Каждый удар судьбы проявляет истинную сущность близких людей. Когда вместо поддержки получаешь насмешки. Когда твои слезы вызывают не сочувствие, а злорадство. Годами терпишь унижения, глотаешь обиды. А потом наступает предел. И тогда находишь способ заставить обидчиков почувствовать на своей шкуре всю боль, которую они причинили тебе.
Деревня Ольховка встретила Степаниду осенней промозглостью. Небо хмурилось, как и душа женщины, вернувшейся в родительский дом после краха городской жизни. Она стояла у калитки, медля с последним шагом. За этим забором — прошлое, от которого она когда-то убежала. Теперь круг замкнулся.
— Ну что, вернулась? — голос матери, Антонины Петровны, прозвучал с крыльца. — Город-то не удержал, значит.
В этих словах не было ни радости, ни сострадания — только холодная констатация факта. Степанида молча прошла во двор, волоча за собой чемодан.
— Всегда знала, что недолго тебя там продержат, — продолжала мать, скрестив руки на груди. — Мы-то с Веркой как жили, так и живём. А ты-то думала, в княгини выбилась? На барыню похожа стала?
В груди Степаниды что-то оборвалось, но она сдержалась. Не хватало ещё расплакаться прямо здесь, во дворе.
— Можно я просто войду в дом? — тихо спросила она. — Промёрзла насквозь.
В тесной кухне горела лишь одна лампочка. За столом сидела Вера — младшая сестра. Она медленно отпила чай из кружки, разглядывая Степаниду.
— Гляньте-ка, кто пожаловал, — протянула она с улыбкой, больше похожей на оскал. — Наша городская фифа. А где же муженёк-то твой? Почему не привёз на своей машине? Или уже и машины нет? И мужа нет?
Каждое слово было насмешкой. Степанида положила ключи на стол и прислонилась к стене, чувствуя, как немеют ноги.
— Да ладно тебе, Верка, — махнула рукой мать. — Видишь, не хочет разговаривать. Гордая стала в своём городе. Бывает. Когда взлетаешь высоко, падать больнее.
— И чем ты его так приворожила, Степа? — не унималась Вера. — Какие такие секреты знаешь? Поделись с сестрой. А то вернулась вот… видать, приворот-то не до конца сработал.
Степанида вздрогнула. Откуда они знают?
— Вы с Сашей говорили? — спросила она, холодея.
— А как же, — хмыкнула мать. — Звонил он. Рассказал всё, как есть. Как ты к бабке нашу деревенскую ходила, как травки собирала, как в чай ему подсыпала. Думала, не узнает? Все они узнают рано или поздно.
Степанида почувствовала, как по щеке скатилась слеза. «Нет, — думала она, — это неправда, не так всё было».
— Я просто хотела ребёнка, — прошептала она. — Просто ребёнка. Не привораживала я его…
Вера расхохоталась:
— Ну да, конечно! Богатый городской, красавец, при деньгах — сам на тебя, деревенскую замарашку, глаз положил? Не смеши! Явно что-то подмешала. Но не рассчитала. Теперь вот — ни мужа, ни ребёнка, ни квартиры.
— У меня есть квартира, — попыталась возразить Степанида. — Просто… я уехала оттуда.
— Выставил он тебя! — отрезала мать. — И правильно сделал! Нечего было с нечистой силой путаться!
Пять лет назад, когда Степанида приехала на праздник урожая к соседям, она и подумать не могла, что её жизнь изменится навсегда. Тогда она встретила Александра — красивого, успешного, городского. Он помогал родственникам, приехав на выходные, и заметил Степаниду, когда она накрывала на стол.
— А вы не похожи на местных, — сказал он тогда.
Она рассмеялась:
— Это почему же?
— В глазах что-то другое. Будто вы здесь временно.
Он не ошибся. Степанида всю жизнь чувствовала себя чужой в Ольховке. Старшая дочь, вечная помощница, она тянула на себе хозяйство, пока мать командовала, а сестра выпрашивала подарки. Дом, оставшийся после смерти отца, принадлежал всем троим. Но жила там, по сути, только Степанида.
Александр ухаживал красиво. Цветы, рестораны, в который она не было от роду, знакомство с родителями. Через полгода они поженились, и Степанида переехала в город. Устроилась в художественную студию, нашла подработку — делала иллюстрации на заказ для детских сказок. Жизнь наладилась. Они были счастливы.
