье. Но мы привезли деньги, и костюм купили.
— И что же, ваша жена вам не помогала? — саркастично спросила она, пытаясь вернуть утраченные позиции. — Или вы просто жену выбрали правильную, не то что моя мать…
Это был удар ниже пояса. Галина Алексеевна всхлипнула.
— Моя Надя умерла, когда Артему было девять, — очень тихо ответил Петр Петрович. — Рак, быстро сгорела. Пришлось продать нашу трехкомнатную квартиру. Купил эту, разницу потратил на лечение. Оно не помогло.
Виктория замерла с открытым ртом. Даже она почувствовала, что переступила черту.
— Я… Не знала, — пробормотала она.
— Конечно, не знала, — Петр Петрович устало опустился в кресло. — Ты ведь никогда не спрашивала Артема о его матери. За три месяца ни разу. Он мне рассказывал.
Артем побелел. Он смотрел на невесту с каким-то новым, незнакомым выражением.
— Но это… Это же другое! — Виктория лихорадочно искала оправдания. — Я просто… Мы не говорили об этом. И вообще… При чем тут моя мать?
— При том, — просто ответил Петр Петрович, — что она тебя вырастила одна. Как я Артема. И заслуживает уважения. А не вот этого…
Виктория беспомощно огляделась. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой… Несчастной. Артем смотрел куда-то в сторону, не встречаясь с ней взглядом. Мать, боже, ее жалкая, всегда смиренная мамочка, вдруг расправила плечи и положила купюры на стол.
— Спасибо вам, Петр Петрович, — спокойно сказала она. — Но я не могу это принять.
Виктория изумленно уставилась на мать. Та улыбнулась — впервые за весь вечер.
— Вика права… В чем-то. Я действительно никогда не умела зарабатывать, — Галина Алексеевна говорила негромко, но уверенно. — И… Да, наверное, я слишком часто жалуюсь. Старость — она такая… страшная штука. Особенно когда одна.
Петр Петрович смотрел на нее с каким-то новым интересом.
— Но я не хочу быть обузой, — продолжала Галина Алексеевна. — Даже если Вика не всегда может помочь. У нее своя жизнь.
— Я был таким же эгоистом. — усмехнулся Петр Петрович. — Говорил родителям, что у меня своя жизнь, не до их проблем. Маленький сын, квартирный кооператив и работа в три смены. Но знаешь, что мне сказал отец? «Сынок, придет день, когда тебе будет не к кому обратиться. Потому что ты отвернулся, когда просили о помощи».
Он подошел к столу и положил ладонь на плечо Галины Алексеевны.
— И я запомнил эти слова, навсегда. Когда отца не стало, делал все, чтобы матери не пришлось просить. Знаешь, Виктория, что такое настоящая забота? Это когда не ждешь, пока человек попросит.
— Мне самой не хватает денег! — воскликнула Виктория. — А мама никогда не просит!
— Потому что ей стыдно, — просто ответил Петр Петрович. — Так же, как мне было просить у собственных родителей. Но потом я понял, что это не стыд… гордость. Глупая, никому не нужная.
Он снова повернулся к Галине Алексеевне и вдруг улыбнулся ей.
— Но вы тоже не правы. Не нужно позволять дочери вести себя так. Она должна знать, что в жизни есть другие ценности, кроме маникюра и фитнес-клуба.
— Ну, знаете что! — Виктория вскочила. — Это… уже слишком! Артем, мы уходим!
Но Артем не двинулся с места.
— Уходим! — повторила Виктория, хватая сумку.
— Нет, — тихо сказал Петр Петрович, и все в комнате застыли.
— Что нет? — дрогнувшим голосом переспросила Виктория.
— Ты уходишь, — он сделал ударение на первом слове. — А Артем останется. И Галина Алексеевна тоже.
Виктория издала сдавленный смешок.
— Вы не можете мне указывать! Мы с Артемом…
— Вика, — впервые подал голос Артем. — Давай ты… действительно… пойдешь. А я потом приеду.
Она уставилась на него, разинув рот:
— Ты… выбираешь… своего папашу? Этого старого брюзгу?
— Я ничего не выбираю, — Артем вздохнул. — Просто я понял кое-что. Про тебя, про себя, про нас.
— Потрясающе! — она яростно оделась. — Отлично, просто замечательно! Мама, ты тоже остаешься?
— Вика, — тихо произнесла Галина Алексеевна, — может, тебе действительно стоит подумать? Над тем, что сказал Петр Петрович?
Это стало последней каплей.
— Ах вот как? — Виктория побелела от ярости. — Значит, теперь вы все… против меня? Ну и прекрасно! Вещи из квартиры можешь забрать завтра. А я доживу оплаченный период.
Она развернулась и промчалась через прихожую, едва не сбив вешалку. Хлопнула входная дверь.
— Простите, — наконец произнес Артем, обращаясь к матери Виктории. — Я не знал…
— Все мы чего-то не знаем, — вздохнул Петр Петрович. — Пока не увидим собственными глазами.
В выходные Галина Алексеевна собиралась в Третьяковку, Петр Петрович настоял. Они созванивались теперь каждый день, дважды гуляли в парке. С ним было… нескучно.
А Вика вычеркнула мать из своей жизни вместе с Артемом, его отцом и чужими финансовыми проблемами. В ее будущем им просто не было места.