Потом они начали мечтать о ребёнке. Месяц за месяцем надежды не оправдывались. Врачи, анализы, процедуры — ничего не помогало. Степанида всё чаще плакала по ночам.
— Может, нам просто не суждено? — сказал как-то Александр. — У нас и так хорошая жизнь.
Но она не могла смириться. И тогда коллега из студии поделилась:
— В деревнях же есть бабки, которые такое лечат травами. У меня сестра так ездила — правда не с первого раза помогло, но помогло же… Может, попробуешь?
Степанида решилась. Не сказав мужу, она поехала в родную деревню, чтобы найти местную знахарку. Старуха дала ей мешочек с травами, научила, как заваривать.
— Только мужу не говори, — предупредила она. — Они этого не понимают. Испугается.
Степанида всё делала, как велела знахарка. Пила отвар, носила мешочек с собой как талисман. До того дня, когда Александр нашёл его в её сумке.
— Что это? — спросил он, вертя в руках потёртый холщовый мешочек.
— Просто травы, — ответила Степанида, холодея. — Для… для желудка.
— Да? — он развязал мешочек и высыпал содержимое на стол. — А почему они связан красной ниткой? А что за вышивка с человечком? Почему здесь какие-то бусины? И что за запах такой странный?
— Саша, послушай… — начала она, но он перебил.
— Ты поперлась к знахарке?! К колдунье что ли? Так грех же это какой! Ты меня? — закричал он. — Это же всё суеверия! Бабушкины сказки!
— Я просто хотела ребёнка! — отчаянно воскликнула Степанида. — Врачи не помогли, я…
— Ребёнка? — его глаза сузились. — Или приворожить меня посильнее?
— Что? — ахнула она. — Ты с ума сошёл? Я люблю тебя, зачем мне…
— А я-то всё думал, — не слушая, продолжал Александр, меряя шагами комнату. — Всё думал — почему я так сразу голову потерял? Почему сразу захотел жениться? Это ведь не похоже на меня!
— Саша, прекрати, — умоляла Степанида, хватая его за руку. — Ты же знаешь, что я…
— Я ничего не знаю! — он вырвал руку. — Я больше не уверен ни в чём. Откуда мне знать, что настоящее, а что — результат твоих… экспериментов?
В ту ночь он ушёл из дома. А через три дня Степанида получила сообщение: «Я подал на развод. Не пытайся меня найти и поговорить. Мой адвокат свяжется с тобой».
Она пыталась дозвониться, писала сообщения, приходила к офису — всё бесполезно. Александр словно вычеркнул её из своей жизни. Как будто пять лет любви превратились в дым.
Когда Степанида поняла, что больше не может оставаться в квартире мужа, она решила уехать. Собрала немногие вещи, которые могла унести, и вернулась в Ольховку. Деваться было некуда — своего жилья у неё не было, а на съёмную квартиру денег не хватало.
— Эй, сестричка, проснулась? — Вера заглянула в комнату Степаниды ранним утром. — Пора коров доить. Ты же помнишь, как это делается? Не разучилась за своей городской жизнью?
Степанида повернулась к стене. Две недели в родном доме превратились в пытку. Мать и сестра словно соревновались, кто больнее ужалит.
— Тяжко тебе, да? — не унималась Вера, присаживаясь на край кровати. — Это с непривычки. Это тебе не в салонах красоты маникюр делать. У нас тут работать надо.
— Я никогда не боялась работы, — глухо ответила Степанида.
— А ты не боялась, но избегала, — хмыкнула Вера. — Убежала ведь отсюда. Бросила нас с матерью. А сейчас заявилась — прими, мол, назад.
Степанида резко села в постели:
— Я никого не просила принимать меня назад! Это мой дом тоже! Треть его принадлежит мне по наследству!
— А ты не шуми, — прищурилась Вера. — Мало ли что на бумаге написано. Ты здесь пять лет не появлялась. Ни копейки на ремонт не дала. Мы с матерью сами крутились.
— А кто вас кормил до того? — Степанида чувствовала, как внутри поднимается волна гнева. — Кто огород держал? Кто корову доил? Кто на рынок таскался? Ты? Или мать?
— Ой, не начинай, — фыркнула Вера. — Ты делала, что должна была. Не большего и не меньше. А теперь иди, коров подои. Заодно вспомнишь, от чего сбежала.
Когда дверь за сестрой закрылась, Степанида разрыдалась. Горькие, жгучие слёзы текли по щекам. Всё, о чём она мечтала, к чему стремилась — всё рухнуло. А теперь ещё и это… Унижение со стороны самых близких, которые должны были поддержать.
За ужином мать продолжила начатое Верой:
— Что, думала, ты лучше нас? — спрашивала она, расставляя тарелки. — Я же говорила: нечего из деревни бежать. Здесь родилась, здесь и живи.
— А она всё о принце мечтала, — подхватывала Вера. — На сказки насмотрелась. Думала, он её в замок увезёт, осыпет золотом. А вышло-то как? Вернулась, откуда сбежала.
— Вы хоть понимаете, что я чувствую? — тихо спросила Степанида. — Понимаете, каково мне сейчас?
— А нам-то каково было? — взвилась мать. — Когда ты укатила в свой город, и носа не казала? Открытки на Новый год — вот и всё, что от тебя было!
— Я звонила каждую неделю, — возразила Степанида. — И деньги присылала. Постоянно!
— Деньги, — презрительно протянула Вера. — Откупалась деньгами, да? А сама-то приезжала? Ночами не спала, когда мать болела?
— Ты никогда не интересовалась нашей жизнью, — процедила Вера, постукивая ногтями по столу. — А теперь вдруг переживаешь за мать?
— Как это не интересовалась? — Степанида сжала кулаки. — Я звонила каждую неделю. Всегда спрашивала, как вы.
— Звонила она, — передразнила Вера. — «Как дела? Всё хорошо? Ну, пока!» Вот и весь разговор. Мать два месяца с постели не вставала с давлением, а ты и не заметила.
— Потому что ты ни слова не сказала! — воскликнула Степанида, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. — Я бы приехала, помогла…
— А зачем нам твоя помощь? — ядовито улыбнулась Вера. — Ты же от нас сбежала, в городские выбилась. Мы деревенские, мы ж не для тебя теперь.
Степанида смотрела на сестру и видела в её глазах только злобу и зависть, ни капли сестринской любви. В этот момент она окончательно поняла — здесь ей не рады и никогда не были рады.
В ту ночь Степанида не спала. Лежала, глядя в потолок, слушая, как за стеной храпит мать, как скрипит кровать Веры. Думала: «Надо уходить. Снова. Но куда?» И тут её осенило.
И тут её осенило.
Дом Агафьи Матвеевны притулился на самом краю соседней деревни, словно и сам сторонился людской молвы, как его хозяйка. Степанида шла к нему, перебирая в памяти обрывки детских воспоминаний.
Она неспроста выбрала именно этот дом. В детстве, когда дома становилось совсем невыносимо, она тайком убегала сюда, к старой учительнице рисования. Та никогда не задавала лишних вопросов, просто молча доставала краски и бумагу. Эти часы были единственной отдушиной маленькой Степы.
Агафья Матвеевна давно вышла на пенсию, но в её маленьком аккуратном доме с геранями на подоконниках всегда пахло красками и свежеиспеченным хлебом. Деревенские уважительно обходили стороной эту женщину с пронзительным взглядом и острым языком – она могла и правду в глаза сказать, не боясь никого. В сплетнях не участвовала, чужие тайны хранила крепче сундуков, а обиженным всегда находила, чем помочь.
«Если кто и не выставит меня вон, так это она», – думала Степанида, поднимаясь на скрипучее крыльцо.
Степанида робко постучала в калитку, молясь, чтобы старушка её вспомнила. И чтобы согласилась помочь.
— Кто там? — послышался голос, когда Степанида постучала в калитку.
— Степанида из Ольховки. Можно к вам?
Агафья Матвеевна окинула её внимательным взглядом:
— Антонины дочь? Слыхала про тебя. Заходи.
За чаем Степанида рассказала всё: и про мужа, и про мечту о ребёнке, и про травы, и про то, как невыносимо теперь дома.
— Они же радуются, понимаете? — горько сказала она. — Радуются, что у меня всё рухнуло. Каждый день напоминают, как я ошиблась, как зря мечтала о лучшей жизни.
— А ты зря мечтала? — спросила старушка.
— Нет, — Степанида покачала головой. — Пять лет счастья — разве это зря? Пусть сейчас всё кончилось, но… эти пять лет были настоящими.
— Так чего же ты боишься?
— Я не могу там больше, — прошептала Степанида. — А денег на квартиру нет. Думала, может…
— Думала, пущу тебя? — усмехнулась Агафья Матвеевна. — А с чего бы?
Степанида достала из сумки шкатулку:
— Вот… Я продала обручальное кольцо и помолвочное перед отъездом. Здесь деньги, — она открыла шкатулку. — Могу заплатить за комнату. А потом… может, помогу чем?
Агафья Матвеевна долго молчала, разглядывая деньги.
— Знаешь что, — наконец сказала она. — Дом этот мне большой стал. Дети в городе, внуки далеко. Живи пока.
Так Степанида обрела крышу над головой. Но в глубине души тлел огонёк обиды. Обиды на мать и сестру, которые злорадствовали, вместо того чтобы поддержать. Которые вытирали об неё ноги все эти годы, пользовались её трудом, а теперь ещё и издевались.
— У меня есть доля в родительском доме, — сказала она как-то за ужином. — Треть. По закону — моя. Можно её продать или сдать…
— И что? Мать с сестрой тебя со света сживут, — покачала головой Агафья Матвеевна.
— А может, это и к лучшему? — тихо спросила Степанида.
Агафья Матвеевна внимательно посмотрела на неё:
— Ты что задумала, девонька?
— Месть, — просто ответила Степанида. — Они разрушили мою жизнь. Мать и Вера. Сколько я себя помню, они только и делали, что пользовались мной, унижали, а теперь ещё и радуются моему горю. Я хочу, чтобы они почувствовали то же самое. Хотя бы немного.
— И как же ты это сделаешь?
— Не знаю ещё. Но я что-нибудь придумаю.
Объявление о сдаче комнаты в деревенском доме появилось в районной газете через неделю. Степанида подробно расписала условия: низкая цена, никаких ограничений по времени, можно с гостями. Телефон указала свой.
Звонок раздался в воскресенье.
— Насчёт комнаты в Ольховке, — прозвучал хриплый мужской голос. — Нас двое, работаем на стройке рядом. Сколько просите?
Цену Степанида назвала смешную — лишь бы согласились. А к родне наведалась лично в тот же день.
— Ты что творишь? — всплеснула руками Антонина Петровна, когда Степанида сообщила новость. — Каких-то бродяг в наш дом пускаешь?
— Не в наш дом, а в мою часть дома, — спокойно ответила Степанида. — По закону имею право.
— Да кому ты мстишь? — вскочила Вера. — Нам, что ли? Мы-то при чём?
Степанида посмотрела на сестру:
— А разве я сказала про месть? Мне просто деньги нужны.
— Деньги? — мать прищурилась. — А где ж твои городские деньги? Муж-то богатый был, не оставил ничего?
— Оставил, — солгала Степанида. — Но не хватает. А так — будет прибавка.
— У нас тихий дом, — процедила Вера. — К нам приличные люди ходят.
— Будут ходить и дальше, — пожала плечами Степанида.
Она лгала, и прекрасно это понимала. Но сладкое чувство предвкушения грядущей мести перекрывало всё остальное.
Иван и Михаил — крепкие мужики с вечно красными от работы руками — въехали через день. С собой притащили огромный радиоприёмник, колонки и целый ящик спиртного.
— Уберите эту гадость! — кричала Антонина Петровна в первый же вечер, стуча в дверь комнаты. — Люди спать хотят!
— Так ещё и девяти нет, мамаша, — хохотал Иван. — Мы ж не ночью гуляем.
Михаил поддерживал товарища:
— У нас договор! До одиннадцати — нет тихого часа! Всё законно!
Вера пыталась урезонить Степаниду по телефону:
— Что ты наделала? Мы спать не можем! Они орут как резаные, музыка грохочет, стены трясутся!
— А что такого? — невинно спрашивала Степанида. — Просто парни отдыхают после работы. К одиннадцати угомонятся.
— Они каждый вечер так! — рыдала Вера. — А в выходные вообще с утра начинают! И девок водят! Мать чуть инфаркт не схватила вчера, когда какая-то полуодетая выскочила из ванной!
Степанида слушала эти жалобы и чувствовала, как внутри разливается тепло. Каждый вечер Прасковья — румяная племянница Агафьи Матвеевны — забегала на чай и приносила новости из Ольховки.
— Ой, Степанида, если б вы видели! — восторженно рассказывала она. — Ваши квартиранты вчера устроили такое! Притащили огромную колонку во двор, включили музыку — на всю деревню слышно было! А потом ещё танцевать начали! Вашу матушку чуть удар не хватил!
Степанида замирала, впитывая каждое слово:
— А она что?
— Поливальный шланг взяла и давай на них водой лить! А Михаил знаете, что сделал? Схватил этот шланг и направил прямо на неё! Вся мокрая стала, как курица!
Агафья Матвеевна только головой качала:
— Слышала я, что мать твоя уже и в сельсовет ходила, и участковому жаловалась, и в район писала.
— И что ей ответили? — спросила Степанида, чувствуя, как сердце сладко замирает.
— А что скажут? Закон на твоей стороне. Доля твоя, что хочешь, то и делаешь. Но ты смотри, как бы не перегнуть палку.
— Они меня не жалели, — тихо сказала Степанида. — Когда я вернулась с разбитым сердцем, они смеялись. Говорили, что так мне и надо. Что нечего было из деревни убегать. Что я возомнила о себе невесть что.
Агафья Матвеевна вздохнула:
— Отомстишь — и что дальше? Легче станет?
— Не знаю, — честно призналась Степанида. — Но хуже точно не будет.
По ночам она часто просыпалась от кошмаров. Снился Александр — его холодные глаза, полные презрения. Снилась мать — с её вечным «я же говорила». Снилась злорадная усмешка Веры.
Иногда сомнения закрадывались в душу: «Может, хватит? Может, пора остановиться?» Но потом вспоминалось, как мать и сестра измывались над ней все эти годы. Как заставляли работать на себя. Как пользовались её добротой. Как радовались, когда она вернулась, сломленная и несчастная.
Нет, останавливаться было рано.
— Не выспалась? — спрашивала Агафья Матвеевна, видя тени под глазами Степаниды.
— Думаю много, — отвечала та.
— О чём думаешь?
— Правильно ли я поступаю…
— А ты как считаешь?
Степанида долго молчала, потом сказала:
— Знаете, когда я была маленькой, мать всегда говорила: «Ты старшая, ты должна». И я уступала. Вера получала лучшие куски, Вера спала дольше, Вера не работала в огороде. А я? Я вставала с рассветом и пахала до заката. И никогда ни слова благодарности. Ни от матери, ни от сестры. Они считали, что так и должно быть.
— И теперь ты им мстишь за всю жизнь?
— А почему нет? — в глазах Степаниды блеснули слёзы. — Почему я должна быть выше этого? Почему должна прощать? Они разрушили мою жизнь. Сначала детство — бесконечной работой и унижениями. Потом счастье с Александром — своим злорадством и завистью.
— Александр ушёл не из-за них, — мягко заметила старушка.
— Не напрямую, — согласилась Степанида. — Но если бы не их вечные насмешки, не их презрение к «деревенским суевериям», я бы не стала скрывать от мужа эти травы. Я бы объяснила ему сразу — для чего они. И возможно… возможно, всё было бы иначе.
Степанида часто думала о муже. Представляла, как он там, в городе. Скучает ли? Вспоминает ли?
Год незаметно растворился в повседневных заботах. Степанида втянулась в новую жизнь — просыпалась с рассветом, кормила кур, доила козу Зорьку, работала в огороде. После обеда садилась за планшет — рисовала для заказчиков. Заработанные деньги складывала в жестяную коробку из-под печенья. Мечтала когда-нибудь выкупить дом Агафьи Матвеевны.
В одно воскресное утро Степанида развешивала выстиранное бельё,когда вдруг увидела знакомую фигуру у калитки. Сердце пропустило удар.
Александр.
Она замерла с прищепкой в руке. Муж — бывший муж — стоял, переминаясь с ноги на ногу, с букетом полевых цветов. Всё такой же подтянутый, в дорогой рубашке, только на висках появилась седина, которой раньше не было.
— Степа! — позвала из дома Агафья Матвеевна. — К тебе там кто-то пришёл.
— Знаю, — Степанида медленно спустилась с крыльца. Ноги едва слушались.
Двор, разделявший их, казался бесконечным. Она шла, а в голове вихрем проносились обрывки фраз, которые столько раз прокручивала в голове, представляя эту встречу.
— Привет, — сказал Александр, когда она остановилась в нескольких шагах от него. — Я… нашёл тебя.
Степанида смотрела на него молча. В горле стоял комок.
— От твоей матери узнал, — продолжил он. — Я долго искал. Звонил твоим подругам из салона, даже пытался через операторов найти твой номер…
— Зачем? — наконец выдавила она.
Александр протянул ей букет:
— Можно я зайду? Поговорим?
Степанида взяла цветы. Пальцы дрожали.
— Не знаю, — честно сказала она. — Прошёл год, Саша. Целый год.
— Я знаю, — кивнул он. — И я каждый день этого года думал о тебе. О том, какой я был… — он запнулся. — Какой был идиот.
Они сидели на лавочке у дома. Рядом на столике стояли две чашки чая, которые вынесла Агафья Матвеевна и тактично удалилась.
— Я не знал, что делать, когда нашёл эти травы, — говорил Александр, глядя куда-то перед собой. — Мне просто в голову ударило — вот оно что. Вот почему у нас всё было так… идеально. Я даже подумал — может, я не сам тебя полюбил? Может, ты меня…
— Приворожила? — Степанида усмехнулась. — Серьёзно? Ты правда в это поверил?
— Дурак был, — он провёл рукой по волосам. — Знаешь, когда ты пропала, я как с цепи сорвался. Не мог ни спать, ни есть. Всё думал — где ты, как ты. Потом начал искать. В полицию даже ходил.
— А мать моя рассказала, да? — Степанида посмотрела на него.
— Не сразу, — покачал головой Александр. — Сначала делала вид, что не знает. А потом… Наверное, решила, что если я тебя заберу, вы помиритесь и эти квартиранты исчезнут.
Степанида невольно улыбнулась:
— Похоже на неё.
Они молчали. Степанида ковыряла ногтем облупившуюся краску на лавочке. Александр вертел в руках пустую чашку.
— И что теперь? — наконец спросила она.
Александр поставил чашку на стол.
— Не знаю. Я вообще не думал, что найду тебя, — он усмехнулся. — Представляешь, даже к гадалке ходил. Правда.
— Да ну? — невольно улыбнулась Степанида. — Ты же в это не веришь.
— В отчаянии и не такое сделаешь.
Степанида посмотрела на свои руки. Ногти обломаны, кожа загрубела от работы. Даже обручального кольца уже нет — продала давно.
— Ты гляди, какие у меня руки стали, — сказала она.
— Красивые, — пожал плечами Александр.
— Да брось. Раньше я каждую неделю в салон ходила.
— Слушай… — он помялся. — Я тут думал… Может, приеду в субботу? Просто поговорим. Ну, о жизни там. Что ты, что я.
Степанида подняла на него глаза:
— Это что, свидание такое? В деревне?
— Типа того, — он неловко улыбнулся. — Только без всяких ожиданий, хорошо? Просто два человека встречаются. Разговаривают.
Степанида высвободила руку:
— Мне нужно подумать.
— Конечно, — кивнул он. — Я могу приехать в субботу?
Она смотрела на него — родного и чужого одновременно. Человека, с которым провела лучшие годы. Который предал её в трудную минуту. Который теперь сидел здесь, прося прощения.
— Хорошо, — наконец сказала она. — Приезжай.
Когда Александр уехал, Степанида долго сидела на крыльце. Агафья Матвеевна устроилась рядом, не спрашивая ни о чём. Просто была рядом.
— Вернулся, значит, — наконец произнесла старушка.
— Вернулся, — кивнула Степанида.
— И что думаешь делать?
Степанида подняла глаза к небу. Тяжёлые тучи собирались на горизонте — к вечеру обещала быть гроза.
— Не знаю, — честно ответила она. — Я так долго на него злилась. Так много слёз выплакала. А сейчас… Сейчас просто не знаю.
— А сердце что говорит? — Агафья Матвеевна положила морщинистую ладонь на руку Степаниды.
— Сердце разрывается, — прошептала та. — С одной стороны, я так хочу верить, что всё может быть как раньше. С другой… Сколько раз я засыпала здесь и думала — как хорошо, что я наконец сама себе хозяйка.
— Да только хозяйкой быть можно по-разному, — задумчиво сказала старушка. — Можно одной, а можно и рядом с тем, кто уважает.
Первые капли дождя упали на крыльцо. Степанида поднялась:
— Давайте в дом, Агафья Матвеевна. Сейчас ливанёт.
Они едва успели зайти, как хлынул дождь — сильный, летний, очищающий. Степанида стояла у окна, глядя, как потоки воды смывают пыль с листьев, как преображается всё вокруг.
— Знаете, — сказала она, не оборачиваясь, — раньше я бы просто кинулась ему на шею. Простила бы всё, только бы не быть одной.
— А сейчас?
— А сейчас… — Степанида повернулась к Агафье Матвеевне, — сейчас я хочу, чтобы он доказал, что правда изменился. Что это не просто слова или временное раскаяние.
Старушка улыбнулась:
— Правильно, голубка. Мужчина — он делами доказывать должен, не словами.
